Ужин проходит в молчании.
— Тяжело глотать,— вдруг говорит Леонид Ильич.
Виктория Петровна молчит.
— Может быть,— предполагает Медведев,— творог неразмятый приготовили?
Брежнев не отвечает.
— Леонид Ильич…— Беспокойство закрадывается в душу Владимира Тимофеевича.— Я врача вызову.
— Нет, не надо.— Брежнев с трудом поднимается из-за стола.— Пойду спать. Устал что-то. «Время» смотреть не буду. Спокойной ночи. Вить, ты пойдешь?
— Да нет, Леня,— отвечает Виктория Петровна,— я телевизор посмотрю.
Медведев остался с супругой Леонида Ильича, тоже смотрел и не смотрел телевизор: непонятная тревога не покидала его, хотя все было как всегда в последнее время.
Виктория Петровна, попрощавшись, ушла спать около одиннадцати.
…В сторожевом домике в принципе во время смены спать нельзя. Но тут был диван, и, когда проверены все внешние и наружные посты, когда все в порядке, перед утром на этом диване можно прикорнуть часа два-три. Но всегда Медведев спал чутко, вскакивал при каждом шорохе. Наверное, так и другие прикрепленные. Дело в том, что сон Леонида Ильича был плохой, он часто просыпался, мог позвонить: который час? Или говорил: «Володя, приходи покурить». Это означало следующее: уже давно врачи категорически запретили Брежневу курение; вот теперь телохранители, когда позволяла обстановка — на охоте, в машине, в спальне,— по просьбе подопечного окуривали его дымом когда-то любимых сигарет, а он жадно вдыхал его…
На этот раз ночь прошла спокойно, Брежнев ни разу не позвонил.
Утром прибыл сменщик, Владимир Сабаченков. Медведев, как всегда, сдал ему смену и стал собираться домой.
— Слушай,— вдруг попросил его сменщик,— что-то мне… Пойдем вместе разбудим. А потом поедешь.
Из служебного домика они вышли без двух минут девять.
Виктория Петровна была уже в столовой, завтракала в одиночестве. Поздоровавшись с ней, телохранители поднялись на второй этаж. Медведев открыл дверь спальни. Шторы на окнах были задернуты, комната погружена в полумрак.
— Открой шторы,— прошептал Владимир Тимофеевич Сабаченкову.
Шторы открывались легко, но с шумом, который производили металлические кольца, на которых они двигались по карнизу.
Так было и на этот раз. В комнату хлынул неяркий свет ноябрьского утра.
Обычно от звука раздвигаемых штор Леонид Ильич мгновенно открывал глаза. На этот раз он не пошевелился, лежал на спине с головой, опущенной на грудь, в которую упирался подбородок. Странная поза, неудобная… Подушка сбилась к спинке кровати.
Медведев осторожно потряс Брежнева за плечо:
— Леонид Ильич, просыпайтесь, пора вставать.
Ответа не последовало. Владимир Тимофеевич затряс Брежнева, сильнее встряхивая его за плечи, большое тело колыхалось в постели. Глаза Леонида Ильича не открывались.
— Володь…— прошептал Медведев, чувствуя, как легкий морозец охватывает тело,— Леонид Ильич готов…
— Как готов?
— Умер.
Сабаченков мгновенно побледнел, в прямом смысле,— как полотно, его будто сковал столбняк.
— Беги на телефоны! — громко сказал ему Медведев, выводя из оцепенения.— Знаешь, кому звонить. И скорее зови коменданта.
Через несколько минут прибежал комендант Заречья Олег Сторонов.
Теперь они вдвоем пытались вернуть к жизни Леонида Ильича Брежнева: тормошили его, хлопали по щекам, Медведев дышал ему через марлю в рот. Потом, с трудом подняв грузное тело, положили его на пол, на ковер, стали делать искусственное дыхание: Владимир Тимофеевич резко разводил в стороны руки, Сторонов рывками давил на грудь, скоро взмок от безрезультатных усилий. Наверное, он повредил Брежневу ребро или что-то еще: изо рта на рубашку Медведева брызнула сукровица.
За этим занятием их застал Юрий Владимирович Андропов, возникший в комнате внезапно и так скоро после случившегося, будто находился где-то рядом. Он часто дышал, наверное, от того, что быстро поднимался по лестнице, на крупном носу выступили бисеринки пота.
— Как? — Голос его сорвался,— Что тут?
— Да вот…— сказал Медведев.— По-моему… Он умер.
Андропов быстро вышел из спальни, поманив за собой Владимира Тимофеевича.
— Как это случилось? — почему-то перейдя на шепот, спросил он.
— Пришли будить и застали в таком виде.
— А где Виктория Петровна?
— Внизу, в столовой.
— Я спущусь к ней.— Юрий Владимирович заспешил к лестнице.— А вы пока оставайтесь при…— он запнулся,— при нем.
Скоро в спальне появился Евгений Иванович Чазов, за ним — врачи-реаниматоры кремлевской «Скорой помощи», неся огромное количество своих приборов. Следом вошли Виктория Петровна, вся в слезах, с трудом переставляя ноги, и Андропов, который заботливо держал вдову под руку…
— Что? — спросил кто-то из реаниматоров.— Делать?
— Делайте,— ответил Чазов, отвернувшись.
