Я замерла.
Прикосновение к гладкой, жаркой коже стало для меня полной неожиданностью. Вызвало приступ страха. Оушен оторвался от моего рта, и я губами почувствовала его улыбку.
– Боишься, да? Страшно меня тронуть?
Я кивнула.
Улыбка Оушена стала шире.
Мои пальцы побежали по его мускулистой спине – и он сам напрягся, часто задышал.
Пальцы сместились на позвоночник. Скользнули ниже, к талии. Я читала тело Оушена. Его жар передался мне, моим ладоням. Только я осмелела, как Оушен накрыл мои ладони своими. Выдохнул. Прижался щекой к моей щеке. Издал нервный смешок. Без слов чуть мотнул головой.
Степень блаженства превзошла все мои фантазии. Оказалась гиперреальной до неправдоподобия. Оушен теперь обнимал меня без прежней робости. Прогнулся назад, прижал меня к себе. Мои ноги оторвались от пола.
Где-то в дальнем уголке сознания стучалась мысль: прекрати, доиграешься! Навид может в любую секунду войти, да и родители тоже. Ну и пусть, отмахивалась я от докучливых предупреждений, пусть. Мне все равно.
Я закрыла глаза и опустила голову на грудь Оушена. Я вдыхала его запах и уже ни о чем не беспокоилась.
Вдруг он чуть отстранился – так, чтобы заглянуть мне в глаза. У него самого глаза стали темными-претемными, бездонными. В них мелькнул страх.
– А если я в тебя влюбился, Ширин? Что ты тогда станешь делать?
Ответил мой организм. Все тело будто дополнительно омыло сверхгорячей порцией крови. Сердце подпрыгнуло, пустилось галопом. Мысли смешались. Я хотела спросить:
Это и есть любовь?
Но не смогла.
Потому что раздался стук в дверь. Нас с Оушеном отбросило друг от друга, как шрапнель от стенки.
На пороге возник Навид. Оушен, смущенный, красный, напоследок обвел комнату полудиким взглядом. «До свидания» он не сказал. Только посмотрел на меня.
Через несколько секунд его уже не было.
Два часа спустя он прислал эсэмэс.
Ты в постели?
Да
Можно тебя спросить? Только не обижайся
Секунду я раздумывала. Затем собралась с духом и написала:
Спрашивай
Какие у тебя волосы?
Я рассмеялась. Потом вспомнила, что родители спят, и осеклась. Вот девчонки – те никогда моими волосами не интересовались. В отличие от парней. И как им не надоест, думала я. Детский сад какой-то.
Каштановые. Довольно длинные
После этого сообщения Оушен мне позвонил.
– Привет.
– Привет.
– Здорово, что я теперь представляю твою комнату и тебя в ней.
– А мне не верится, что ты сегодня у меня был.
– Кстати, забыл поблагодарить за прекрасный вечер. У тебя замечательные родители.
– Рада, что тебе понравилось. А то я думала, они тебя замучили. – Хотелось сказать: «Надеюсь, твоя мама все-таки возьмет себя в руки». Только это, наверно, было бы грубо. И я сказала другое: – Ты моих родителей просто очаровал.
– Правда?
– Ага. Уверена, они с радостью обменяли бы меня на такого сына, как ты.
Оушен рассмеялся – и надолго замолчал.
– Ты на связи, Оушен?
– Да.
– Все в порядке?
– Да. Конечно.
Он ответил чуть задыхаясь.
– Точно в порядке?
– Да. Только брат твой уж очень не вовремя нагрянул.
Не сразу поняла, о чем он. Когда до меня все-таки дошло, я не стала отвечать.
Потом вспомнила кое-что, напряглась.
– Вот ты спросил: а что бы я стала делать? Почему именно в такой форме? Что ты имел в виду?
– Я просто, – Оушен говорил, будто кросс только что пробежал, – я подумал, вдруг тебя это спугнет?
От такой неуверенности я растрогалась. Надо же, Оушен не догадывается, мысли не допускает, что и для меня все серьезно.
– Не спугнет, – ответила я.
– Нет?
– Нет. Никогда.
Глава 27
Рамадан кончился. Мы отпраздновали это событие, обменялись подарками. Навид опустошил холодильник и буфет.
Первое школьное полугодие стремительно двигалось к финалу. Шла вторая неделя декабря. Моими стараниями на людях дистанция между мной и Оушеном растягивалась до предела; стань она хоть на дюйм длиннее, мы бы этого не вынесли.
Почти два месяца минуло с поцелуя в машине.
Просто не верилось, что так много.
Мы отчаянно шифровались. Что требовало напряжения сил и задавало ускорение времени. Время буквально летело. Я была счастлива, как никогда прежде. Оушен казался идеалом – милый, внимательный, умный. Темы для разговоров у нас не иссякали. Правда, баскетбол пожирал свободные часы Оушена – но мы как-то выкручивались.
Наше соглашение меня полностью устраивало. Гарантировало безопасность. Ничего, что мы прячемся, зато целе́й будем. Нам же лучше, что никто про нас не догадывается.
Кстати, меня перестали гнобить.
Но Оушену прятки были не по душе.
Он хотел большего. Говорил, ему претит скрываться, будто мы какие-нибудь воры. Он без устали твердил: не имеет значения, что́ подумают окружающие. И вообще, почему кучка придурков ему диктует, как жить, кого любить?
