— Вот, прошу! Чем богаты…
— Может быть, сначала мы побеседуем? — улыбнулся Жозеф Рафт, доставая диктофон.
Яворский перевел пассаж гостя, одновременно наградив поэта предупреждающим взглядом: «Осторожно!»
— Пожалуйста, пожалуйста! — заспешил Василий Александрович/— Итак, что вас, Жозеф, интересует?
Дальше беседа шла через «переводчика», и, надо сказать, Валерий Николаевич справлялся со своими обязанностями так умело, что его присутствие почти не ощущалось. Ник Воеводин во время оживленного разговора сидел столбом, правда сумев осушить два стакана кваса с видом алчущего в пустыне.
— Меня, господин Воскресеньев, интересует Россия, прежде всего ее политическая жизнь. Я впервые в вашей стране…
— И каковы впечатления? — перебил нетерпеливый и нервный поэт. (Слушая гостя, он опять вспомнил о своей главной цели: «Вырваться, вырваться! Ведь организованы выступления в семи городах Америки. На уши встану, на ночь этому американцу Соньку отдам, но — вырвусь!»)
— Пока впечатлений нет. Я прилетел этой ночью. Но я изучал вашу политическую и экономическую жизнь по документам, газетам, по некоторым специфическим источникам, которые мне удалось достать. И написал несколько аналитических статей…
— С их переводами я бы с удовольствием познакомился,— вставил поэт Воскресеньев.
На эту любезность американский журналист никак не отреагировал.
— И вот теперь я задумал серию статей о руководителях современной России. Может быть, если все получится, в дальнейшем эти статьи соберутся в книгу. Кстати, подобная книга у меня вышла в начале этого года о лидерах Польши, и главным ее персонажем, так получилось само собой, стал Лех Валенса.
Возникла пауза. Николай Воеводин сидел с абсолютно безразличным выражением лица, иногда с тоской поглядывая на графин с квасом и облизывая пересохшие губы. Роль журналиста «коллеги» Жозефа Рафта ему явно не удавалась. А может быть, опять мучил бедолагу похмельный синдром.
Валерий Яворский незаметно, но с целенаправленным вниманием наблюдал за американцем, и Жозеф это почувствовал.
— Вы полагаете,— уловил основной нерв беседы поэт Воскресеньев,— что в ваших статьях о руководителях Советского Союза тоже появится ведущий герой?
— Да, полагаю.
— И кто же он?
— Думаю — Юрий Андропов.
— Вот как! — вполне искренне удивленно воскликнул Василий Александрович.
— Я уже много прочел об этом человеке, наверное, все, что о нем написано на Западе. У вас о бывшем Председателе КГБ почти нет публикаций. Может быть, теперь, когда он в ЦеКа занял место господина Суслова…
— Может быть,— вставил хозяин государственной писательской дачи, лихорадочно соображая, как вести себя дальше: ведь сейчас начнется главное… От напряжения вспотели подмышки. «Черт! Сейчас темные пятна образуются. Сунула мне Сонька эту белую рубашку!» — Может быть…— повторил он.
— Но журнальные статьи и газетные — это одно. Статьи — зеркало, отражение жизни… Часто отражение бывает искаженным. Нужна сама жизнь, люди,— В голосе Жозефа Рафта прорвалось волнение.— Вот поэтому я здесь, в России. Господин Воскресеньев, может быть, вы поделитесь со мной своим мнением… Я не говорю — впечатлениями. Ведь вам не приходилось встречаться с Юрием… Владимировичем (отчество американский журналист выговорил с трудом) Андроповым?
— Конечно — нет! — с неожиданным испугом воскликнул знаменитый поэт.
— Или разговаривать по телефону.
— Да нет же!
— На Западе прошла публикация… Я читал: ваш не менее известный коллега Евгений Евтушенко встречается… Вернее, встречался с Андроповым и беседовал с ним по телефону. В частности, когда академик Сахаров был выслан в Горький, Евтушенко звонил Председателю КГБ, стараясь объяснить, насколько это абсурдно…
— Не могу ни подтвердить, ни опровергнуть,— перебил поэт Воскресеньев.
В беседу наконец вступил «журналист» Ник Воеводин:
— Вы, Жозеф, могли бы пообщаться с Евгением Евтушенко, мы такую встречу планировали, но наш поэт, как всегда, в летнюю пору отсутствует. Кажется, сейчас он где-то в Африке.
«Да мы вчера с Женькой в теннис играли»,— чуть не выпалил Василий Александрович, но вовремя сдержался.
— В Африке так в Африке,— сказал американский журналист.— Так вот, господин Воскресеньев, вы не поделитесь ли со мной своим мнением о Юрии Андропове?
— Мнением — пожалуйста! Хотя вопрос несколько неожиданен. Погодите, дайте сосредоточиться. Итак…— Василий Александрович встал из-за стола и нервно, пружинисто прошелся по веранде.
Жозеф включил диктофон.
— Мнение мое таково…— И вдруг поэт Воскресеньев прервал себя:— Скажите, господин Рафт, а почему вас интересует именно Андропов?
Американский журналист усмехнулся:
— Прямой вопрос — прямой ответ. В последнее время и у нас в Штатах, и в Европе стали появляться публикации, в которых Юрий Андропов рассматривается как первый претендент на руководство Россией после Брежнева.