Около десяти минут было подключено искусственное дыхание с применением самой современной техники. Но чудес не бывает.
— Прекращайте…— сказал Евгений Иванович.
Покойного положили на кровать. Руки расползались в стороны, и Медведев с медсестрой связали их бинтом на груди. Но бинт оказался слабым или медсестра неумело завязала узел — тяжелые руки снова безжизненно расползлись в стороны. И их снова связали, вроде бы крепко.
— Все…— сказал Чазов.— Надо выносить, отправлять.
В машину, приехавшую из морга, внесли носилки с трупом, покрытым простыней.
— Товарищ Медведев,— прозвучала команда,— сопровождайте до морга, до самой камеры. Под вашу ответственность.
«Что под мою ответственность?» — потерянно подумал Владимир Тимофеевич, залезая в машину. И тут он с изумлением обнаружил, что оказался в замкнутом пространстве траурного катафалка один на один с ним… С тем, что еще вчера вечером было живым Леонидом Ильичом Брежневым. Ни дополнительной охраны, ни медиков. Никого.
Поехали…
Простыня закрывала его до головы. Машину мотало, раскачивало на поворотах. Голова двигалась из стороны в сторону. Казалось, что Леонид Ильич оживает. Нет, лучше не смотреть на голову…
Перед Владимиром Тимофеевичем колыхался большой живот, разбрасывало по сторонам голые руки и ноги — они опять развязались, и Медведев всю дорогу до морга пытался связать их, но безуспешно — мешала тряска.
Глядя на своего подопечного — бывшего, бывшего…— вернее, на то, во что он теперь превратился, Владимир Тимофеевич с горечью, тоской, недоумением, граничащим с чувством прозрения, думал: «Вот был он, человек, который одним росчерком пера, одним словом или кивком головы решал судьбы миллионов людей, от его воли во многом зависели судьбы мира. И что же?… Он стал теперь простым смертным, как все мы. Все на нашей земле суета сует перед лицом смерти и вечности. И моя жизнь рядом с ним кончилась, оборвалась мгновенно этим утром. Еще в спальне, рядом с ним, уже мертвым, я чувствовал напряжение, профессиональное напряжение: я еще был при нем, исполнял свои обязанности. А теперь? Вот совсем скоро… Мы приедем… И — все. Кому я теперь нужен? Зачем я?…»
…Вот и морг — справа от ворот № 2 Кунцевской больницы.
Машину с драгоценным — с государственной точки зрения — грузом ждут. Суета, раздаются команды, охрана, медики в белых халатах. К машине подкатывают тележку на колесах, в нее переносят труп, катят к холодильной камере. Медведев следует сзади. В последний раз он, телохранитель, сопровождает его…
Открываются дверцы камеры. Тело Леонида Ильича Брежнева — голого, спокойного, отрешенного — кладут на стол.
Беглый медицинский осмотр, о чем-то шепчутся врачи.
— Закрывайте,— говорит один из них.
Тело вождя на тележке вкатывается в холодильную камеру, с лязгом хлопают двери.
Все… Финита ля комедиа. Для Леонида Ильича Брежнева.
Но не для его останков.
У камеры ставится охрана. У ворот морга — тоже. Негромко звучат команды.
Царственное тело еще должно послужить отечеству — предстоят траурные церемонии величайшей государственной важности.
10 ноября 1982 года
И страна, и весь мир уже знали, что Брежнев умер, хотя никаких официальных сообщений в средствах массовой информации Советского Союза еще не было. По радио на всех программах, с экранов телевизоров — тоже на всех программах — звучала траурная или классическая музыка, русские народные песни, шли радио— и телеспектакли из репертуара отечественной классики.
В этот день, через десять часов после смерти Леонида Ильича, в шестнадцать часов было назначено внеочередное заседание Политбюро: «почтить память». Хотя все понимали, что главная цель — определить преемника Генерального секретаря и главу государства.
В четырнадцать часов тридцать минут в кабинете Главного Идеолога страны в здании ЦК партии на Старой площади раздался телефонный звонок. Андропов поднял трубку:
— Слушаю.
— Юрий Владимирович,— говорил некто из ближайшего окружения Черненко, работающий в его канцелярии,— на заседании Политбюро Тихонов собирается предложить на пост Генерального Константина Устиновича. Так они решили.
— Хорошо,— спокойно сказал Андропов,— спасибо.— И положил трубку.
«Кретины,— думал он, не испытывая абсолютно никакого беспокойства: фактически вся полнота власти уже была в его руках.— Последняя отчаянная попытка? Нет, друзья Леонида Ильича окончательно свихнулись».
Юрий Владимирович набрал номер телефона министра обороны страны маршала Устинова.
…Заседание Политбюро было расширенным — присутствовал двадцать один человек: члены и кандидаты в члены Политбюро, секретари ЦК.
За десять минут до начала заседания министр обороны Советского Союза Дмитрий Федорович Устинов, дружески взяв под локоток задыхающегося от астмы и волнения товарища Черненко, отвел его к окну, за которым уже начинал угасать пасмурный осенний день, и сказал, дружески и тихо:
— Константин Устинович, мы тут посоветовались… Есть мнение. Вы — лучший друг покойного Леонида Ильича, можно сказать, доверенное лицо. Кому как не вам…