Один только Тартарин всё же наконец поравнялся с нами, сказал живо:
– Да что вы все рассиропились?.. Давайте сделаем, а потом решим, что дальше.
– Как всегда? – спросил Гавгамел мрачно.
– А когда у нас было иначе?
– Да вроде иногда бывало…
– То всё немцы, – заявил Казуальник. – Ещё с принцессы Софии Фредерики Августы, что Ангальт-Цербстская, началось это трусливое высчитывание всего наперед. А у нас всё на романтическом авось да небось! На том стоит и будет стоять святорусская земля!. Ибо раз всё ещё существует, то ею наверняка управляет в ручном режиме сам Господь Бог, ибо иначе не получится, хоть тресни!
Гавгамел сказал кисло:
– Ладно-ладно, потом – суп с котом. Главное – ввязаться в драку, когда у нас было иначе?.. Шеф?
Отмолчаться не удаётся, я ответил рассудительно, как мне показалось, но получилось все равно вяло и неубедительно:
– Но вроде бы сперва планирование, расчёты… Хотя у нас это идёт на интуитивном левле… Но всё же…
Тартарин прервал:
– А что тут рассчитывать? Взять и поделить!.. Это же все просто. Наших предков, что дали нам жизнь и вот эти усе блага, воскресить в оплату счёта. Мы что, свиньи неблагодарные?.. Что думает наш Тютюн, не скажу, шеф последнее время тёмен, как грозовая туча при Трафальгаре, но я за то, чтобы это праведное дело не затягивать. Ездием же быстро?
Казуальник сказал с повышенной живостью:
– Ну вот и хорошо!. Давайте завтра и начнем.
Гавгамел хрюкнул, сказал с тяжёлым сарказмом:
– Может, с понедельника?.. А для чего мы сюда сейчас вышли?.. Шеф?
Я сказал с неудовольствием:
– Ещё бы предложили с Нового Года. Галактического. Нет, у нас нет повода откладывать. Алиса, всё слышишь?.. Суммируй и копи мощности. Начнем, как будешь готова.
Через мгновение в пространстве прозвучал мягкий женский голос:
– Будет сделано.
Я промолчал. Сделано будет не Алисой, она всего лишь донесет наше желание до тех, кто обеспечивает этот мир всем необходимым. А может, и в самом деле всё делает Алиса, её возможности постоянно росли с того дня, как научилась включать нужную музыку и сообщать сводку погоды.
Хотя, конечно, это мы рулим, как свободные квириты, она только выполняет наши желания, если те, конечно, не подразумевают войн и прочего демократического каннибализма.
Подошли остальные, все не совсем такие, как обычно, на лицах наконец-то ожидание, а в глазах огоньки, что могут разгореться в пламя. Не настолько уже пресытились возможностями нового мира, воскрешение до этого дня было невозможно, а вот сейчас впервые совершим то, о чем мечтало всё человечество.
Ну пусть не все, но понимают все, что вообще-то в долгу перед теми, что дал нам жизнь, что теперь не просто жизнь, как была у них раньше, а вечная, нескончаемая.
В пространстве прозвучал мягкий женский голос:
– Всё готово.
Казуальник потер ладони, выпрямился, весь из себя, лицо оживилось, а в глазах торжествующие огоньки, как у кота, что спёр большую жирную рыбу.
– Не чувствуете, – сказал он звенящим, как кимвал, голосом, – торжественность момента?.. А я чую. Со времён Фёдорова человечество мечтало о воскресении предков!.. И вот это время наступило. И мы, наша группа, берёмся осуществить это великое Действо!
Гавгамел поморщился.
– Аркадий Аркадиевич, не говори так красиво.
Ламмер сказал обиженно:
– Попрошу без намеков.
Южанин с дивана пробормотал:
– Ну да, нам же пафосность всегда как нож у горла. Но и обыденность сейчас как-то не весьма достойно. Мы даже не при галстуках! А надо бы вообще во фраках говорить о воскрешении Пушкина! А то и в зипунах.
Гавгамел сказал саркастически:
– Встретим во фраках.
– Я надену зипун, – сообщил Казуальник, – как только узнаю, что это.
– Тогда при встрече Пушкина, – сказал Гавгамел злорадно, – должон шапку ломать? Понял?
– Как это, – спросил Казуальник в недоумении, – ломать?
– Не знаю, – ответил Гавгамел. – Но не будешь ломать, сразу выпорет на конюшне.
Южанин сказал с плывущего вместе со всеми дивана голосом утомлённого солнцем сибарита:
– Да ладно вам. Вообще не знаем, кто из нас мы, а кто не мы, а вы о предметах туалета.
Гавгамел прорычал:
– Разговорчики в строю!.. В две шеренги б вас построить…
Я сказал в нетерпении:
– Ты прав, хватит болтовни. Начинаем строить для него инфраструктуру. Его барское имение, псарню, где будет брать борзыми щенками… или это не он брал?.. конюшню для орловских рысаков, ванную, туалет…
Казуальник прервал:
– Какую ванную? Тогда мылись в кадке. А туалетом служил горшок под кроватью. Днем проще было помочиться с крыльца. Ради такого дела стоит посмотреть в википедии, что тогда было и каким.
Гавгамел вышел вперед, могучий и кряжистый, как бессмертный олимпийский бог, что уже создавал мир, красиво и мощно раскинул руки.
– Готовы?
Я сказал в нетерпении:
– Начали!
