Той ночью Лондон вновь был предан огню. Везде слышались разрывы падающих крылатых ракет, которые сотрясали город. Открывшаяся картина вызывала трепет и завораживала своим инфернальным, варварским великолепием. Весь видимый горизонт был сплошь залит огнем, слышались вопли умирающих, крики пожарных и треск горящего дерева. Искры, подхваченные ветром, разносились по улицам, как стаи злых ос. По ракетам пыталась работать зенитная артиллерия, от ее залпов упруго вибрировал воздух. Путь Ланселоту преградили руины только что рухнувшего здания, из-под обломков которого вырывались гигантские языки пламени в сотню футов длиной. Сизый дым, подсвеченный снизу огнем пожарищ, клубами поднимался к небу, соединяясь в вышине с такими же светящимися облаками, что висели над другими руинами, укутывая город розово-белым саваном, в котором то и дело мелькали разрывы зенитных снарядов. Над всем этим в освещенном пространстве парили серые противовоздушные аэростаты. Выше их виднелись лишь звезды, но они выглядели в этом аду совершенно неуместно.
Рядом стал падать пылающий телеграфный столб, и в этот миг сзади раздался отчаянный визг тормозов. Ланселот оглянулся и увидел черный лондонский кеб, водитель которого очертя голову пытался проскочить опасный участок, но не успел.
– Здесь не проехать, разворачивай, – закричал Ланселот, размахивая руками перед лобовым стеклом. Водитель и сам видел, что дорога перекрыта. Он высунулся из кабины и крикнул:
– Забирайся ко мне, парень, если не хочешь сгореть заживо, срочно уносим ноги!
Повторять дважды ему не пришлось, Ланселот запрыгнул в просторный салон кеба, водитель бешено выкрутил руль, каким-то невероятным образом сумев развернуться на тесном свободном пятачке в каких-то восемь ярдов, и они помчались в обратном направлении мимо пылающих зданий. Через несколько минут машина вырвалась из эпицентра пожара, впереди показалась набережная Темзы. От сполохов огня река стала светлой, как днем, но тени набережных сделались еще темнее и гуще.
– Проклятые фрицы! – выругался водитель. – Мы уже думали, что после того, как год назад они устроили нам такой же адский костер, налетов больше не будет. А теперь они выдумали какую-то новую чертовщину, которой бьют сюда прямо из-за Канала, то ли из Голландии, то ли из Франции. Правду говорят: лучшее, что есть общего между Англией и континентом, – это море, но теперь и оно не спасает… Куда тебе надо? – повернулся он к Ланселоту. – Если не далеко, то могу подвезти, денег не надо. Какие уж тут деньги?!
– Сэр, мне надо попасть к американским военным или, по крайней мере, в американское посольство.
– А, американец! Ну, теперь-то вы поняли, чего можно ждать от Гитлера? То-то и оно… Правда, ты не очень-то похож на военного. Ну да ладно, надо – значит, надо, подкину тебя до площади Гровенор, это отсюда недалеко, рядом с Гайд-парком, там сейчас что-то вроде «маленькой Америки», в общем, какой-то важный американский штаб.
Через десять минут Ланселот входил в здание американской военной миссии. Конечно, охрана его не пропустила, поскольку никаких подтверждающих личность документов при нем не было. Однако он назвал свое имя и звание, объяснив появившемуся дежурному офицеру, что имеет срочную информацию для генерала Уотсона в Белом доме, которую тот с нетерпением ждет, после чего его, правда под конвоем двух морских пехотинцев, немедленно провели внутрь. Проверка его слов заняла около часа, в течение которого пришлось ждать в приемной, но поскольку всякий хороший штаб, как давно усвоил Ланселот, начинается с хорошей связи, вскоре последовало приглашение к офицеру разведки, который без лишних слов сообщил, что его уже ждет на аэродроме самолет в Штаты. Скоро он был на борту «летающей крепости» Б-17, которая несла его в Америку, и после дозаправки в аэропорту Гандер на Ньюфаундленде через пятнадцать часов полета он снова оказался в Вашингтоне.
На аэродроме его встречал сам «Па» Уотсон. Рядом ждал огромный черный линкольн и джип, набитый охраной, которую генерал предусмотрительно прихватил с собой, видимо, в память о том, что случилось здесь при их прошлом свидании.
– А где же Томпсон? – первым делом спросил он обеспокоенно, увидев Ланселота, в одиночестве спускавшегося по трапу.
– Мистер Томпсон погиб, – ответил тот.
– Как?!
– В бою, – просто сказал Ланселот.
По дороге он вкратце рассказал Уотсону о событиях последних дней и о том, что с ними случилось. Тот некоторое время молчал, отвернувшись и глядя в окно, а потом, как бы стряхнув с себя оцепенение, произнес:
– Я, безусловно, верю вам, лейтенант, но ваш рассказ звучит слишком невероятно, чтобы вот так просто вывалить это все президенту. Он подумает, что у нас паранойя.
Ланселот догадался, что помощники не рискнули сообщать Рузвельту и о прошлых событиях на аэродроме, когда они так своеобразно провожали их в полет на дисколете атлантов. Отчасти он их понимал, потому что убедить в подобном занятого массой неотложных земных проблем политика, не имея на руках конкретных убедительных доказательств, мягко говоря, довольно сложно. А вот что легко, так это лишиться доверия.