— Вот как! — воскликнул поэт. И внутренне возликовал: «Молодец, Вася, своим вопросом попал в яблочко! Пора!» — Что же, я буду с вами откровенен. Как говорится, дай Бог долгих лет Леониду Ильичу, но… Словом, если говорить о преемнике Брежнева, лучшей кандидатуры, чем Юрий Владимирович, я не вижу.
«Переводчик» Яворский и «журналист» Воеводин быстро переглянулись.
— Почему? — спросил Жозеф Рафт.
— Почему? — Голос поэта Воскресеньева был полон пафоса и убежденности,— Потому что после Ленина в руководстве нашей страны на самом верху он первый истинный, настоящий интеллигент! Некоторые мои товарищи по Союзу писателей встречались с ним. Глубокая культура, вежливость, корректность, удивительная скромность. Юрий Владимирович всесторонне знает русскую историю, отечественную литературу… Интересуется современной живописью.— Василий Александрович просветленно улыбнулся.— В определенном смысле он мой коллега!
— То есть? — спросил зарубежный гость.
— Андропов пишет стихи! К сожалению, знаю об этом тоже из вторых уст, а очень бы хотелось познакомиться с поэтическими пробами Юрия Владимировича.— Василий Александрович перевел дух и лихорадочно подумал: «Неужели только у американца включен диктофон? Ведь должно же у этого типа в кейсе тоже все записываться…» — Словом, я хочу подчеркнуть, что товарищ Андропов очень ответственно и уважительно относится к нашей творческой интеллигенции, понимая, какое огромное значение для духовного нравственного воспитания народа…
— Простите, господин Воскресеньев,— перебил американский журналист,— а как же высылка, правильнее сказать, изгнание из Советского Союза Александра Солженицына? Ведь всю эту акцию, а до нее слежку и травлю вашего великого писателя производили люди Андропова из КГБ, и наверняка он, возглавляя в ту пору органы государственной безопасности, руководил всей этой кампанией?
Валерий Николаевич перевел все сказанное Жозефом быстро, спокойно и бесстрастно. Надо добавить: абсолютно синхронно, ничего не искажая и не умалчивая.
Ник Воеводин заерзал на стуле и, воспользовавшись образовавшейся паузой, залпом выпил еще один стакан холодного кваса.
Василий Александрович впал в легкую панику, подмышки окончательно намокли. «Спокойно, спокойно! — приказал он себе.— Сосредоточиться».
— Во-первых…— заговорил он неожиданно севшим голосом.— Давайте, господин Рафт, смотреть правде в глаза. Мы с вами живем в расколотом мире. Творчество Александра Солженицына в определенном смысле… Даже не в определенном, а во вполне конкретном смысле идеологически враждебно нашему государству. К сожалению… А на войне как на войне. Оставим в стороне художественную прозу Солженицына. Но его самая знаменитая… Я бы добавил: печально знаменитая книга «Архипелаг ГУЛАГ»…
— Это великая книга! — пылко перебил американский журналист,— Вы ее читали?
Поколебавшись мгновение, поэт Воскресеньев сказал:
— Читал. Положение обязывает. Ведь мы, советские литераторы, уважаемый господин Рафт, работники идеологического фронта. Се ля ви, как говорят французы.— Американский журналист собрался было что-то сказать, судя по выражению лица, протестующее, но Василий Александрович остановил его решительным жестом:— Один момент! Позвольте мне договорить. В ситуации с Солженицыным я прошу вас обратить внимание на два обстоятельства. Во-первых. Ведь не по своей прихоти Юрий Владимирович выдворил из страны действительно, я с вами согласен, выдающегося писателя, если рассматривать творчество Солженицына с позиций высокого искусства. Председатель КГБ выполнял волю руководства страны, волю Политбюро, наконец. Там принималось это решение. Во-вторых. И это главное, господин Рафт! Вы, как я понял, изучали нашу советскую историю. При Ленине «враг»… Враг в кавычках Николай Гумилев, блистательный поэт, расстрелян. При Сталине… Что говорить! Во «врагов народа» были превращены десятки, сотни деятелей нашего искусства — и расстреляны или погибли в лагерях. Да и Никита Сергеевич Хрущев не очень-то жаловал нашего брата, правильнее сказать, не понимал. Слава Богу, хоть без репрессий обошлось. Почти… Вот и у меня с ним конфликт был… Ладно! — остановил себя знаменитый поэт.— Не хочу об этом, вернемся к Александру Исаевичу. Ведь ему сохранена жизнь! Предоставлена возможность уехать в свободный…— Василий Александрович поперхнулся,— уехать в Европу, разрешено увезти свои рукописи, архив, то есть там он может продолжать заниматься писательством! И уверяю вас… Я просто убежден в этом! Так произошло благодаря Юрию Владимировичу, его усилиям. Наверно, там…— поэт Воскресеньев, расхрабрившись, показал указательным пальцем правой руки вверх,— там были и другие предложения, каким образом избавиться от Солженицына, заставить его замолчать. По сталинской методике. Андропов наверняка понимает масштабность личности Солженицына, хотя и для него он идеологический противник. Но… пройдут годы, улягутся политические страсти, и объективная история все расставит по своим местам. Согласитесь, в такой позиции государственного деятеля самого высокого ранга есть мудрость и… Как бы поточнее сказать? Гуманное разрешение проблемы.