Но вот время наконец-то сказало бодро: ребята, распахивайте ворота, щасте прибыло! Ваши предки, ближние и далекие, и вообще все-все люди, наконец-то смогут вернуться.
Раньше были только переносчиками жизни из прошлого в будущее, а сейчас станут полноценными участниками жизни и общества, вот обрадуются, да что там обрадуются, это же лучше любого рая!
Дальше мысли начали путаться, я ощутил, что засыпаю, подумал в который раз, что пора избавиться от этой рудиментарной привычки, зачем только и вставили в устав это правило держаться старых обычаев, переосторожничали.
Утром подошел к окну, там вместо Версаля высится воздушно лёгкое, словно дворец королевы эльфов, здание. Высокое, подобно Кельнскому собору, из зелёного мрамора, хотя, конечно, какой сейчас мрамор, с хорошими подъездными путями и тремя площадками для вертолётов между остроконечными шпилями.
Похоже, ГИИ проанализировал за ночь наши пожелания, что-то подправил, что-то изменил, и теперь вот это чудо, как ни крути, но лучше того, что было. Похоже, во сне мы умнее бодрствующих.
Правда, парк исчез, уступив место величественной площади, мелькнуло короткое сожаление, но и деревья появились однажды вот так же за ночь. Просто как-то поговорили, что хорошо бы парк со зверюшками, оленями и белочками, незримый обслуживающий персонал подсчитал голоса или как-то ещё, как всегда делает, когда что-то делает, основываясь на наших пожеланиях, даже невысказанных, но как-то считываемых им, и построил.
Пока я рассматривал здание, перед глазами высветилась емейлишка: «Уже видишь? Ну и вкусы у тебя!.. Разве так выглядит реабилитационный центр для воскрешаемых?»
Я ответил с досадой:
– А кто знает, как он выглядит?.. Маяковский не дал подробностей, а сам Фёдоров о здании и вовсе не упомянывал… И вообще, чего так вверху торопятся? Мы же ещё не обсудили, как и что.
Голос Гавгамела в ухе хохотнул:
– Видимо, полагают, что это нам раз плюнуть. После обеда начнем, к вечеру тяп-ляп, всё сделано, поперли к цыганам с медведями!.. Или начнем плясать с бубнами вокруг костра!
– Иди ты, – сказал я с досадой. – Всё ещё не представляю, с чего вообще, а ты уже к предметам своей демократической похоти, что Заветы осуждают, как Старый, так и Новый.
Он сказал бодро:
– А какие проблемы?.. Называем имя, в камере что-то жужжит, а через минуту-другую выходит Наполеон или Навуходоносор с гаремом. Любой, кого закажем!
На стене между широкими окнами появилась дыра с обугленными краями, в глубине мелькнул Казуальник, приблизил лицо, ещё больше худое и с заостренными, как у горгоны, скулами и нижней челюстью.
– Жужжать не будет, – заявил он с ходу. – Не заметили, все вокруг бесшумное и почти незримое?..
– И чё?
– Соскучился по жужжанию, – сообщил он. – И грюканью-звяканью.
На стене высветилось рыхлое лицо Южанина, огромное, как тыква-переросток, но аватаренное, с массивной челюстью и зачем-то остроконечными ушами.
– Хочу Навуходоносора, – прорычал он и посверкал хэллоунски горящими красным огнем глазами. – С гаремом!
– Не юродствуйте, – оторвал я. – А что потом?.. Увидят наш мир, скажут, что в ад попали. Или что их инопланетяне похитили!
– Тогда ещё не было инопланетян, – объяснил он авторитетно. – но насчёт что потом… А потом суп с котом!.. Давай сделаем, а потом разберемся! Когда делали иначе? Да и нам впервые, что ли?
Я сказал серьёзно:
– Такое впервые. Нет уж, соберёмся, обсудим, тогда и начнём называть фамилии…
– Все-все? – спросил он с иронией. – Вплоть до лемуров?
– Первый десяток, – ответил я.
– Лемуров?
– Человеков. В качестве тестового процесса. А потом уже массово по Фёдорову.
– Строем в колонне по двое, – сказал ехидный Казуальник. – И у всех красные барабаны на груди!..
Южанин сказал бодро:
– Были сборы недолги, от Кубани до Волги мы коней поднимали в поход… Хорошо, завтра все как штык!.. Явимся, блестящие и трезвые.
Он отключился, никто из нас не может подолгу вести разговоры на одну и ту же тему, те книжные времена в далеком прошлом.
Некоторое время пытался заняться привычными развлекухами, консерваторы спят долго, но мысли то и дело возвращаются к воскрешению, что как снег на голову. До этого хоть и было нашей целью, но больше декларированной, далёкой, что, как звезда, сияет и манит, а мы, гордые и благородные, идём к ней, несмотря ни на что, хоть и стоим, а то и лежим.
Но одно дело – искренне хотеть, другое – вот так столкнуться с реальностью. Время пришло, уже можно засучить рукава!
Раньше все было норм, мы часто и со вкусом говорили о том, какое это благородное дело, рассуждали, как воскресим Ньютона, Архимеда и даже кроманьонца Васю, что изобрёл колесо, как все было здорово, и какие мы молодцы, всё сделаем, это же наш долг, без них бы не только не создали эту сверхвысокотехнологичную цивилизацию, что уже бороздит просторы космоса на звёздных тракторах, но и нас самих бы не было.
