– А что даст Америке союз с тобой?
– Он спасет ее от уничтожения, а сама она будет править миром. Под моей рукой, конечно. Согласись, ведь если всех убить, то над кем же тогда царствовать?
– То есть тебе нужен зверь, выходящий из моря людского, то есть земные правители?
– О-о, да ты, я вижу, знаешь Писание!
– Да, посещал иногда воскресную приходскую школу. Но ведь в Откровении упомянут еще и второй, хитрый и льстивый зверь, выходящий из земли. Это те, кого Иоанн называет лжепророками. Как быть с ним?
– Люди, представляющие этого зверя, умны, беспринципны, и у них есть древний тайный орден, пронизавший своими ветвями целые государства, посему они будут нам полезны, потому что как только поймут, за кем великая сила, то сразу узрят, кто их истинный бог.
– Но заслужили ли люди те страдания, которые в таком случае снова выпадут на их долю? Ведь это будет новая, третья мировая война, Армагеддон.
– Люди виноваты сами. Они из поколения в поколение предаются низменным страстям, отнимающим у них таланты и физическое совершенство. Они пустили в свой мир рыжего коня и его всадника, променяв на золото и блуд свои души. В их природе, как только они, выйдя из животного состояния, осознали свою смертность, – убийства себе подобных, которые они постоянно творят, чтобы убедить себя в своем ложном бессмертии. И в этом вы сами перешли всякую меру, завалив ваши колонии, а затем в постоянных войнах и Европу сотнями миллионов человеческих трупов. Вороной конь и всадник с весами в руке давно уже скачет по земле, взвешивая ваши грехи и радуясь своей богатой жатве. Так стоит ли удивляться, что в мир должен явиться и всадник на коне бледном, который сотрет нечестивых с лица планеты и начнет писать историю заново?
– А не кажется ли тебе, Бельфегор, что тут что-то сильно попахивает дьяволом, врагом рода человеческого, который сам же и повинен в его грехах?
– А-а, вот ты о чем. Мол, я дьявол, а этот бесноватый с усами – антихрист. Ну, можно, наверное, сказать и так. Хотя Адольф эту интересную роль, к сожалению, провалил. Он мелочен и глуп. Только в те моменты, когда я вселялся в это бренное тело, он становился кумиром толпы. Но я не мог быть все время его поводырем, и вот результат. Мне нужен более талантливый помощник.
– Уж не я ли?
– Знаешь, мир одновременно и сложнее, и проще, чем вы, люди, себе напридумывали. Как ты мог убедиться, история разумных созданий на этой планете неизмеримо более древняя, чем учит ваша христианская церковь. Поэтому того Бога, какого вы себе представляете и по образу и подобию которого якобы сотворен людской род, не существует и никогда не существовало. Однако есть Абсолют, из которого выходят и куда снова стремятся попасть в конечном счете все вселенные, число которых бессчетно. Но, для того чтобы этот процесс шел, короче говоря, для устроения движения, которое на самом деле и есть все, необходимы противоположные силы, вихри, закручивающие бытие в противоположных направлениях. Плюс рождает минус, всякое движение оставляет за собой разрежение, пустоту. Это, кстати, и делает мир дискретным, не однородным, не сплошным. Бесчисленные его дискретные элементы, или материя, как это называют ваши философы, сталкиваются, конкурируют между собой и выживают в конечном счете лишь те, которые более рациональны: быстрее, экономичнее, умнее, наконец. Эту взаимную вечную войну на уничтожение вы, видя ее лишь из своего узкого стойла, зовете Злом. Добром же считаете противоположное начало, когда разные элементы, двигаясь центростремительно, соединяются и дополняют друг друга, образуя системы и сообщества, а финальная цель этого – новый Абсолют. Но ведь без Зла нет и Добра! Именно Зло или конкуренция и жесткий отбор дают элементам мира необходимую энергию, выучку, чтобы они могли потом эффективно соединяться. Иначе говоря, Зло есть инкубатор Добра. Потому-то они и должны находиться в динамическом равновесии. Где слишком уж быстро утекает Добро, надо добавить добра, если мало Зла, подсыпать немного зла. А сейчас в вашем мире маловато настоящего, ядреного Зла, потому что вы, люди, оказались слишком уродливы, слабы и несовершенны, чтобы начать по-настоящему сливаться в единый Мировой разум. Вот и бедняга Адольф бредил новым сверхчеловеком, а сумел воспитать лишь двуногих волков… Хотя, честно говоря, и мне, и Абсолюту совершенно наплевать на вас, на ваши моральные ощущения и названия. Называйте, как хотите, от этого ничего не изменится. Так устроен мир, и точка.
