Но, как бы там ни было, цель их плавания — Лик Вод — становилась все ближе. «Возможно, поэтому все и помрачнели, — подумал Лоулер. — Его еще не видно на горизонте, но каждый знает — он где-то здесь, рядом. Каждый прямо-таки физически ощущает присутствие чего-то необычного. Трудно сказать, в чем оно выражается, но Лик — здесь. Причем не просто остров, а нечто значительно большее. Скорее всего, живое, знающее об их приближении и с нетерпением ждущее гостей».
Вальбен покачал головой, пытаясь избавиться от сей мысли. Все это — лишь расплывчатые фантазии, ужасные видения, рожденные бредом, пустые и глупые сказки. «Вероятно, ломка еще полностью не прошла», — сказал он себе.
Лоулер ходил, немного пошатываясь, чувствовал слабость и оказался уязвим для всех напастей. Тем не менее Лик не выходил у него из головы. Он постоянно пытался припомнить рассказы старого Джолли о его странствиях, но под тридцатилетними напластованиями памяти все выглядело туманным и крайне запутанным. По словам старого морехода выходило, что Лик Вод — или как он его еще называл, Бездна — это дикое и фантастическое место. Оно полно растений, совсем не похожих на морские. Да-да, растений… Странные цвета, яркий свет, который сияет и днем, и ночью, загадочная область на самом краешке мира, прекрасная и зловещая. А вот говорил ли Джолли что-либо о животных, о существах, обитающих на суше? Нет… По крайней мере, ничего подобного Лоулер не мог припомнить. Да, никаких живых созданий, только густая чаща, джунгли.
Но ведь старик что-то рассказывал о некоем городе…
Правда, не на Лике, а рядом с ним.
Где? В океане? И здесь память окончательно подводила Вальбена. Он изо всех сил пытался вспомнить то время, когда ему приходилось подолгу беседовать с Джолли, сидя у воды рядом с просоленным океаном моряком, который говорил, говорил, говорил…
Город… Город в море… На дне моря…
Лоулер ухватился за хвостик ускользавших от него воспоминаний, но не смог удержать их. Попытался снова — и опять побежал за ними вдогонку.
Город на дне моря… Да, именно так! Дверь в океане, ведущая в некий таинственный коридор, какая-то гравитационная воронка, устремленная вниз, в направлении грандиозного сооружения, где живут джилли, превосходящие всех своих собратьев, живущих на островах, в такой же степени, сколь цари возвышаются над нищими. Там двеллеры существуют подобно богам и никогда не выходят на поверхность. Они живут в склепах, запечатанных огромным давлением, обитают в торжественном величии и немыслимой роскоши.
Лоулер улыбнулся. Да, именно так рассказывал старик. Словом, блистательная сказка, величественная фантазия. Самая лучшая, самая яркая из всех повествований Джолли. Вальбен пытался представить себе, каким мог быть этот город, и перед его мысленным взором проплывали высокие, величественные и властительные джилли, входящие сквозь грандиозные арочные ворота в сияющие великолепием роскошные чертоги. Размышляя об этом сейчас, он вновь ощутил себя совсем мальчишкой, присевшим на корточки у ног старого морехода и вслушивающимся в каждое слово, которое произносил сей грубый, по-стариковски надтреснутый голос.
Отец Квиллан тоже много думал о Лике Вод.
— У меня есть новая теория относительно этого места, — однажды заявил он.
Священник провел все утро, медитируя рядом с Гхаркидом в той части судна, где находились рыболовные снасти. Лоулер, проходя мимо, удивленно уставился на них. Они оба, казалось, впали в транс. Их души, вероятно, пребывали на каком-то совершенно ином плане бытия.
— Я изменил свое мнение, — произнес святой отец. — Помните, о чем говорили мы раньше? Лик — это рай, и там обитает сам Господь, Первопричина всего сущего, истинный Творец, Тот, к Кому нам приходится обращать свои молитвы… Теперь я так не считаю.
— Ну и что же? — безразлично произнес Лоулер. — Значит, Лик Вод — это не Божий ваарг. Вам лучше знать…
— Да, да, не жилище Господа, но совершенно определенно он является местом обитания какого-то божества. Эта точка зрения абсолютно противоположна моему первоначальному мнению о сем острове и всему тому, что ранее составляло сущность моей веры в божественное начало. Я начинаю впадать в ересь, в величайшую ересь. На данном этапе своей жизни мне приходится стать политеистом, то есть язычником! Сие кажется абсурдным даже мне самому. И все же я говорю об этом совершенно искренне.
— Ничего не понимаю! — воскликнул пораженный Вальбен. — Какое-то божество. Бог… Какая разница?! Если вы способны поверить в одного Господа, значит, можете верить, и в какое угодно их количество, по крайней мере, так мне представляется. Вся сложность-то в том, чтобы суметь поверить хотя бы в одного. Например, я не способен даже на это.
Квиллан одарил его улыбкой любящего отца.