Но сейчас какая-то странная тревожность, и не пойму, с какого вдруг бодуна. Всё будет безукоризненно, к этому уже привыкли, это у них там наверху могут и наверняка накладки, то звезда не так взорвётся, то чёрная дыра не пустит унутрь, а здесь всё давно отлажено, в нашем мире ничего не случается.
– Сделаем, – сказал я вслух. – Всё сделаем. Сами!
Квартира ответила заботливо:
– Чем-то могу помочь?
– Береги усё, – сказал я. – От ворья, инопланетян и зелёных человечиков. А сейчас свяжи с Тартарином…
Голос Тартарина прозвучал моментально:
– А сам уже разучился?.. Нет, давно не сплю.
– Тогда вставай, – велел я. – Отечество зовёт и кличет. Народ собирается… наверное.
На всю стену, даже перекрыв окна, появилось остроугольное, словно собранное из металлических треугольников лицо Тартарина. Посмотрел прищурившись, яркий солнечный свет режет глаза, сказал хриплым с пересыпу голосом:
– Сейчас-сейчас… Только покормлю зверушек, они только из моих рук привыкли… Меня любят, это ты как был бобылем, так им и остался. Хотя бы собаку завел… Или земноводных.
Я ответил недовольно:
– На хрена мне чирикающие крокодилы, что у тебя не деревьях?.. Бусуку бы, да и то некогда.
– Чирикающие крокодилы, – возразил он, – это вызов устоявшимся вкусам троглодитов. А мы, молодые и сильные, творим новое искусство для интеллектуальной элиты!
– Хотя сам ещё тот пролетариат, – уточнил я. – Ты кем был, таксистом?.. Хотя вообще-то таксисты и домохозяйки в последнее время уже правили миром, тут ты прав. И диктовали вкусы.
Он хрюкнул сердито:
– Я был визажистом!.. Или стилистом, уже не помню. Словом, дизайнером!
– Ландшафтным? – спросил я ехидно.
Он недовольно хрюкнул, оскорблен до глубины фибров, и оборвал связь.
На улице тепло и солнечно, ветер с ближайших деревьев срывает и кружит в воздухе красные, багровые и пурпурные листья, те приятно шелестят под ногами, напоминая, что пришла осень, хотя температура весь год одинаковая, а осень и зима – всего лишь медленно сменяющиеся декорации.
Дорогу часто перебегают сикарашки, в этом районе их множество, хотя вроде бы сами по себе размножаться не могут.
Сердито пнул одну, что сунулась навстречу, нога прошла сквозь вроде бы массивное тело. Я нелепо взмахнул руками, словно поскользнулся на банановой кожуре, зло ругнулся, а сикарашка продолжила бег на ту сторону асфальтированной дорожки.
– Я бы этим, – сказал я мысленно, – руки ломал!.. И пальцы!
В воздухе впереди повисло нагло ухмыляющееся лицо Явтуха, смотрится бодро, даже шевелюру успел расчесать на косой пробор.
– Сикарашкам? – спросил он невинно. – Такие милые.
– Не подсматривай за начальством, – огрызнулся я. – А конечности нужно ломать тем умникам, кто выпускает на дорогу!.. Что у нас такое неповоротливое законодательство?..
– Тащить и не пущать? – уточнил он.
– В каменоломни! – подтвердил я. – Лупать скалы. Там всему научатся.
До величественного здания Всемирных Воскрешений, всё по Маяковскому, рукой подать, только площадь пересечь, но сикарашки лезут под ноги все чаще.
Не удержался, пнул ещё разок, но взвыл и, ухватившись за ушибленные пальцы, запрыгал на одной ноге.
Явтух исчез, но из пространства донесся его насмешливый голос:
– Веселятся люди. Значит, счастливы.
– Сегодня же подниму вопрос, – пообещал я. – Пусть вычистят район, совсем засрали своими самоделками, придурки!..
– Ну что ты, – возразил он. – Вот так и обозвать всё человечество придурками?.. Для простого человека самое смешное, когда кто-то поскользнется и брякнется.
Я сказал зло:
– Помню, раньше вот так банановые шкурки по дорогам и даже в коридорах разбрасывали! А потом снимали на приклеенные к стенам видеокамеры! Почему эти идиоты полагают, что это жутко смешно и для других?
– Не полагаю, – уточнил он, – а уверены. Дураки всегда во всём уверены! И, как видишь, стараются для народа, для населения, для общества… Торопись, Новак и Гавгамел уже прибыли!
– А ты?
– Буду раньше тебя, – сообщил он гордо. – Я освоил прыгалку!
– Молодец, – сказал я искренне. – Старайся. Все дальше и выше, а там и до сингуляров доскачешься.
– Тьфу на тебя!
Один из наших, Х-61, однажды высказал мысль, что ИИ, работая на сверхскоростях, быстро эволюционирует и неизбежно выйдет из-под контроля слабого и глупого по его меркам человека.
Это впечатлило, всё так и будет, это как бабка в воду смотрела, но мой холодный и безэмоциональный мозг напомнил, что сингуляры теперь сами на сверхсветовых скоростях, всё время впереди, и как бы ИИ не развивался, видят его, как жука на тарелочке, в любой момент могут остановить, перепрограммировать и вообще отбить охоту устраивать бунт на корабле.
Так что этот дворец создан нами, человеками, а не искусственным интеллектом, тот лишь послушно воплощает придуманное нами в песок и камень, а то и в мрамор, как в данном случае.
Можно бы, конечно, что-то посовременнее, но мы верны традициям, дворец – это дворец, а не казино, а мы люди, а не какие-то там постчеловеки.