се любят этого скандального негра, хотя и признают его заслуги… Но насчет всеобщего воскрешения не знаю, не знаю…
Тартарин сказал саркастически:
– Мы же воскресили типа, который пил, ходил по бабам, писал рэп и погиб в перестрелке? Но что нам другие воскрешатели?.. Если даже они берутся, у них это любительство, могут делать, могут не делать, а мы всё равно обязаны!.. Мы же фёдоровцы!
Ламмер аристократически наморщил нос и сказал с непередаваемым презрением:
– Воскрешать… до каких… пределов? Казуальник уверяет… а чего его здесь нет?.. что мы должны… даже обязаны!.. воскресить всех-всех, даже преступников, садистов, насильников, палачей, умалишенных, имбецилов, идиотов, недоношенных, абортированных, даже зародыши…
– А ещё неандертальцев, – добавил я, – питекантропов, лемуров и так до кистепёрых рыб. Или ещё дальше? Казуальник что, его всегда заносит, и до амёб дойдет!.. Но хоть мир и нуждается в экстремистах, к штурвалу их нигде, а где пускали, там страна гибла. Мы тоже, чтоб не наломать дров ещё больше, теперь лучше на цыпочках. Теперь осталось решить, куда шагнём после Пушкина, не к ночи он будь помянут.
Гавгамел огляделся.
– А в самом деле, где Казуальник? Ишь, тонкошкурый, ощутил, что вот подошли к главному, слинял.
В молчании, когда слышалось только звяканье ножей и вилок, да ещё мощное чавканье, я поинтересовался:
– А в самом деле, как поступить с теми предками, кто не великий учёный или мыслитель?
Южанин чуть приподнял от тарелки голову, взглянул исподлобья.
– Дома обдумаем, – пообещал он, – явимся с предложениями. Ты только не торопи!.. Когда впереди вечность, все быстро отвыкли спешить и укладываться в зачемтные сроки. Поспешишь – людёв насмешишь!..
Глава 6
Тартарин повозился в кресле, вздохнул, Южанин взглянул с подозрением, Тартарин сказал с великой неохотой:
– Надо. Давайте браться. Завтра же. Нет, лучше с понедельника.
– Может, с Нового Года, – сказал Южанин таким голосом, что не понять, всерьез или прикалывается. – А что? Мёртвые не стоят в длинной очереди, им всё равно, номерки на ладонях не пишут.
– Подождут, – поддакнул Ламмер. – Нужно с соблюдением всех прав воскрешаемых.
– У них есть права?
– Есть, – отрезал Ламмер надменно. – У всех есть! Даже если они сами о них ни ухом, ни рылом.
Южанин проговорил с мягким вздохом:
– Ну да, если есть, то надо сперва обдумать, как соблюсти.
– Хотя, – вставил Тартарин, – если о своих правах не знают, то…
– Циник, – сказал обвиняюще Ламмер. – Хуже того, политик!
Все посмотрели на меня, я всё-таки шеф ещё с тех времён, и хотя это простая формальность, но в трудных вопросах должен как бы ответственность брать на себя, чего не люблю, и сейчас, преодолевая трусость и нежелание, сказал как можно увереннее:
– Давайте не откладывать. Завтра с утра встретимся. Всем приготовить за и против. Но воскрешение всё же начинать надо, как бы ни скулили. Нельзя откладывать ни на день, если уже завтра можем вернуть им жизни. Это у нас впереди бесконечность, а у них её нет.
Заметно посерьёзнели, что это мы только о себе, было бы о спасении жизней, а то просто либо банальная лень, либо ни над чем трудиться не хочется, даже если всё делается по твоим командам, но их тоже не станешь раздавать направо и налево, молоток может и на ногу упасть.
– До завтра, – произнес Ламмер и добавил известную шуточку Мэрилин Монро насчет постели: – Если вдруг задержусь, начинайте без меня!
Он растворился в воздухе, на мой взгляд, слишком поспешно, венецианский стул поспешно и с облегчением вернулся к статусу солидного и добротного кресла.
Южанин сказал в пространство:
– Точно не придёт. Уже видно.
– А ты? – спросил я.
Он ответил с некоторой заминкой:
– Я же стойкий оловянный солдатик, хоть и упитанный, как рядовой Швейк. Почти наверняка буду.
Сам не уверен, понял я, что явится. В таких случаях мы все обычно выбираем вариант полегче, а что может быть спасительнее, чем вообще не прийти на общественно полезный труд?
Стол с опустевшими креслами выглядит как поле после жестокой битвы, Южанин, Гавгамел и я смотримся сиротливо. Южанин ощутил изменившуюся ситуацию и быстро растворил в воздухе лишние, а наши кресла аккуратно сдвинул, поставив моё посредине, я же шеф, а Южанин и Гавгамел по бокам.
Я придушил нарастающее чувство тоски, видно же отчетливо, обоим тоже не терпится слинять даже от обсуждения завтрашней или послезавтрашней работы, а что будет дальше?
– Надо, – проговорил я с трудом, – надо. Уже не хочется, а надо. Сперва перейдём от одиночных воскрешений к групповому, а потом и к массовому.
Гавгамел сказал с досадой:
– Я понимаю, милосердие, наш долг и всё такое… но какой-то перебор зрю недрёмным оком в моей трепетной, как лань, душе. Милосердие милосердием, долг и всё такое, но придётся воскрешать и царских душителей режима? Ну с декабристами ясно, радостно встретим у входа и меч им отдадим, а как насчёт тех, кто их вешал?
