– О, да вы, оказывается, философ или поэт, – улыбнувшись, заметил Ланселот. – Ведь только философы и поэты могут углядеть вечное в совершенно простых вещах.
– Разве плыть в пустом океане, невесть как далеко от берегов, это вполне обычно? Ах, ну конечно, я и забыла – морская пехота! Ведь ей море по колено.
– Вот именно! Но это в самом лучшем случае. Обычно бывает несколько выше, и приходится немного искупаться, пока выберешься на место высадки.
– О, вот прекрасный образчик солдатского юмора!
– Может, я ошибаюсь, миссис Броссар, но мне кажется, что вы как-то предвзято относитесь к военным.
– Ну, полно вам, не обижайтесь, лейтенант. Не люблю я всяких великосветских церемоний. На самом деле из меня такая же аристократка, как из мистера Томпсона миллионер. И зовите меня Дженифер или просто Джейн.
– Только после вас. Я имею в виду, чтобы вы звали меня Ланселот, или просто Ланс. Знаете, я не люблю, когда женщины обращаются ко мне «лейтенант» – это похоже на строевой смотр.
– Мне кажется, что человек с именем Ланселот должен быть рыцарем без страха и упрека, но немного идеалистом, слегка привязчивым, влюбчивым, находящим свой эталон в первом, что попадается ему на глаза.
– Или в первой!
– Что вовсе не свидетельствует о его прозорливости и осмотрительности. Тем более что его путешествие вот-вот закончится на Гуаме. Так стоит ли создавать себе мимолетный идеал?
– Кто знает, дорогая Джейн, кто знает? Как говорится, если хочешь насмешить Господа Бога, поделись с ним своими планами.
Беседуя так, они прогуливались по палубе, там, где стояли большие белые трубы для подачи внутрь свежего воздуха, похожие на перевернутые саксофоны, мимо подвешенных на кильблоках спасательных шлюпок. Джейн постучала согнутым пальцем по днищу одной из них.
– Скорлупка. Что она против целого океана? Вы думаете, она может кого-то спасти?
– О, не тревожьтесь, Джейн. Я уверен, что до этого не дойдет. «Принцесса Елизавета» практически непотопляема. Это судно не может затонуть, как не может пойти ко дну железнодорожный вокзал. Я, конечно, имею в виду в мирное время.
– И все же, знаете, Ланс, спасательные лодки на корабле всегда вызывают у меня какую-то тревогу. Не знаю уж почему. Ах, вот! Они похожи на душеприказчиков. Когда бедный кораблик уже лежит на дне, они плавают над ним, будто прощаются и оплакивают его кончину.
Приблизившись к кораблю на расстояние трех километров, капитан Хашимото в укрепленный на треноге двадцатисантиметровый бинокуляр прочел на его освещенном борту название «Принцесса Елизавета». Книга регистра подтвердила, что это английское пассажирское судно. То самое, которое ему был дан приказ найти и уничтожить.
Сердце Хашимото тревожно и сладко дрогнуло. Пароход имел вид украшенного множеством свечей праздничного торта, преподносимого имениннику. Залитый множеством электрических огней, многократно повторенных водной гладью, сотрясаемый звуками американского джаза, доносящимися из верхнего салона, самоуверенно стремящийся вперед, он представлял собой странный контраст с серым акульим корпусом подводной лодки, молча притаившейся во мгле. Воспитанный в аскетизме, японец с удивлением наблюдал за безудержным весельем этих богатых и беззаботных людей. На миг он почувствовал нечто вроде угрызения совести, ему стало даже жаль обрывать эти насыщенные жизнью человеческие ростки, но он заставил себя вспомнить, что они враги, чужие, которые выглядят не так, думают и живут не так, как он, Хашимото, и наверняка считают его япошкой, азиатом, недочеловеком, совершенно не понимая, какая на самом деле глубокая пропасть отделяет его, потомка древнего рода самураев, от них – нации самодовольных и высокомерных торгашей.
– Боевая тревога! Приготовиться к торпедной атаке! – скомандовал он.
На подлодке на мгновение вдруг наступила необычная тишина. Все понимали, что шли в свою первую боевую атаку, но никому, включая капитана, было невдомек, что именно они фактически начинают большую и роковую для них войну.
Ударив по напряженным нервам, в отсеках раздалась пронзительная трель сигнала тревоги. В первом из них торпеды были немедленно приведены в боевое положение. Когда расстояние до цели было не более полутора тысяч метров, стрелка электрического торпедного телеграфа дрогнула и замерла, показав команду «товсь», которая немедленно была отрепетована по переговорной трубе. Но стрелка при этом не успокоилась, а тут же со звоном упала на команду «пли». Корпус подлодки вздрогнул от двух мягких толчков – из него вышли две смертоносные серебряные рыбины. Носовая часть вздрогнула, слегка качнулась вверх и вниз, и вся субмарина, затаив дыхание, застыла в напряженном ожидании.
Хашимото с мостика были хорошо видны две зловещие пенные змеи, которые хищно устремились к глупой западной мару, где вдруг ставшие ему неприятными люди продолжали беззаботно веселиться, не ведая, что все они, в сущности, уже не счастливые баловни судьбы, а корм для зловещих обитателей темных вод. Новейшие двадцатиоднодюймовые торпеды, снабженные кислородными двигателями, неумолимо неслись к своей жертве со скоростью тридцать шесть узлов, оставляя на поверхности воды белый, хорошо видимый даже ночью след.