И я его настрой разделяла.
Мне и самой надоела конспирация. Надоело, что в школе нельзя даже просто поздороваться с Оушеном. Достало прикрываться своим цинизмом. Одного Оушен не понимал: он был слишком на виду. Может, он со своей популярностью просто сроднился, а вот на мой свежий взгляд, она зашкаливала. Проникнув в мир Оушена, я обнаружила множество нюансов. В школе учились его бывшие девушки. И товарищи по баскетбольной команде. А также соперники. Хватало завистников мужского пола и девчонок, ненавидевших Оушена за невнимание. Но это не все. На школьной баскетбольной команде зижделось сразу несколько весьма успешных карьер.
Одно дело – просто знать, что Оушен хороший баскетболист, а другое – понять, насколько хороший. До меня постепенно доходило. Оушен еще в прошлом году играл гораздо успешнее старших ребят, чем привлек к себе внимание. О нем заговорили, ему прочили премии от штата и даже кубок Игрока года. Благодать обещала излиться не только на самого Оушена, но и на тренера Харта.
Вот это меня и напрягало.
Если бы Оушен хоть выглядел иначе! Но нет, он уродился квинтэссенцией американца – положительного киногероя, кумира девчонок, своего парня среди бойскаутов, гордости школы, университета, компании; парня с большим потенциалом и блестящим будущим. Мои объяснения, почему мы не пара, Оушена не убеждали. Он считал, что я преувеличиваю.
Не ссориться же с ним из-за этого. В итоге я сдалась. Позволила себя уговорить, поехала утром в школу вместе с Оушеном.
Воображала, шаг будет незначителен, почти незаметен. Совершенно непредосудителен. Забыла главное: старшая школа – рассадник предрассудков, а Оушен пока еще во власти стереотипов о себе самом. Даже его место на парковке – и то что-нибудь да значит. Я о таких мнимых пустяках не задумывалась, я ведь была из тех немногочисленных фриков, что добираются в школу на своих двоих. Подходила я совсем с другой стороны, парковки просто не видела, с автовладельцами и подавно не разговаривала. Но вот Оушен заглушил мотор, распахнул пассажирскую дверь – и я шагнула в совершенно другой мир. Стало быть, здесь Оушен и его друзья тусуются каждое утро.
– Зря мы вместе поехали, – прошептала я. Оушен взял меня за руку. – Зря, Оушен.
– Ничего не зря. – Он стиснул мои пальцы. – Нельзя уже за руки подержаться, что ли? Это не конец света.
Тут я и поняла, насколько у Оушена нормальная и комфортная жизнь. Раз он такое говорит, причем со столь небрежной интонацией, значит, реально плохого не видел. Значит, не сомневается. Ни секунды. Захотелось возразить: нет, иногда кое для кого это самый настоящий Армагеддон.
Но я смолчала. Меня дезориентировала тишина. Парни и девчонки, что были ближе всех к машине, словно приготовились выполнить некий план – и только ждали нужного момента. Я на них не смотрела, нет – я уставилась прямо перед собой. Каждым нервом чувствовала: сейчас, сейчас что-то будет. Ничего не происходило. Мы с Оушеном под многочисленными взглядами проделали путь с парковки до тротуара. Никто ничего не сделал. Никто и слова не проронил. Само молчание сулило сюрприз, который еще только вызревал в головах ребят, ошарашенных нашим появлением.
На это искрящее, чреватое бурей затишье мы с Оушеном отреагировали по-разному.
Я успела шепнуть:
– Впредь не будем вместе в школу ездить. Попробовали – молодцы, одной попытки достаточно.
Оушен категорически не согласился.
Упирал на то, что ребята просто такого не ожидали, но скоро привыкнут. А главное – кто они такие, чтобы ему, Оушену, указывать?
– Хочу быть с тобой, – повторял Оушен. – За руку тебя держать, перекусывать вместе на большой перемене. Достали эти шпионские игры! – Тут он тяжко вздохнул. – Мы по полдня под одной крышей, а должны почему-то прикидываться, что в упор друг друга не видим. И кому в угоду? Кучке придурков?
– Они вроде как твои друзья.
– Будь они моими друзьями, они бы за меня радовались.
Назавтра ситуация изменилась.
Наше появление на парковке никого не удивило. Зато спровоцировало идиотский выпад.
– Эй, брат, на кой тебе сдался этот Аладдин?
Ничего принципиально нового. Аладдином меня и раньше дразнили. Обидно было за героя – он мне нравился, и мультфильм про него я в детстве обожала. Хотелось крикнуть: «Темные вы личности! Если уж хотите оскорбить – по крайней мере, в энциклопедию сначала заглянули бы. Во-первых, Аладдин – парень, а не девушка. Во-вторых, волосы он отродясь не прятал». Меня бесило не само прозвище, меня бесили лень и непроходимая тупость обидчиков. Услышали экзотическое имя, не потрудились разобраться – и вопят. Хотя стоило им посмотреть мультфильм целиком, они бы обнаружили отрицательных героев, куда больше подходящих для обзывательств. Да хоть того же черного мага Джафара. Другое дело – когда тебя обзывают, пусть и глупо, нелепо, не по теме, разве станешь приводить подобные аргументы?