– Но ведь время не ждет, сэр, – возразил Ланселот. – То, что я видел, не оставляет сомнений: немцы близки к созданию бомбы. Я уже не говорю об их летающих дисках, которые, хотя и не стояли рядом с кораблями атлантов, но сильно превосходят все, что имеется сейчас у нас. А главное, – шепотом добавил он, наклонившись к Уотсону, – Гиммлер, похоже, вступил в союз не только с «серыми», но и с теми, кто дергает за ниточки здесь, в Штатах.
Уотсон приложил палец к губам. Этой темы он, кажется, боялся касаться даже при собственном водителе.
– Сделаем так, – сказал он. – У нас есть ученые, которые уже занимаются этим вопросом, правда, пока что не слишком успешно. Мы встретимся с ними и обсудим вашу информацию, чтобы суметь оценить степень опасности.
На сей раз помощник президента решил не искушать судьбу и привез Ланселота прямо в Белый дом.
– Пока поживете здесь, лейтенант, а то ваши похищения уже стали прямо-таки местной традицией, – сказал он, когда они заходили внутрь с задней части здания через двухэтажный полукруглый, украшенный шестью колоннами портик.
Тут Уотсон как-то загадочно улыбнулся.
– Сейчас президента в Белом доме нет, но о вашем размещении позаботилась сама первая леди. Правда, все гостевые комнаты на четвертом этаже, к несчастью, оказались на сегодня заняты, – что делать, идет война, и резиденцию посещает много разного народу, – поэтому уж не взыщите, если вам придется довольствоваться тем, что осталось.
– Не беспокойтесь обо мне, сэр. Я привык обходиться малым. Для меня и так уже огромная честь оказаться здесь, да еще в качестве гостя.
– Ну вот и славно, ха-ха, – почему-то обрадовался генерал. – Переночуете и отдохнете, а завтра утром мы обо всем и поговорим.
С этими словами он сдал Ланселота на руки горничной, которая по большой лестнице провела его на третий этаж, где они свернули налево, прошли через помпезную арку и роскошную гостиную с огромным полукруглым окном, в которой горничная ключом открыла одну из дверей, расположенных сразу слева от входа. Она включила свет, и Ланселот едва удержался на ногах – да, это была спальня, но какая! Поистине, достойная королей! Старинная мебель красного дерева, тяжелые шелковые портьеры на окнах, картины на стенах, на полу огромный, не иначе как персидский, ковер. По центру у стены стояла высокая двуспальная кровать с балдахином, поддерживаемым резными деревянными столбиками.
– А вы не ошиблись, мэм? – растерянно спросил он горничную. – Я хотел лишь выспаться, а вы привели меня в какой-то музей! Можно ли на этом вот спать? – вымолвил он, кивнув на пышное ложе. – Мистер Уотсон сказал, что мне дадут какой-то оставшийся от других закуток.
– Не знаю, сэр, но первая леди распорядилась приготовить для вас именно эту комнату. Все остальные, извините, действительно заняты. Впрочем, здесь вам будет очень удобно, хотя в этом помещении никогда и не селили американцев.
– Это почему же? – машинально спросил Ланселот, с изумлением разглядывая шикарные апартаменты.
– Потому что это королевский сьют, сэр, то есть спальня, предназначенная для монарших особ, если они вдруг захотят посетить Белый дом!
Показав ему в апартаментах все, что необходимо, горничная ушла. Несмотря на то что в самолете ему удалось немного поспать, Ланселот чувствовал, что просто падает с ног от усталости, – видимо, сказывалось громадное нервное напряжение последних дней. Он хотел было не раздеваясь плюхнуться на кровать, но с невольным почтением посмотрел на это произведение Высокого Ренессанса и, не желая, чтобы его приняли за деревенщину, присел на кресло, чтобы стащить с себя грубые солдатские ботинки, которые он обрел в Англии после вынужденного купания в Северном море. В этот момент в дверь постучали.
– Да, да, войдите, – поспешно ответил Ланселот, судорожно пытаясь снова засунуть ногу в только что снятый ботинок.
Дверь открылась, на пороге стояла пожилая, но еще довольно стройная дама необычайно высокого роста, почти с самого Ланселота. В густых волосах, волнящихся крупными кольцами, поблескивала седина. Крупные черты ее лица, возможно, и были несколько грубоваты, но красивые, изумрудного оттенка глаза смотрели внимательно, тепло и участливо. Притом весь ее облик излучал какую-то спокойную и естественную уверенность, которой отличаются люди, давно привыкшие к праву повелевать.
– Добрый вечер, мистер Ланселот, – сказала она хорошо поставленным голосом с приятным, светло окрашенным тембром. – Я Элеонора Рузвельт, некоторые еще называют меня первой леди. Я наслышана от генерала Уотсона о ваших приключениях, они просто невероятны! Вы оказали нашей стране неоценимую услугу, не раз рисковали собственной жизнью. Мы рады принять вас у себя.
Ланселот уже оправился от первого шока, который был вызван появлением в его спальне первой леди.