– Не предлагаешь ли ты мне повторить эксперимент со сверхчеловеками?
– Нет, не предлагаю. Потому что один раз он вроде бы даже уже удался, и сверхчеловеки населили значительную часть земли под названием Атлантида, но потом выяснилось, что они застыли в своем развитии, начали деградировать и вымирать.
– Почему же так случилось, Бельфегор?
– Потому что им стало все подвластно и… все скучно, ленно. Утратился смысл существования. Настолько, что даже Великая катастрофа не смогла стряхнуть с них сонное оцепенение. Вместо этого они, как крысы, забились под землю, где теперь и найдут свой бесславный конец.
– Так, ты был один из них?
– Когда-то, очень давно. Один из тех, кто выбрал для себя радость борьбы, или, если хочешь, путь Зла, кто карает ленных. Ведь Зло и есть жизнь, хотя вы и называете ее – во многом справедливо – юдолью скорби. Возвращаясь к твоему вопросу: мне нужны не сверхчеловеки, а правильный Путь.
– В общем, как говаривал Змей-искуситель: «Eritis sicut Deus, scientes bonum et malum», – гордясь своей феноменальной памятью, процитировал Ланселот. – «Будете, как Бог, знать и добро, и зло».
– Спасибо, но латынь мне известна. Впрочем, ты прав, я всегда это повторял. А лучше всех меня понимал Йохан Вольфган Гёте. «Ein Teil fon jener Kraft, Die staets das Boese will Und staets das Gute schafft», – процитировал Бельфегор.
– Спасибо, но я знаю немецкий: «Я – силы часть, что вечно хочет зла и неизменно сотворяет благо», – повторил Ланселот. – Впрочем, не зря говорят: что благо для одних, для других – несчастье. Только Добро – безусловно, вне Зла. Однако приятно встретить начитанного собеседника!
На минуту повисло молчание, и вдруг все изменилось.
– Я слышу иронию в твоих словах, – неожиданно промурлыкал сзади ласковый голос, а вокруг его шеи нежно обвилась обнаженная женская рука. – Но скажи мне, разве любое убийство, вот хоть кровавого тирана, – тут тонкий пальчик указал на мирно дремлющего фюрера, – можно назвать добрым делом? Ведь нет! Но у кого повернется язык отказ от расправы с ним объявить благом для рода человеческого? Так что вопрос, считай, по-прежнему открыт. Но… хватит с нас ученых разговоров, ведь не собеседника ты встретил, а собеседницу!
Вслед за этим на колени к нему спорхнула прелестница. У нее была копна рыжих волос, уже знакомые зеленые насмешливые глаза, но совершенно отсутствовали какие-либо предметы дамского туалета. Ланселот опасливо покосился вниз – к его облегчению, вместо рыбьего хвоста на сей раз в наличии были две стройные, вполне приличные, если не считать необремененности их мелочами одежды, женские ножки. К тому же Адольф со всеми его мужскими атрибутами по-прежнему оставался неподвижен на своем посту, что его также немного успокоило.
– Я вижу, ты удивлен, – продолжала ворковать блудница, ласково гладя его по щеке. – Вот все кричат: «Бельфегор, Бельфегор», а, между прочим, мне обидно, потому что никто не желает замечать моей женской стороны, а ведь именно в ней вся моя суть! И в этом качестве имя мое – Элейна. Как думаешь, о ком это: «И узрел я жену, сидящую на звере багряном, и на челе ее написано – тайна»? Я – средоточие всех жен, и часть всякой из них, и все они – частица моя… А ты, ты будь, будь моим зверем! – страстно шептала искусительница и в это время терлась о его колено своей жаркой промежностью, все убыстряя темп и сладостно закатывая глаза. – Исполни же волю Его, принеси мне все царства земные, в этом твоя судьба-а-а!!! – возопила она в экстазе.