— Вы ведь ничего не понимаете, не правда ли? Классическая христианская традиция, берущая начало в иудаизме и, насколько мы можем судить, уходящая своими корнями в Древний Египет, считает, что Бог есть единая и неделимая сущность. Я никогда прежде не подвергал это сомнению. И даже никогда не помышлял о том, чтобы начать копаться в истоках моей веры… Мы, христиане, называем Его Троицей, но всегда помним о единстве Господа в Трех Лицах. Сие может показаться непонятным неверующему, но нам-то известно, что это значит. Никаких сомнений на сей счет просто быть не может: Бог — один, только один! Но вот за последние несколько дней, нет, даже несколько часов… — Священник замолчал. — Гм-м… Позвольте мне воспользоваться математической аналогией. Вы знакомы с теорией Геделя?
— Нет.
— Да, да… Я тоже, в общем-то, не очень… Но мне запомнилась ее примерная формулировка. Кажется, это происходило в двадцатом веке… Впрочем, неважно. Так вот, теорема Геделя утверждает, — и никто не сумел до сих пор опровергнуть ее — что существует некий фундаментальный предел рациональных возможностей математики. Мы можем доказывать все положения математической логики до определенной границы, дальше которой ни при каких обстоятельствах пройти не сможем. В конечном итоге всегда обнаруживается, что, пробравшись через многочисленные процедуры математических доказательств, попадаешь в область недоказуемых аксиом, то есть такого материала, который следует просто-напросто принимать на веру, если нам хочется хоть что-то понять в этой Вселенной. Таким образом мы достигаем пределов разума. Чтобы идти дальше — чтобы вообще продолжить сам процесс мышления, — нам приходится признавать правильность этих базовых аксиом, не имея возможности обосновать их истинность. Вы понимаете меня?
— Надеюсь, да.
— Хорошо. Моя же мысль заключается в том, что теорема Геделя проводит границу между богами и простыми смертными.
— Вот как? — только и смог произнести пораженный Лоулер.
— Да, да, именно так, — отрезал отец Квиллан. — Она определяет, скорее всего, край человеческого мышления. А боги обитают по ту сторону черты. Ведь они такие существа, для которых не существует пределов, устанавливаемых Геделем. Мы, люди, живем в мире, где реальность — в конечном итоге — распадается на иррациональные гипотезы или, по меньшей мере, на внерациональные предположения, так как это невозможно доказать. Боги же обитают в сфере абсолютного континуума, в котором реальность не только установлена и познаваема далеко за гранями нашего аксиоматического предела, но может быть изменена и перестроена по воле Божьей.
Впервые за все время их беседы Лоулер почувствовал проблеск интереса к ее теме.
— Гм-м… Галактика полна существ, чья математика не лучше нашей… Как же они вписываются в вашу схему?
— Давайте будем относить всех разумных обитателей миров, для которых справедливы ограничения теоремы Геделя, к кругу людей независимо от их внешнего вида. Тогда все создания, способные функционировать за пределами геделевской теории, будут именоваться богами.
Лоулер согласно кивнул головой.
— Продолжайте.
— Хорошо… А теперь позвольте мне познакомить вас с концепцией, которая пришла мне в голову сегодня утром, когда я сидел здесь и размышлял о Лике Вод. Признаю — это самая чудовищная ересь, но я был еретиком и раньше и как-нибудь переживу собственное порождение ума. Хотя, конечно, мне не приходилось впадать в ересь до такой степени. — Квиллан вновь блаженно улыбнулся. — Предположим, сами боги на каком-то определенном уровне достигают пределов Геделя, того предела, на котором их собственная способность мыслить — точнее, способность творить и перестраивать сотворенное — упирается в некое подобие барьера. Так же, как и у нас, но на качественно ином уровне, то есть они, в конце концов, приходят к чему-то, дальше чего не могут пойти.
— Конечный предел Вселенной, — заметил Лоулер.
— Нет! Всего лишь их конечный предел! Вполне возможно, над ними существуют более могучие и великие божества. Те боги, о которых мы сейчас ведем беседу, заключены в свою собственную ограниченную реальность, и так же, как и наша, их реальность включена в реальность более высокого уровня с недоступными им математическими законами. Это нечто воспринимается ими как божественная реальность, а населяющие ее являются для них богами. И эти высшие божества, то есть обитатели той высшей реальности, так же окружены со всех сторон стеной Геделя, за которой находятся еще более значительные и могущественные боги. И так далее, и так далее…
— До бесконечности?! — выдохнул изумленный Лоулер, с трудом преодолевая внезапно возникшее головокружение.
— Да.
— А разве в определение божественной сущности не входит понятие о бесконечности? Как бесконечное может быть меньше самой бесконечности?
— Одно бесконечное множество является частью другого, то есть содержит в себе бесчисленное количество подмножеств.
— Ну, хорошо, — произнес Лоулер, но теперь его голос звучал уже не так уверенно. — Но какое отношение все это имеет к Лику Вод?
— Если Лик — это истинный рай, нетронутый и девственный, обитель Святого Духа, то он может быть населен высшими существами, отличающимися ангельской чистотой и могуществом. Да, да, именно теми, кого Церковь когда-то называла ангелами или богами, как именовали их последователи более древних религий.