Из воздуха вынырнул Ламмер, вид такой, словно и не исчезал из-за стола, только переодеться успел, сказал строго:
– Они не ведали, что творят. Думали, что поступают правильно! В духе тогдашних ценностей.
– Да? Выходит, откровенных сволочей вообще не бывает?
Он с ходу не нашёлся с ответом, а Южанин промямлил:
– Ну не обязательно всё так и говорить в лоб. Поживут порознь, поймут многое, друг перед другом покаются, обольются горючими слезами, обнимутся и пойдут в церковь. Или в кабак, без разницы. Главное, вместе.
– И в ногу, – добавил Тартарин.
– С песней, – подсказал Ламмер. – Приличной! Я сам для них напишу, я сам ещё тот поэт! Шеф разрешит.
Я сказал недовольно:
– Да идите вы, всё в гы-гы превращаете!.. А в самом деле как?.. Мы только теперь начинаем понимать, что Фёдоров поставил перед человечеством не задачу, а просто выдвинул прекраснейшую и благороднейшую идею!.. Но не уточнил детали, а в них, как теперь знаем, спит и видит дьявол госдепа. Получается, воскрешения заслуживают все, даже душители и вешатели? Ведь от них тоже бывали достойные дети, из которых потом менделеевы вылуплялись. Но по мне, как-то не совсем правильно, если воскресим тех и других.
Гавгамел прорычал с угрозой:
– Моя трепетная, как бабочка, душа негодует и вопиёт! А где тогда справедливость и воздаяние по заслугам? Идея Ада и Рая?
Ламмер сказал тем же нравоучительным тоном:
– По закону давности их преступления уже списаны. Так что принимать нужно всех как братьев. И Каина, и Авеля.
Южанин сказал рассудительно:
– С высоты нашего величия они все, которые праведники и не праведники, дураки набитые. Потому и относиться к ним нужно одинаково.
– Как к праведникам? – уточнил Ламмер.
– Как к дуракам набитым, – пояснил Южанин, – только вслух не говори, дураки обидчивы. Вон попробуй сказать Тартарину, что «Спартак» говно, сразу врагом народа станешь!
– Сам ты говно, – возразил Тартарин, – «Спартак» всегда нагибал «Динамо», те просто кони и мясо!..
Ламмер скривился и тут же исчез, оставив за собой небольшое смешение воздуха, даже не стал прощаться, а Гавгамел пробормотал:
– Ладно, преступников можно перевоспитать, хотя сильно сомневаюсь, всё-таки в генетику верю, хоть и не понимаю. Но как с даунами?.. Воскрешать олигофренов, имбецилов и прочих полных идиотов?
Южанин пробормотал примирительно:
– Возможно, зачем-то нужны?.. Чем-то уравновешивают или что-то привносят… Если сингуляры из будущего ретроказуально допустили их появление в нашем времени…
Гавгамел сказал зло:
– Достали с этой ретроказуальностью!.. Нет её!.. И быть не может. Почему? Потому что этого не может быть никогда! Вот вам!.. А у нас задача, что вдруг оказалась сложной, сверхсложной, а теперь ещё и немыслимо сложной!.. Вон шеф вообще молчит, раньше нас понял, но ему совесть не даёт прыгнуть в кусты и сказать, что его тут и не было!
– Не прыгну, – заверил я. – Нас с детства учили держать слово, а дело доводить до конца. Я старомодный.
– И старорежимный, – подтвердил Южанин. – Тебе хоть кол на голове теши. Это хорошо, признак здоровья. Можно и орехи на башке колоть.
– Мы не дети, – буркнул Тартарин. – Хотя дураки ещё те. Да и вообще, как подумаешь, так руки опускаются до колен и ниже.
Южанин уточнил:
– О чём таком подумаешь? Я вот когда насчёт обеда, никогда руки не опускаю.
– Счастливый, – сказал Тартарин. – А вот скажи, мы всё-таки софт или железо?
Гавгамел мощно сдвинул глыбами плеч.
– Мне кажется, всего лишь коряво написанные программы. А то и одна на всех.
Южанин поморщился, сказал плачущим голосом:
– Не начинай. Что за манера говорить гадости таким ликующим тоном? Живём себе в этом… ну в чём живём, и живём. Да пусть в реальности земля хоть на слонах, а те на черепахе, для моей сегодняшней жизни это важно?
– Не думаешь о вселенной, – упрекнул Гавгамел. – Создавала нас, пуп надрывала, для чего? Вот-вот! Чтоб думали и придумывали в поте лица. А не.
Тартарин сказал с тоской:
– Кто знает, для чего?.. И создала ли?
– Ты о чём?
– Да так… А вдруг нас и нет вовсе?
– Но мы же вот они?
– А вдруг нам только кажется?.. Сейчас мир такой, Федя. Всё не такое, как смотрится. И кто знает, какой ты, я ж воспринимаю таким, каким тебя показывает мир… или что там вместо него. А на самом деле сейчас лежишь голый в ванной и занимаешься непотребством. А то и вовсе ты лишь мельтешение квантов. Да вообще всё вокруг одно мельтешение в пустоте. Да и сами мы, как уже знаешь, на девяносто девять пустота, где сиротливо топчется кучка атомов, каждый друг от друга на расстоянии, как Земля от Луны!
Гавгамел сказал угрюмо:
– Я перед тобой, а не. Мы ж договорились… без этих штучек. И вроде бы обходимся, хотя насчет тебя не уверен… С незнакомыми другое дело. Бывает, нужно показаться. В общем, ты понял, хотя вообще-то туповат местами, если не касается поесть или выпить, как вон Южанин… Шеф?