– Предательница. И ты еще клялась, что он на мне женится!
– Когда это я клялась?
– Ну, обещала! Ты себе его хотела. Видеть тебя больше не желаю! Я бы простила тебе это, но не могу простить ложь! Ты должна была с самого начала мне все рассказать!
Ну, вот вам и продолжение романа! Ревность! Ах, сестра, сестра… Знала бы ты всю правду, ты бы пожалела свою Сашеньку, а не кричала бы на нее! Остальные сестры вели себя по отношению к ней еще хуже. Портили ее вышивку, сыпали ей в чай соль. Это были детские выходки, но все равно обидные, до слез. Особенно старалась Мари, которую все и прочили Лежечеву в жены. Та просто объявила Шурочке войну. Но она старалась не обращать на сестер никакого внимания.
Ведь никого из них тайно венчаться не позвали, а ее в саду сегодня ночью ждет Лежечев, завидный жених, и живет только надеждой и любовью, между прочим. Интересно, когда живут одной надеждой, едят ли мясо или только воду и черствый хлеб? Папенька тоже живет надеждой на то, что дела его поправятся, и кроме надежды у него ничегошеньки больше нет. Тем не менее он пьет наливочку, а то и чего покрепче, хорошо кушает и все толстеет. Впрочем, это вещи прозаические. А у нее сегодня ночью романтическое свидание.
Когда окончательно стемнело и все улеглись спать, она потихоньку спустилась вниз и тайно вышла в сад.
Это была такая же теплая ночь, но в то же время и другая. Звезды все также теплились свечками, а луна победно сияла. И опять она дрожала, но на этот раз не от нетерпения. Надо ему отказать, но так, чтобы он не обиделся и не понял бы истинной причины. Незамужней девице невозможно признаться в преступной связи. И кому! Мужчине! Жениху! Значит, надо его обмануть. А ведь у него закладная на Иванцовку. Господи, как же все запуталось!
– Александрин! – услышала она. – Как я благодарен вам за то, что вы решились сюда прийти!
Все, на что решился он, это почтительно поцеловать ее руку. Хорошо, что в темноте не видно, как она покраснела. Ведь еще вчера, в этой же беседке…
– Как я могла не прийти? – вздохнула она.
– Вы получили мое письмо? Ах да, как глупо! Конечно, получили, раз вы здесь! Могу я надеяться?
– Батюшка вам отказал…
– И я не понимаю причины этого отказа! – в отчаянии сказал Владимир. – Это просто тупое упрямство! Он отчего-то вас ненавидит, и именно вас! Я поговорю с ним еще раз.
– Нет, нет! – поспешно сказала она.
– Вы что, знаете причину?
– Я знаю только, что родители никогда меня не любили. А причина… У меня четыре сестры, все они старше, и все – девицы.
– Но я ведь не гонюсь за приданым, – разгорячился Лежечев. – Напротив, я готов помочь вашему отцу деньгами.
– Я думаю, это безнадежно, – вздохнула она.
– Вы меня не любите? – догадался Владимир. Все-таки любящее сердце подсказало ему это. – Ах, вот в чем дело! Теперь я понимаю! Соболинский! И здесь он успел!
– Что вы такое говорите?
– Но он никогда на вас не женится! У Соболинского огромные долги, и он к тому же игрок. А у вас нет приданого, у ваших родителей нет состояния. Вы будете его игрушкой, его забавой, пока он не найдет себе другую. Я готов защитить вас, предложить свою руку, на которую вы сможете опереться.
– И тогда?
– Я вызову его на дуэль.
– Он вас убьет, – чуть не рассмеялась Шурочка. – Вы хотите, чтобы я так быстро осталась вдовой?
– Вы правы. Мерзавец отлично стреляет. А как только вы останетесь вдовой, он тут же объявится и разорит вас. Он вытянет из вас все, я его знаю! Тогда мы уедем. Сразу же после свадьбы. За границу, в Париж. У меня есть средства.
– А ваше имение? А воля отца? Который хотел бы, чтобы вы жили здесь?
– Мне небезразличны сейчас только ваши желания. Так что же?
– Я не могу сейчас, – сказала Шурочка жалобно. – Только не сейчас.
– Я понимаю. Он слишком близко, в нескольких верстах, и, быть может, завтра захочет увидеться с вами вновь. Я должен поехать к нему. Мы должны объясниться.
– Нет-нет. Он больше не приедет! – Шурочка чуть не расплакалась. – Мы никогда с ним больше не увидимся!
– Что?!! Вы его так любите?! Но за что?!! Это же самый бесчестный человек из всех, кого я когда-либо знал! Нет, я решительно не понимаю женщин! Или вы с ним уже…
– Между мною и Соболинским ничего не было и нет, – сказала она быстро.
– Вы клянетесь?
– Да.
– Тогда я могу надеяться?
– Только не тайно. Не тайно венчаться. Надо подождать, пока отец передумает.
– Но отчего же он должен передумать?
– Все изменится, Вольдемар, непременно изменится. Подождите до конца лета. Оно пройдет быстро, – грустно сказала Шурочка.
– Хорошо. Я подожду. В конце концов, вы правы: свадьбы играются осенью. Я никому не расскажу о том разговоре, который был вчера между мной и вашим отцом. Надеюсь, что и он будет благоразумен. Я дождусь, пока ситуация изменится, и приеду сюда вновь. С тем же предложением. А пока я подожду. И не дам хода делу.
– Какому делу? – испугалась она.
– Я же сказал: у меня закладная на ваше имение. Впрочем, вам об этом знать вовсе не обязательно. О наших делах с вашим отцом. Вас это не касается, Александрин, – и он еще раз почтительно поцеловал ее руку.
