Из пространства, как из густого тумана, выдвинулся абсолютно бесшумно край роскошного дивана, в руке Южанина коричневая лапа крупной птицы с потёками соуса, пахнуло жареным мясом, но он торопливо отправил в широко распахнувшуюся пасть и сказал сдавленным голосом:
– Драсте вам!
Диван послушно опустился, на Южанина почти все посмотрели с неодобрением, словно на прием к президенту явился в джинсах и кроссовках, а он бесстыдно улыбнулся всем, довольный и благодушный, как большой кабан, отыскавший могучий дуб с россыпью крупных желудей вокруг ствола.
– Все ли здоровы, родичи гарбузовы? – спросил он. – Кстати, об Ане Межелайтис… Что-то я давно не видел в наших нестройных рядах Яфета… Тогда появился, но как-то исчез, словно растушевался…
– Ищи в виртуале, – заявил Тартарин. – Плечом к плечу с Молотом отбивает Париж от почти захвативших его мусульман.
Южанин сказал с неодобрительным вздохом:
– Что за кайф в драках?.. У меня тоже косплеи, но как-то без этих буржуйских непотребств. Только приятные сердцу.
– Сердцу? – переспросил Гавгамел. – Что ты называешь сердцем?
Все заулыбались, Южанин называет косплеями свои лукулловы и валтасаровы пиры, плюс оргии с цифровыми Манон Леско и рубенсовскими толстомясыми гуриями.
Единственный из нас, кто всё ещё не наелся этими простенькими удовольствиями. Но когда их столько, начинаешь понимать Дон Жуана, тот каждую женщину добивался месяцами, пуская в ход всё очарование, лесть, хитрости, уловки, и все только для того, чтобы раздвинула ноги.
Хотя нет, всё равно не понимаю. На что человек жизнь тратил? А мог бы, скажем, в математике… Или в мореплавании, тоже нужное было дело, а так просто бабник или, аккуратно подбирая синонимы, вагинострадатель.
Я быстро окинул фёдоровцев взглядом, всех лица серьёзные, задумчивые, даже сейчас какой-то частью мозга в виртуальных мирах, где то ли грабят, то ли насилуют, вряд ли хоть один ищет новые решения в математике.
Гавгамел в нетерпении огляделся.
– Все?
– Не все, – ответил Южанин, – а как у нас обычно. Кто-то забыл, кто-то время и день перепутал, а есть такие, кто решил не поднимать жопу с дивана.
– Ты-то вон с ним не расстаёшься, – ответил Гавгамел. – Сознательный гражданин, хоть и толстый. А остальным недостаёт коммунистической убежденности, что наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!.. Шеф?
Я сказал нехотя:
– Хватит ждунничать. Двинемся к нашему солнцу русской словесности, хотя многим уже расхотелось, как вижу. Нас мало, но мы всё ещё в тельняшках, что обызывает.
Тартарин пошёл рядом со мной, старательно ступая в ногу, спросил тихонько:
– А как насчет того, что Пушкина воскресят и другие?.. Как-то нехорошо, если несколько Пушкиных на квадратный километр.
Я ответил нехотя:
– Законодательство не успевает. Там такие же проворные, как и мы. Нам только черепах сторожить, да и те разбегутся. Какое-то время будут сотни Пушкиных, тысячи Мерилин Монро, пара миллионов Клеопетр… Потом утрясется.
– Клеопатр, – поправил Южанин, – Была такая египетская царевна… Я бы её взял на диван!.. Если не слишком толстая.
– Царица, – поправил Гавгамел. – По слухам, даже Нефертити перенефертитит, но, думаю, народ разочаруется, когда увидит. Даже раньше, чем это дело устаканят в правовое русло.
Южанин сказал со вздохом:
– Тоже так думаю. Ничего в наших предках интересного не найдём, но воскресить надо, Фёдоров прав, это наш долг. Мы им обязаны своими жизнями. Не дожили, но дали ростки, что дотянулись до нашего времени.
Южанин, вконец разленившись, так и не встал с послушно плывущего рядом с нами дивана, вынул из воздуха банку с пивом, отхлебнул и сказал подобревшим голосом:
– А всё-таки это счастье, время наконец-то наше… Помните, мы в те времена перетирали, что когда-то да наступит час, когда снова увидим родителей… Кто бы подумал, что именно воскрешать именно нам!
Тартарин сказал хамским тоном:
– Я вообще-то не отказался бы, чтобы кто-то другой всё уладил. Я бы только пальчиком указывал.
Южанин спросил:
– А мы что делаем?
Тартарин ухмыльнулся с плохо скрываемым сарказмом.
– Мы в самом деле что-то делаем?
Я остановил спор, что, как обычно, грозит уйти в сторону, а потом перерасти в пустой треп ни о чём:
– Стоп-стоп!.. Тартарин, ты был на связи с Пушкиным?
Тартарин гадко хихикнул.
– Да, в качестве дежурного по роте пообщался. Как лекарь!.. Сейчас ещё спит, он же барин, но когда проснулся, вельми изумился, что к нему дворовых девок не пустили для растления. Я нижепоклонно заверил, что уже завтра допустим, для нас главное – здоровье любимого императором поэта, а так необходимые для творчества плотские утехи идут следующим пунктом или даже параграфом мелким шрифтом, как бы петитом.
– Девок делай эпохных, – напомнил Гавгамел – а то от нынешних сам застрелится. Вон у нас шеф уже сам не свой, о женщине думает, представляете?