Глава 14
И хотя всё это можно было создать за минуту, даже за секунды, будь мы пособраннее и дисциплинированнее, но провозились полдня, убирая асфальт и брусчатку и заставляя возникать на их месте убогие строения, чахлые деревца тогдашних садов, стаю худых и горбатых собак, такими были борзые, а потом насажали вдоль едва заметной дороги мелкие уродливые домишки крестьян.
Головной дом имения, массивный и весь из неотёсанного дерева, обзавёлся крышей, некоторое время в ускоренном темпе менялись наличники и ставни, а когда всё застыло в неподвижности, мы некоторое время почти не дышали, словно страшились, что все рассеется.
Наконец Гавгамел, сияющий и торжественный, широким жестом указал на главный дом усадьбы.
– Всё вроде бы… Шеф?
Я произнес сдавленным голосом:
– Проверим.
Южанин пояснил с дивана:
– Все восстановлено по документам, щас вот просматриваю. Пушкин очнётся в своем кабинете и на той кровати, где… склеил ласты. Или испустил дух.
– Отдал Богу душу, – уточнил Гавгамел. – Он был религиозен, несмотря на бунтарство. В загробную жизнь верил, но при таком обилии баб-с, шампанского и мирской суеты особо в мракобесие не вникал.
Южанин сказал предостерегающе:
– Ш-ш-ш… только не при Казуальнике. Он всё ещё верит в Бога.
– Не ещё, – поправил Казуальник педантично, – а снова. На новом уровне самопознания себя и своего места во вселенной.
– На том самом, – согласился Гавгамел, – что ниже, хоть и выше. Нам это знакомо, проходили. А вот Пушкину ещё предстоит.
Я всё ещё мысленно сравнивал созданное с документами той эпохи, где сохранилась обстановка пушкинского имения. С виду всё верно, умом понимаем, что воссоздано с точностью до атома, но неужели в такой убогости жили даже дворяне?
Тартарин всматривался с великим подозрением. На лице отчётливое желание найти хоть что-то, к чему можно придраться и показать своё превосходство, наконец сказал с апломбом:
– А где конюшня?.. Ну место, где порол крепостных?.. Кстати, как насчёт этичности в данном варианте?.. Пусть не реальные, но все же как-то коробит моё пролетарское воспитание в стиле кантианства.
Гавгамел ответил обиженно:
– Мы же сейчас просто восстановители прошлого, технические работники! Нас моральные проблемы не копулируют.
Я вздохнул, как раз моральные проблемы и будут доставать всё больше, их решать труднее, а Казуальник, видя мои насупленные брови, сказал поспешно:
– Шеф, алмазно ясно, каждый воскрешённый должен получить обстановку своей эпохи! Так?.
– Так, – ответил я с неохотой. – Это аксиоматично.
– Это первый шаг, – заявил Казуальник, – мы его сейчас сделали! Не скажу, что очень трудный шаг, но всё равно никто ещё не топтал сюда тропу!
– В неизведанное, – подсказал Южанин.
– В неизведанное, – согласился Казуальник. – А дальше решим, что… ага, дальше и глыбже.
– Что решим? – спросил Ламмер, вид у него был такой, что одновременно насилует наложниц в своем виртуальном мире, – С чем решим?
Казуальник пояснил терпеливо:
– То ли оставить наше всё в том привычном мире, я о Пушкине, если некоторые тут недопонимают, то ли приобщать к нашему.
Я обдумывал, всегда у нас так, сперва делаем, а потом думаем, что же натворили, а Гавгамел сказал весело:
– Ты что, как это приобщать к нашему? Пушкин повесится или под паровоз скакнёт, как Анна Каренина, если не дать пороть крепостных и трахать деревенских девок по его законному и неотъемлемому праву господина и барина! Вообще-то я по своей мудрости умнейшего из пескарей не взялся бы решать.
Я спросил с подозрением:
– Что не взялся бы?
Он ответил с заметным сомнением в голосе:
– Тащить воскрешённых в наш разноцветный мир или оставлять в их однотонном… Но мне хорошо, я не начальник.
– Наше счастье, – пробормотал Южанин, – а то бы ты наначальствовал. Шеф, твоё решение?
Я ощутил себя на перекрестье взглядов, смотрят так, словно я у расстрельного столба. Хреновое чувство, воскрешение предков не совсем уж и виновато, что-то в последнее время грызёт и гложет не пойми что, словно я сраный интеллигент какой, хотя вообще-то он и есть, но признаваться стыдно, я же в своё время в качалку ходил, вспомнить стыдно…
– А что остаётся? – проговорил я с усилием. – Только надежда, наш компас земной!.. И удача наградой за смелость. Авось удачнется. Разве у нас не в крови, что как только можно, так делаем сразу, а потом думаем, то ли сделали? Человек – это звучит гордо и даже местами красиво! Если смотреть сбоку не вприщур и не всматриваться, а то глазам вредно.
Гавгамел спросил со вздохом:
– Ещё кто-то хочет узнать, почему мы здесь на грешной земле, а не с сингулярами?
Ламмер сказал сладким голосом:
– Шеф уже объяснил предельно ясно, хотя и туманно. Это чтоб не обидеть здесь некоторых.
Казуальник сказал бодро:
– И вообще, не стоит присматриваться! Пусть лошадь присматривается, у неё голова большая и уши торчком. Мы же люди, а не?.. Так чего думать? Давайте делать! Имение вон какое отгрохали! Вот так и Пушкина воскресим, он же поменьше имения. А там посмотрим. Если не так, переиграем.