Ей вдруг стало его жалко. Все, что он делает, он делает из любви к ней. Добивается того, чего быть не может. Она уже все испортила. Ей никогда не быть его женой. Но может, он еще будет счастлив? С другой? И она тихо сказала:
– Я не понимаю, за что вы меня так любите. Я этого не стою.
– О! – с горячностью сказал он. – Вы себе цену не знаете! Как я мог бы быть счастлив! С вами, Александрин! Я долго жил в столице, я был гвардейским офицером. Вы знаете все это, должно быть. Так вот: я вам открою всю правду о себе. Я жил среди людей, у которых в душе нет никаких чувств, они словно мертвые, и в конце концов я разочаровался в жизни. Оставил столицу и службу без сожаления, мне было все равно. Деревня так деревня. Я и не мог надеяться на сильные чувства, которые никогда еще не испытывал, но втайне мечтал испытать. Если бы вы знали, как скучно жить в столице! Все одно и то же, изо дня в день. Карты, сплетни, все об одном и том же, вокруг одни и те же лица… Восковая красота женщин, пустые глаза мужчин. Даже дуэли – и те от скуки, потому что поводом для них служит всякая ерунда! Об этом даже и говорить смешно! Ничтожные эпиграммы, низкие женщины, которым тоже нечем развлечься. Пустота. Что такое жизнь офицера? До обеда муштра, вечером карты и пунш, или ужин у кого-нибудь из товарищей. Ухаживание за дамами, опять же со скуки, а не из сильного чувства. Потом такая же пустая и пошлая связь. Сплетни, любовные записочки, тайные встречи, через короткое время неприятные обоим, и, наконец, разрыв. И как итог – женитьба на девице, которая со временем превратится в одну из тех безнравственных особ, которых раньше ты оставлял без всякого сожаления.
– Но откуда вы знаете, что я не буду такой? – невольно вздрогнула Шурочка.
– Вы? О нет! Ваша искренность поражает. И ваша жажда жизни. Вы дышите полной грудью, искренне любите, также искренне ненавидите. Вы не похожи ни на одну из тех женщин, которых я когда-либо знал. Вы скорее погибнете, чем опошлитесь. Вы не потерпите той жизни, которую ведут все, а вместе с вами и я стану другим.
– Не знаю. Все что вы говорите, так странно… Мы все здесь мечтаем о столице. Нам кажется, что там живут какие-то особенные люди. Лучшие люди… Отец в ближайшее время захочет с вами примириться. Он давеча сказал, что погорячился. У Федосьи Ивановны Соболинской именины в это воскресенье. Приезжайте, и, быть может, все и решится. Я буду там.
Он снова стал горячо целовать Шурочкину руку:
– Непременно. Я буду непременно. Я могу вам писать?
– Да. Можете. – Ей уже хотелось уйти.
– А вы мне? Вы могли бы мне написать?
– Я попробую. Прощайте. Мне надо бежать!
– Александрин!
Она вырвала свою руку и побежала по тропинке к дому. Больше никаких тайных свиданий! Довольно с нее! Когда Шурочка на цыпочках кралась к себе в комнату, одна из дверей приоткрылась. Огонек свечи давал тусклый колеблющийся свет.
– Кто здесь? – услышала она и вздрогнула. – Неужели воры?
– Жюли! – узнала Шурочка сестру. – Ради бога, не кричи! Это не воры, это я.
– Саша? Что ты здесь делаешь? Откуда ты?
Она приложила палец к губам, потом схватила сестру за руку и потащила в ее комнату. Ей так хотелось с кем-нибудь поговорить!
– Тише, Юленька! Давай присядем. Ты все еще сердишься на меня?
– Уже нет, – вздохнула Жюли. Они уселись на кровать. – Я давно уже догадалась, из-за кого он сюда приезжает. Сердце подсказало. Мне просто не хотелось этому верить. На что я, дурочка, надеялась? Разве я также хороша собой, как ты?
Шурочка обняла сестру и горячо ее поцеловала:
– Спасибо, Юленька! Ты единственная моя радость в этом доме! Нет, не так! Ты мой единственный друг!
– Где же ты была?
– В саду.
– С Владимиром?!
– Да, с ним.
– Неужто и ты его любишь? – грустно усмехнулась Жюли.
– Если бы я могла быть тобой! Если бы могла его любить! Все было бы так замечательно! Юленька, как бы он разлюбил меня и полюбил бы тебя, и был бы мне только другом!
– Что ты такое говоришь?
– Я верю: он хороший человек. Конечно, мы и должны любить людей за то, что они хорошие. За то, что они порядочные. И благородные. Должны любить таких, как Вольдемар. Мы, женщины. Но мы любим тех, кто делает нас несчастными. Почему? Неужели же Лежечев прав? Только лишь от скуки? От того, что хотим испытать сильные чувства? Юленька, почему же ты ему не скажешь?
– О чем? – напряженно спросила сестра.
– О том, что ты его любишь! Ты должна непременно ему об этом сказать! Должна писать к нему, должна доказать, что это ты, а не я сделаешь его счастливым!
– Что это ты выдумала? Писать к мужчине! Да об этом и думать нельзя!
– Но почему?
– Девицам не пристало так себя вести.
– Ну, так и будешь сидеть в девках! – в сердцах сказала Шурочка. – Вы с сестрами словно натянули на себя панцирь, как черепахи, и он на вас застыл! И все уже видят только ваш панцирь, а не душу, которую, быть может, одну только и стоит показывать! Кто тебе сказал, что ты нехороша? Да ты прекрасна! Ну, так покажи это!