— Обалдеть можно, — сказал напарник, беря наизготовку цифровую камеру с мощным телескопическим объективом и устанавливая на ней режим ночной съемки. — И откуда у людей столько энергии? И ведь не боится же ни хрена! А у меня от одного взгляда на него мурашки по всему телу и ноги, как ватные…
— Снимай, — прервал его излияния Порошин и поднес к уху мобильный телефон. — Алло, Старый, это Снег. Они продолжают фестиваль. Мы сейчас в Марьино, и один из них — отсюда не видно, кто именно, — в данный момент спускается по веревке с десятого этажа… Откуда я знаю, на какой?! Полагаю, что не на первый… Есть наблюдать. Наблюдать, — ворчливо повторил он, прервав соединение. — Можно подумать, я только о том и мечтаю, чтобы принять участие в танцах. Да я туда ни за какие коврижки не полезу!
— Ты смотри, что делает, — перебил его напарник, непрерывно щелкая затвором фотоаппарата. — Нет, ты погляди только, что он творит!
Порошин снова посмотрел наверх.
— Мама дорогая, — сказал он негромко и схватился обеими руками за голову. — Они что, кино снимать решили?
Дорогин был уже почти на месте, когда услышал, как в лоджии на девятом этаже с шумом распахнулась дверь. Он быстро поджал ноги и подтянулся на руках, опасаясь, что сделал это слишком поздно. Бывает же такое невезение!
Сквозь открытую дверь слышался голос все того же эстрадного комика, который отпускал все те же плоские остроты, сопровождаемые взрывами записанного на пленку хохота. У Дорогина к нему было сложное отношение. Однажды популярный комик явился в агентство с просьбой отыскать угнанную машину. Обратиться в милицию он не захотел — потому, видимо, что машина принадлежала его молоденькой любовнице, о которой еще не успела проведать жена. Машину нашли, после чего популярный комик попытался уклониться от оплаты оказанных ему услуг. Он дошел до того, что обвинил сотрудников «Ольги» в тесном сотрудничестве с автомобильными ворами, и расплатиться его удалось заставить, только пригрозив судом, во время которого его юной пассии пришлось бы выступить в качестве свидетеля. Артист пошел на попятную и даже пытался убедить Дорогина, что это была шутка. «Не самая удачная», — заметил присутствовавший при разговоре заместитель Сергея. Дорогин промолчал, но мысленно с ним не согласился: по его мнению, это была как раз далеко не самая плоская из отпускаемых популярным комиком острот.
— Э, ребенок! — пренебрежительно произнес, перекрывая бормотание телевизора, грубый мужской голос с сильным кавказским акцентом. — Ребенок, здоровье… Думай, что говоришь! Скоро этому ребенку здоровье совсем не понадобится!
— Дверь закрой, Ваха, сквозит, — ответили ему из глубины квартиры, и Дорогин услышал, как внизу стукнула дверь лоджии.
Чиркнула зажигалка, потянуло дымком, и в поле его зрения появились две обнаженные по локоть, густо заросшие черным волосом руки, одна из которых держала дымящуюся сигарету. Вслед за руками над перилами лоджии возникла черноволосая голова с проклюнувшейся на темечке коричневой плешью. Голова выпустила густую струю дыма, а потом перевесилась через перила, смачно плюнула вниз и с интересом проследила за полетом шарика слюны.
— Эй, — негромко позвал Дорогин.
— Э? Что такое?..
Человек в лоджии повернулся спиной к перилам, навалился на них поясницей и сильно откинулся назад, запрокинув кверху почти до самых глаз заросшее густой жесткой щетиной лицо. Дорогин резко выпрямил ноги, с силой ударив ими в это лицо. Ваха коротко вякнул и кувыркнулся через перила. Как в замедленной съемке, Сергей увидел блеснувший в вырезе рубашки золотой медальон и торчащий у кавказца за поясом пистолет. Потом в воздухе мелькнули обутые в домашние тапочки ноги; одна тапочка сорвалась и по пологой траектории улетела в темноту. В следующий миг небритый Ваха отправился следом за своим плевком, двигаясь с ускорением в девять и восемь десятых метра в секунду в квадрате, и вскоре донесшийся снизу глухой стук возвестил о том, что он достиг конечной точки маршрута.
На всякий случай выждав несколько секунд и убедившись, что превращение Вахи в физическое тело осталось незамеченным его приятелями, Сергей закончил спуск и без проблем перебрался в лоджию. Окно ярко освещенной гостиной было закрыто полупрозрачной тюлевой занавеской, которая даже снаружи выглядела серо-желтой от осевших на ней никотиновых смол, пыли и бог весть какой еще дряни. Одним движением освободившись от веревки, Дорогин скользнул вперед и, присев, прильнул к жестяному карнизу, поверх нижнего края оконной рамы озирая театр предстоящих военных действий.
В скудно обставленной старой, бросовой мебелью гостиной находились четверо. Дорогин удивленно приподнял бровь: как правило, киднеперы обходятся куда меньшим количеством охраны, даже когда держат в заложниках крепкого взрослого мужчину, а не десятилетнюю девчушку. Потом в глаза ему бросились сваленные грудой в углу за диваном чемоданы, дорожные сумки и клетчатые баулы; в другом углу виднелись поставленные на попа, как мешки с картошкой, свернутые матрасы. Трое из четверых находившихся в гостиной кавказцев выглядели так, словно только что спустились с гор, и Сергей сообразил, что к покойному Вахе приехали гости — возможно, какие-нибудь родственники, а может быть, просто земляки. Как бы то ни было, отправив небритого Ваху в свободный полет, Сергей разом обзавелся как минимум четырьмя кровниками. С этим надо было что-то делать, и он, пожалуй, знал, что именно.
