ак бы смеясь над ней, плот накрыла большая волна, поднявшаяся от ушедшего ко дну корабля, плот перевернулся, и все снова оказались в воде.
Ланселот почувствовал, как какая-то чудовищная, невиданная сила потащила его под воду. Он не отпускал Джейн, крепко обхватив ее за пояс, тогда как ее туника почти совсем разорвалась. Они сопротивлялись изо всех сил, но страшный водоворот, образовавшийся от устремившегося ко дну судна, казалось, был бесконечен и неумолим. В какой-то момент Ланселот выбился из сил и почти перестал бороться, погружаясь в разверзнутую под ними пучину, как вдруг ощутил, что та невидимая рука, которая тянула их в бездну, ослабила хватку, и они наконец вырвались из смертельных объятий. Их крутило и швыряло под водой в темноте, но тут Ланселот увидел перед собой тысячи голубых пузырьков, которые, как живые, наперегонки устремились наверх. Это был воздух, высвободившийся из одежды и легких, в которые уже было ворвалась вода. Но в этот момент он почувствовал, что вынырнул на поверхность. Непроизвольно изрыгнув из себя влагу, он с шумом вдохнул живительный воздух и с трудом вытащил на поверхность свою ношу, которая обмякла, стала невыносимо тяжелой и, казалось, не подавала признаков жизни. На миг показалось, что они очутились в преисподней, где не было никаких ощущений, кроме бесконечного ужаса, только вокруг пылал какой-то адский огонь. Это горели на воде пятна мазута. Удивительно, но плот снова оказался рядом. Когда Ланселот на него забрался, втащив туда и Джейн, кроме них двоих, там больше не оказалось никого.
После того как Хашимото увидел выпущенные им торпеды, прошло ровно пятьдесят три секунды. Подводные снаряды ударили в правый борт судна, вызвав мощный взрыв. Борт озарился ужасными алыми розами бушующего пламени, от которого вспыхнули цистерны с мазутом, погрузив «Принцессу Елизавету» в огненный ад. Пароход переломился пополам и стал стремительно тонуть.
Через двадцать минут все было кончено. Части развалившегося корабля скрылись под водой, увлекая за собой в крутящийся водоворот тех, кто не успел отплыть подальше. Но таких было немного. Оставшихся людей подхватило течением, которое в этом месте было довольно сильным, и стало быстро относить на восток. Через полчаса сцена только что разыгравшейся здесь трагедии опустела окончательно, и только кое-где горящие пятна мазута напоминали о ней, как остатки рампы, которую перед уходом забыл выключить рассеянный режиссер.
Хашимото приказал, двигаясь со скоростью шесть узлов, начать прочесывать район в радиусе десять миль по расширяющимся квадратам, с учетом сноса течением. Он надеялся обнаружить японских офицеров, которых было приказано найти и принять на борт. Вахтенный лейтенант Нагасава запросил разрешение включить прожектора, но Хашимото, опасаясь, что их заметят, позволил зажечь лишь слабые топовый и бортовые огни. Он также велел сигнальщикам с помощью азбуки Морзе периодически подавать флажным семафором в темноту условный сигнал – «Нихон».
Прошло около часа, но результата не было никакого, кругом царила лишь непроглядная тьма. Вдруг матрос, несший вахту на сигнальной площадке, расположенной выше мостика, закричал:
– Справа по носу слабый проблеск огня на расстоянии примерно шести кабельтов.
Повернув вправо, Хашимото приказал спустить шлюпку и, подойдя к источнику света на триста метров, разрешил на минуту включить прожектор. Он увидел спасательный плот и на нем три темные фигуры, светившие электрическим фонариком. Наконец-то! Похоже, задание выполнено, и скоро можно будет с честью возвращаться в родные воды. Только почему их трое?
Однако тут командир шлюпки лейтенант Нагасава просигналил, что люди на плоту не японцы, а похожи на европейцев или американцев. Увидев подводную лодку, они погасили фонарь и стояли молча.
– Доставить их на борт, – приказал Хашимото.
Когда найденных подняли, стало окончательно ясно, что они не те, кого так напряженно искали. Один оказался полным мужчиной средних лет, сохранявшим на себе остатки черного смокинга, разодранного, прожженного в нескольких местах и обвисшего от воды. Ворот его когда-то белой сорочки был разорван, обнажая грудь. Глядя на своих спасителей, толстяк щурился, очевидно страдая сильной близорукостью. Нервничая, он машинально пытался нащупать что-то в кармане, наверное потерянные очки. Второй, постарше, был, напротив, сухощав и смугл. На нем была только белая рубашка, черные брюки с атласными лампасами и лаковые туфли. Он глядел на японцев настороженно, но без особого страха. Третий – высокий и стройный пожилой красавец в смокинге, который лишь намок, но оставался цел, – смотрел презрительно и вызывающе.
– Кто вы? – растягивая слова, с сильным акцентом спросил их Хашимото по-английски.
– Я консул Французской Республики на Гавайях, барон Броссар, – запинаясь, ответил сухопарый. – А это мистер Томпсон и мистер Джадд. Кто-то атаковал наше судно, «Принцессу Елизавету», и потопил его. Это было ужасно. Кажется, из всех пассажиров удалось спастись только нам троим. По крайней мере, мы уже давно никого не видели.
– Да, это страшная трагедия, – согласился японец. – Но кто еще был на борту?
– Там было много важных персон, а также американских военных и, кстати, два японских офицера, – ответил француз. – Не знаю, живы ли они. Моя жена… Она тоже пропала.
– Отлично, господин консул. А что сообщат нам ваши друзья? Почему они молчат?