Выслушав сетования Джейн о покоящемся на дне бедном кораблике и скорбящих по нему плавсредствах, Ланселот хотел сказать ей что-нибудь ободряющее, но в это время взглянул за борт. В свете корабельного прожектора, который время от времени шарил по морской глади, он заметил неповторимый след, который могут оставлять только торпеды, эти морские ангелы смерти, и след этот стремительно приближался прямиком к левому борту их лайнера, именно в то место, где стояли они. На его лице мгновенно отобразилась целая гамма чувств – сначала недоумение, затем понимание, наконец, ужас.
– Черт! Это невероятно, но это точно торпеда! – прошептал Ланселот. – Бежим! – обращаясь уже к своей спутнице, заорал он, схватив ее за руку и потянув за собой. Джейн сначала немного уперлась, приняв это за глупый розыгрыш, но, взглянув сначала в его лицо, затем на море и увидев тянущиеся к кораблю дьявольские когти, все поняла, и они вместе бросились прочь.
В ту же секунду впередсмотрящий на баке матрос закричал в мегафон: «Торпеда с левого борта!» Капитан «Принцессы Елизаветы» успел сделать лишь шаг к левому краю мостика, на котором стоял, как страшной силы взрыв потряс судно. Яркое, словно молния, пламя осветило все окрест. Палуба под ногами высоко поднялась и ухнула вниз, треснув пополам. Наружу со страшным грохотом рванулся столб смешанных с мазутом воды и пара, куски дерева и металла, которые, взлетев метров на пятьдесят вверх, обрушились вниз. Надстройка и мостик перестали существовать, расколовшись на части. Очевидно, кроме взрыва торпеды, произошел и второй – парового котла. Последовавшие разрушения были ужасны. В борту, под ватерлинией, появилась чудовищная пробоина, в которую мог легко войти паровоз, но хлынуло настоящее цунами из сотен тонн забортной воды. Хотя капитан погиб на месте, старший помощник, оказавшийся в это время в радиорубке, успел дать сигнал о помощи.
Людей, находившихся на палубах, в салонах и в коридорах, бросило на пол. Рухнули переборки, над остатками которых поднялась серая пыль. Мистическим образом ярко вспыхнули лампы во всех помещениях и вся иллюминация на палубе, которая, треснув посередине, начала подниматься с обеих сторон, и находившиеся наверху пассажиры в ужасе заметались, скользя и падая, а некоторые бросились к шлюпкам. Те же, кто оказался в момент взрыва на нижних ярусах, были обречены. Лифты отключились, а подняться по трапам стало нельзя, поскольку в коридоры высыпали сотни пассажиров; многие двери заклинило, к тому же выбраться мешал быстро увеличивающийся крен. И в коридорах началась страшная давка.
Надежда на спасение оставалась лишь у тех, кто находился на самих верхних уровнях, где были расположены бары и рестораны. Томпсон вместе с Броссаром и еще несколько человек бросились на прогулочную палубу, но тщетно. Команда из-за килевого наклона не смогла воспользоваться талями, и переполненные шлюпки были спущены носом или кормой вниз и потому сразу же заполнялись водой и тонули. Удалось спасти лишь их меньшую часть.
– Бежим к плотам, я их видел вон там, в тех ящиках, – крикнул Томпсон.
Они добежали до места хранения надувных плотов и стали вытаскивать их на палубу.
– Нет времени спускать, бросаем их в воду так, потом прыгаем сами. Надо успеть отплыть дальше, пока корабль не утащит нас вместе с собой! – задыхаясь, прохрипел он. Два плота полетели вниз, за ними прыгнули и люди.
Тут корпус корабля не выдержал и окончательно переломился пополам, причем нос и корма, черпанув своими обнажившимися при разломе краями воду, одновременно пошли вверх, а в середине образовалась глубокая брешь, в которую посыпались с палуб человеческие толпы. Сверху на них обрушились одна за другой четыре двадцатиметровых дымовых трубы. Сотни людей оказались в воде. Кто-то держался на плаву благодаря спасательным поясам, но большинство плавали так. Для всех них началась борьба за жизнь. Нос и корма задирались всё выше, стали видны два гребных винта. Наконец обе половины корабля наполнились водой и стали стремительно тонуть, быстро набирая скорость. Передняя часть парохода была темна, зато задняя еще продолжала сиять огнями, быстро уходящими в воду и посылавшими оттуда неестественный фосфоресцирующей свет.
В момент катастрофы Ланселот успел отбежать со своей спутницей по направлению к корме, подальше от места взрыва. На палубе, где обезумевшие пассажиры в панике дрались за спасательные жилеты, он заметил, как матросы пытаются спустить на воду шлюпку и присоединился к ним вместе с Джейн. Но когда шлюпка достигла воды, она зарылась в нее носом, и стало ясно, что спастись на ней не удастся. По счастью, рядом оказался кем-то сброшенный спасательный плот, но в нем было много воды. Выбирать не приходилось, и Ланселот в него забрался, а затем втащил Джейн и еще несколько человек. Оставалось молить Бога, чтобы он не дал потухнуть их слабой надежде. Но, к