На застеленном старыми газетами столе стояла бутылка водки, вокруг которой валялась закуска, представлявшая собой, в основном, огрызки и объедки. Глядя на стол, можно было предположить, что украшающая его бутылка далеко не первая, а довольно бодрый, хотя и не вполне трезвый вид участников застолья намекал, что и не последняя. Дорогин нахмурился, представив, чего за время этого пира наслушалась — и дай бог, чтобы только наслушалась! — запертая в соседней комнате Анюта.
Он вынул из-за пазухи пистолет и взвел курок. Сквозь неплотно прикрытую балконную дверь до него по-прежнему доносились петушиные вопли популярного комика и взрывы записанного на пленку хохота. Потом из прихожей послышалось дребезжание дверного звонка. В комнате возникло беспокойное шевеление. Кто-то, дотянувшись до пульта, приглушил звук телевизора, и комик на экране продолжал шлепать губами в полной тишине. Один из кавказцев вынул из-за пояса обшарпанный «ТТ», передернул ствол и, держа пистолет за спиной, направился в прихожую. Остальные трое остались сидеть, одинаково обернувшись к дверям и вытянув шеи. Будто по волшебству, у них в руках появилось оружие и Дорогин поморщился, увидев, что один из них держит наготове укороченный «Калашников».
Дребезжание дверного звонка прекратилось. Кавказец, отправившийся в прихожую, что-то сказал оттуда, и один из его приятелей, повернувшись к окну, крикнул:
— Э, Ваха, кончай дымить! К тебе гости!
В это мгновение в квартире погас свет. Дорогин опустил на глаза инфракрасные очки, толкнул балконную дверь и бесшумно скользнул в наполненную фосфоресцирующими призраками комнату.
Шахов сменил обойму в «кольте», передернул ствол, поправил сдвинутые на лоб инфракрасные очки и посмотрел на часы. Истекали последние секунды оговоренных пяти минут; Дорогин к этому времени должен был очутиться либо в лоджии, в тылу у засевших в квартире чеченцев, либо внизу, на огибающей дом по периметру бетонной дорожке. Учитывая его каскадерское прошлое и простоту стоявшей перед ним задачи, в последнем Михаил очень сильно сомневался. Как бы то ни было, время истекло, и ждать ему было нечего.
— Время, — сказал он. — Пора, не пора, иду со двора. Давай, программист, твой выход. А ты молодец, — добавил он, чтобы подбодрить стоявшего рядом с понурым и несчастным видом пленника. — Если так пойдет и дальше, я тебя, пожалуй, отпущу на все четыре стороны.
— Спасибо, — пробормотал Ибрагим и потянулся к дверному звонку.
Одновременно рука Михаила протянулась к распределительному щитку и легла на тумблер автоматического предохранителя, под которым красной краской по трафарету был нанесен номер квартиры. От мысли, что буквально через пару минут он сможет прижать к себе Анюту, по телу пробежали мурашки, но он отогнал приятное видение: до этого момента еще следовало дожить.
Ибрагим позвонил в дверь. Доносившееся из квартиры бормотание работающего телевизора смолкло, и спустя короткое время голос с сильным кавказским акцентом осторожно поинтересовался сквозь дверь:
— Кто там, э?
— Это я, Ибрагим, — сказал Ибрагим, искательно улыбаясь в дверной глазок. — Открывай, пожалуйста, меня прислал дядя Мустафа.
— Что хочешь, э?
— Дядя просил, чтобы я привез к нему девочку.
— Зачем? Почему ты, а не Аслан?
Шахов сделал большие глаза, но Ибрагим на него даже не взглянул. Похоже, он был невысокого мнения об умственных способностях земляков, и это придавало ему смелости. В любом случае, подумал Михаил, терять парню нечего. Если он уверен, что мы из ФСО, ему остается одно из двух: или красиво погибнуть, спасая единоверцев, или сотрудничать с нами, изо всех сил стараясь сберечь свою шкуру. Красиво погибнуть он мог давным-давно, еще в доме своего дядюшки. Заорал бы во всю глотку, мы бы его кончили и с маху сели в галошу: они сверху, мы снизу, два на два, и стрелять на поражение нельзя, потому что тогда не у кого будет спросить, куда они подевали Анюту… Но парень выбрал другой вариант, а это такая дорожка, ступив на которую, бывает трудно остановиться.
— Мы будем обсуждать это через дверь? — надменно поинтересовался Ибрагим, и Шахов усмехнулся, уловив в его голосе металлические приказные нотки. — Можешь позвонить дяде Мустафе и задать свои вопросы ему, только сначала впусти меня в дом.
— Э-э-э, зачем сердишься? — протянул голос за дверью и добавил куда-то в сторону: — Скажите Вахе, что приехал Ибрагим!
Услышав первый щелчок повернувшегося в замке ключа, Михаил выключил свет на лестничной площадке и, взяв за плечо, оттащил Ибрагима в с