– Послушайте, офицер, вы, наверное, здесь старший? – нетерпеливо перебил его обладатель роскошного смокинга. Я не идиот и понимаю, что, судя по всему, это ваши торпеды пустили на дно наш корабль. Вы что, пираты или объявили нам войну? Если пираты, то вас следует вздернуть на рее, а если это война, то вы, мня себя цивилизованной нацией, обязаны соблюдать ее обычаи и доставить нас в какой-нибудь порт. Имейте в виду, что я губернатор американской территории Гавайи Лоуренс Джадд и сейчас представляю Соединенные Штаты.
– Неужели, – с издевкой произнес Хашимото, указывая на его смокинг. – А я думал, вы официант. Я очень сожалею, господин губернатор, но никто вашей Америке войны не объявлял, во всяком случае, пока. Да, это мы утопили ваш корабль, какая жалость! Никто не должен знать об этой ужасной ошибке. Но я уверен, что вы никому ничего не расскажете, не так ли?
– Вы негодяй! – вскричал Джадд. – Вас надо судить как пирата. Имейте в виду, что у меня и Броссара дипломатическая неприкосновенность, и мы, как только все закончится, непременно расскажем всему миру о том, что вы сотворили.
– Последний вопрос, господа, вы видели какое-нибудь военное судно?
– Да, – со злорадством произнес Джадд, – здесь полно западных военных кораблей, и скоро они вас найдут! Только что мы видели крейсер. Так что берегитесь!
– Хорошо, мистер Джадд, именно это я и хочу сделать.
Сказав это, Хашимото кивнул лейтенанту Нагасаве в сторону американца. Тот секунду вопросительно смотрел на капитана, потом в глазах его мелькнул испуг, но тут же сменился решимостью. Он достал из кобуры свой вороненый «намбу» и навел его на лоб губернатора, в побелевших глазах которого метнулось запоздалое понимание и ужас перед тем, что сейчас должно случиться. Грохнул выстрел, голова казненного неестественно дернулась, разбрызгивая кровь и костные осколки, и он замертво упал навзничь. Матросы, не мешкая, тут же столкнули тело с палубы в воду.
В это время раздался истошный крик сигнальщика:
– Командир, военный корабль. Идет прямо на нас!
Это было невероятно, но из непроглядного мрака ночи на расстоянии не более двух с половиной километров, будто из ничего, при свете луны возник контур обещанного мертвым губернатором крейсера, темного и молчаливого как призрак, на всех парах мчащегося прямо на субмарину.
Хашимото в каком-то оцепенении мгновение смотрел на эту завораживающую и зловещую картину, а затем, как будто проснувшись, проревел:
– Все вниз! Срочное погружение!
По всем отсекам сыграл сигнал на погружение. На находившемся под боевой рубкой центральном посту вахтенный старшина уже открывал клапаны вентиляции балластных цистерн, в которые с шумом врывалась морская вода, с ревом выталкивая через палубные вентиляционные отверстия ставший смертельно опасным для лодки воздух. Матросы и вахтенный офицер быстро попрыгали в боевую рубку, таща за собой Томпсона и Броссара. Тут Хашимото мысленным взором увидел себя со стороны, следующего за ними и уже задраивающего люк на мостик, перед тем как лодка нырнет в бездну. Однако, как во сне, он продолжал смотреть на приближающуюся смертную тень, не в силах отвести от нее завороженного взгляда. Ему казалось, что ноги навсегда приросли к палубе, хотя на самом деле это продолжалось всего пару секунд. Затем и он кинулся к еще открытому люку.
Голландский легкий крейсер «Де Рюйтер», который после захвата Германией Нидерландов оставался главным символом независимости родины и, подобно знаменитому адмиралу, имя которого он носил, ревностно защищал от поползновений объявившегося на Дальнем Востоке нового хищника то, что от нее осталось, – интересы Голландской Ост-Индии. Он патрулировал широкую акваторию к востоку от острова Ява вплоть до Филиппин и Палау. Командир крейсера капитан-лейтенант Лакомб получил приказ вице-адмирала Хэлфрича рассматривать любые враждебные действия против голландцев, а также их вероятных союзников – англичан, австралийцев и американцев – как акты пиратства и пресекать самым решительным образом. «Решительным» на языке военных приказов значит немедленно атаковать и уничтожить. Утром один из двух «фоккеров», имевшихся на борту гидропланов, запущенный катапультой и совершавший разведывательный полет, заметил в ста милях к юго-востоку подозрительную подводную лодку, идущую в надводном положении без флага.
Однако то, что на ее палубе перед рубкой были нанесены две белые полосы, а за ней – белый прямоугольник с треугольником красного цвета, что было принято на японских субмаринах, не предвещало ничего хорошего, и капитан приказал продолжать слежение за объектом. А недавно он получил тревожную радиограмму с пассажирского лайнера «Принцесса Елизавета», который несколько часов назад «Де Рюйтер» встретил в океане. Тогда с пассажирского судна, на котором бурлила веселая ночная жизнь, передали, что рейс проходит нормально. Но последняя радиограмма была совершенно панической: «SOS. Атакованы неизвестным судном, получили пробоины в борту…» Далее следовали координаты, потом текст обрывался. Зазвучал пронзительный сигнал боевой тревоги, запели боцманские дудки, и по трапам и палубам раздался топот сотен ног матросов, занимавших свои боевые посты, зазвучали доклады о готовности. Развернувшись и, несмотря на темноту, набрав максимально возможную скорость в тридцать два узла, стосемидесятиметровая громада крейсера устремилась в заданную точку. Четыреста тридцать семь мужчин, встав на положенные им места, делали свою работу. Но каждый думал лишь об одном: неужели это то, чего все это время они напряженно ждали, о чем втайне мечтали и чего боялись? Что наконец пришла пора смыть позор и обиду, которые все это время безысходно жгли изнутри их, молодых и здоровых, вынужденных сидеть сл