– Я другое представляю, – возгласил Южанин с дивана, – как мы ему всё устроим? Я имею в виду Санкт-Питерсбурх с императором, улицы с извозчиками, мамзелей и цыган с медведями?.. Нельзя его сразу в наш мир?..
Гавгамел сел с ним рядом, Южанин поспешно сдвинулся от этой горы плотного, как камень, мяса и железобетонных костей.
– Нельзя, – сказал он. – Уже все видим, что поспешили. Так что надо как-то выпутываться. Мы с Тартарином уже сгипоталамились на этот счет. Я займусь Петербургом, а он создаст обстановку. Будет подстраиваться по мере развития и углубливания нашего пациента в окружающий мир. Но вдвоём не потянем, помощь бы не помешала, как говорят гномы.
Южанин пробормотал:
– Цифровик я неважный, но воображение у меня как у сумасшедшего поэта. Так что я в деле. Думаю, за сутки управимся.
– Я прослежу за Пушкиным, – пообещал Ламмер, – лекари, дескать, велят сегодня ещё не покидать дом, а завтра можно хоть в Петербург. Или лучше на послезавтра?.. Тогда не спешили…
– Как и сейчас, – подтвердил Гавгамел мрачно, – шеф?
Я встрепенулся, сказал быстро:
– Ламмер отвечает за Пушкина, а вы двое организовываете команду по созданию виртуального Петербурга!
– Да он уже есть, – сообщил Южанин, – мы только приспособим его, чтобы наше светило чувствовало себя там как рыба в воде.
Лица соратников посветлели, словно на них упал луч солнца. Я со стыдом ощутил, что и у меня полегчало, никто не любит проигрывать, а Южанин с Тартариным как бы отодвигают нас от проигрыша, принимая груз на свои плечи.
– Добро, – сказал я. – Так и решим. Все «за»?.. Вот и хорошо, хотя это, конечно, нехорошо, но это значит, что мы в реале.
– Когда всё хорошо, – подтвердил Гавгамел, – то вроде и всё мимо. В говно вступать нужно для эволюционного процесса и гормонального равновесия.
– Что мы сейчас и сделали, – согласился Тартарин. – Уже вижу, почти все приходят к такой бездонной мысли, вон как лбы морщат… Да, это жёстко, но раз уж вляпались, давайте отправим в виртуальный, где и Петербург с Его Императорским Величеством, и цыгане с медведями, и все прочие знакомые удовольствия. Шеф?
Я сказал неохотно:
– Это жёстко, но в самом деле он не отличит наш виртуал от реала, будет счастлив. А это главное, чтобы человек был счастлив. Человек создан для счастья, как… что там дальше?
– Как рыба для полёта, – подсказал Тартарин.
Южанин посмотрел на меня с сочувствием, даже в голосе прозвучало нечто вроде сострадания:
– Да, мы же счастливы?.. Давайте потрудимся над виртуальным Петербургом. Лучше самим, не доверяю этому продвинутому ИИ в таком деле!
– Я тоже, – поддержал Тартарин. – А то такого наворотит!
Не люблю, когда вот так смотрят с ожиданием, но пересилил желание спрятаться в скорлупку, ну что это со мной, сказал как можно увереннее, но так, чтобы прозвучало буднично и с рабочей ноткой:
– Работаем!.. Все. Мы всё-таки коллектив?
Глава 12
День прошел в самом деле в таком напряге, какого давно не испытывали. Чувствуется, все хотят поскорее избавиться от результата не совсем удачной попытки воскрешения. Считалось же, что вся трудность будет в самом процессе, кто же мог подумать, что проблемы начнутся потом?
А ночью, витая в своих мирах, которые настроил и время от времени посещаю во сне, я услышал Голос. Сказал бы даже Глас, но всё-таки голос, даже не тот, что повелевает с небес, а просто невесть откуда пришло тихое сообщение чуть ли не шёпотом. Дескать, удалось достичь ретроказуальности, а это значит, можно воскрешать уже настоящих людей. Точнее, не воскрешать, а забирать живыми за секунду до смерти, чтобы не нарушать ход событий.
Сообщение бесстрастным голосом, полностью лишенное эмоций, тихой голос, никаких эффектов, сингуляры не опускаются до такой пошлости. Да и не сами сказали, а по их указанию наблюдающий за нами ГИИ, это понятно.
Проснулся я с усиленно стучащим сердцем. Вот она, подлинная ретроказуальность, её раньше высокопарно называли путешествиями во времени, но вообще-то ретроказуальность намного больше, чем просто побывать в далеком прошлом и что-то там поправить. Сейчас можно, значит, не только подсматривать через хроноскопы, как жили предки, но и воздействовать, даже переносить их в нашу эпоху!
У сингуляров новый технологический прорыв, а для нас это значит, что в деле воскрешения отпадает необходимость в цифровых копиях. Теперь за пару секунд до смерти заменяют умирающего точной копией, а самого перебрасывают через время и пространство к нам.
Это хитро называется ретроказуальностью, что это, я не понял, но снимется главное возражение против воскрешения предков. Не копию создаём, а именно того человека перебрасываем в наше время, сохраняя непрерывность его сознания.
– Благодарю, – пробурчал я вслух, хотя ГИИ мои благодарности пофигу, делает то, что велено сингулярами, своих чувств у него нет, как и продвинутого интеллекта, несмотря на название. – Что ж, последний гвоздь в крышку соснового гроба возражальщикам.