Ланселот с ужасом почувствовал, как его воля слабеет, что он не в силах противиться немыслимому, дьявольскому соблазну. В то же время он отстраненно наблюдал за происходящим и как бы со стороны, не в состоянии ни на что повлиять. Но тот, другой, который оставался в кресле, не помнил, как оказался без одежды, как желание захлестнуло его сознание, багровой пеленой затмило глаза, почти лишив рассудка. Он действительно превратился в зверя, багряного зверя. В одно и то же время он страстно хотел ею обладать и пламенно ненавидел. Эта страсть-ненависть подняла с самого дна его существа древнюю темную силу, которая вожделела разорвать клыками манящую трепетную плоть, пожрать ее и сгореть вместе с нею в адском огне. Что было дальше, он уже не помнил.
Когда он наконец очнулся, то обнаружил, что стоит абсолютно голый на улице какого-то, по всей видимости очень древнего, города. Впрочем, после случившегося ранее особо удивляться чему-либо он уже перестал. Было жарко, солнце палило немилосердно. По обеим сторонам тянулись без перерывов ряды одноэтажных домов, довольно примитивных, сложенных из неотесанных камней и саманного кирпича, без окон, с крышами из тростника. Навстречу ему валила большая толпа людей – бородатых мужчин и расхристанных женщин, которые нестройными голосами громко горланили какие-то варварские песни и были сильно пьяны. Одеты они были в короткие туники, состоявшие из кусков грубой ткани, едва прикрывавших тело, или просто в овечьи шкуры. Впрочем, многие, как и он сам, вообще не имели на себе никакой одежды, что здесь, видимо, было в порядке вещей и никого не смущало. Вели они себя также крайне разнузданно. В середине толпы он заметил носатого мужчину, которого окружающие его хулиганы подталкивали вперед, осыпая насмешками, оскорблениями и тумаками, отчего лицо его заливала кровь, а глаза его заплыли кровоподтеками. Несмотря на это, он показался ему странно знакомым. Когда пьяная компания поравнялась с ним, Ланселот увидел, что на истязаемом надеты штаны – наряд, явно выбивавшийся из ряда здешней моды, – и именно эта деталь туалета, кажется, приводила аборигенов в особое раздражение и служила поводом для экзекуции. Мало того, штаны представляли собой часть матросской экипировки, а проще сказать, робы, которую носил экипаж «Черной жемчужины». В доказательство внизу на одной из штанин мелькнуло прямоугольное черное клеймо, которым обычно метят казенное обмундирование. Только тут Ланселот осознал, что обладатель штанов – не кто иной, как его тайный инсургент, русский ученый-генетик Трофимов-Рузовский. Матросскую куртку с него содрали раньше, и она красовалась на одном из веселящихся негодяев. Тот что-то прокричал Ланселоту, подкрепляя слова неприличными жестами, из чего тот понял, что его приглашают принять участие в развлечении, характер которого не вызывал сомнений. При том его собственная нагота поводом для остракизма не являлась, напротив, очевидным образом приветствовалась, а многие с интересом разглядывали и его бритую физиономию, которая, наверное, выглядела в их глазах особенно оригинально и многообещающе. Ланселот последовал за толпой, и скоро они вышли на наполненную народом рыночную площадь перед городскими воротами. Посреди нее возвышалось каменное изваяние божества, которое показалось ему удивительно знакомым: тот же птичий клюв, рога, ноги сатира, женские груди и огромный эрегированный член, бесстыдно торчащий вперед, подобно тарану древней триеры. «А-а, старый знакомый, Ваал-Фегор, назвавшийся Элейной, – узнал свою недавнюю соблазнительницу Ланселот, – вот, оказывается, откуда ты родом! Остается только узнать, куда это нас з