– Какой вопрос?
Я ответил раздельно:
– Оставить ли, чтобы всё шло своим путём, то есть умрёте, и вас похоронят, где ваше тело сожрут черви, либо предпочтёте жизнь вечную, как говорят… Но не в раю или в аду, не пугайтесь… а как бы подобрать слова…
Он прервал ещё больше окрепшим голосом:
– Жизнь? Да какую угодно и где угодно! Как сказал Достоевский, хоть в полной темноте и на морозном ветру, стоя на одной ноге над пропастью… А что, у вас есть такая власть? Хотя, как вижу, если даже время замёрзло…
Я вздохнул с облегчением.
– Тогда всё в порядке. Я вас изыму, а здесь оставим муляж, точную вашу копию. Никто ничего не заметит.
Он пробормотал в недоумении:
– Зачем такая таинственность?
Я ответил со вздохом:
– Нельзя менять то, что уже случилось. Илья Ильич, я из далекого будущего. Пусть всё идет как идет. Нельзя вмешиваться, а то кто знает, что случится! Можете нечаянно помешать познакомиться моему прадедушке с моей прабабушкой… и тогда меня не будет, представляете?
Он произнес ошалело:
– Пока нет, но думаю, стоит вам довериться.
Он снова повёл взглядом по сторонам, у всех торжественный вид, присутствуют при последних минутах великого учёного, и в то же время смотрятся достаточно комично.
Я сказал утешающе:
– Сможете наблюдать за ними, если будет такое желание. Но у вас впереди столько…
Он сказал жарким шепотом:
– Я согласен, согласен! Жажду увидеть дивное будущее.
– Тогда поднимайтесь, – сказал я с облегчением. – Ладно, подниму вас сам…
Он всё же поднялся, оглянулся на такое же точно тело в постели, зябко передернул плечами и торопливо отвернулся.
– А теперь…
– В ваш кабинет, – сообщил я. – Вот сюда…
Портал возник перед ним в шаге, я ступил первым, протянул руку. Мечников, придерживая рукой полу длинного халата, шагнул следом и в недоумении огляделся.
Все тот же кабинет, только без родни, два стола с колбами и ретортами, стопки книг на втором, громоздкий старинный шкаф подпирает стену, на полках плотно выстроились толстые книги.
– Дальше по коридору ещё один, – сказал я. – Вон дверь, видите?.. Там кабинет из времени на полста лет позже. И книги по химии, физике, биологии, микробиологии… Да-да, уже с новыми открытиями и новыми вопросами.
Он кивнул на стол с аппаратурой.
– А там…
– Реактивы будут пополняться автоматически, – сообщил я. – И вообще знакомьтесь с миром, это работе не помешает!.. Вон там труды по истории, если заинтересует, что в мире случилось после того, как вас в нем не стало. И так из кабинета в кабинет. Уже в третьем можете читать, а можете смотреть на экранах, что случилось… Ну такие двигающиеся фотографии! Вам понравится.
Он смотрел ошалело, но в то же время такими благодарными глазами, что мне стало неловко. Это я должен быть благодарен ему, что нас не покосили ужасающие болезни, против которых он создал вакцины и сыворотки.
– Как только понадоблюсь, – сказал я, – только позовите!..
– Постараюсь вас не тревожить, – заверил он.
– Тогда появлюсь сам, – пообещал я, – как только упрётесь во что-то особенное. Если упрётесь!
Он развёл руками, я улыбнулся и шагнул сквозь стену в свою квартиру. Места на планете хватит, чтобы даже в реале расселить всех-всех воскрешённых. Смогут заниматься тем же, чем занимались и раньше: возделывать землю, пасти стада, ремесленничествовать. При вечной жизни будет время умнеть, набираться опыта, познавать мир, а там и дорасти до ступеней, с которых виден высший уровень сверхцивилизации.
Глава 12
С царями, императорами и властителями всех мастей и рангов будет сложнее, понимаю, но венценосцев не так уж и много. Этим придётся поумерить аппетиты, но всё-таки возможность жить скрасит потерю трона и льстивых подданных. Люди умные, энергичные, быстрее схватывают и соображают, раньше простолюдинов. Начнут познавать мир, перестраивать, а там со ступеньки на ступеньку, всё выше и выше, пока не откроются необозримые высоты сингулярности…
Когда перебирал учёных, которым человечество обязано своим возвышением, мелькнула яркая мысль о спартанцах, которыми дико восторгался в детстве.
И хотя сейчас понимаю, что восхищаться нужно только людьми умными, а спартанцы никогда ими не были за всю историю, солдаты есть солдаты, но всё-таки в становлении людей сыграли роль доблесть и верность, а спартанцы там отличились больше всех. Потому ладно, восстановлю царя Леонида и его триста героев в благодарность за тот след доблести и мужества, что оставили в истории. Доблесть и мужество не так необходимы человечеству, как наука, но без них вряд ли достигли бы наших высот в столь короткое по меркам истории время.
Правда, современный мир исключается, поселю в слегка фентезийной древней Греции, где все как было при их жизни, плюс в глухих местах минотавры, драконы, сатиры, дриады и всякие там горгоны-медузы. Ну и, конечно, проклятые мидяне на кордоне.
Пусть спасают мир. Будут счастливы. Плюс всем бессмертие.
Но сперва нужно воскресить тех, кто строил этот мир. Кто дал ему науку, медицину, религию, что породила нравственность.
Менделеев, Ньютон, Паскаль, Галилей… да их много, и все они что-то да сделали важного и нужного, даже необходимого для того, чтобы сегодня сингуляры двигали звёздами, а оставшиеся на Земле стали бессмертными и могучими, как боги.
Отыскал бабушку и дедушку господина Зеро, выдернул в наше время за минуту до смерти его и её, пришлось погружаться в прошлое дважды, она пережила его на семь лет, а когда оба оказались во Дворце Воскрешений, вызвал и самого Абырвала.
– Господин Золотой Меч, – сказал я церемонно, – узнаёте?
Он охнул, лицо дрогнуло, со слезами счастья бросился к ним, ухватил, таких изможденных и худых, прижал к груди.
– Дальше сами, – сказал я, – поздравляю.
Он повернул ко мне лицо, в глазах блестит влага, сказал торопливо:
– Вот теперь я счастлив по-настоящему!.. Спасибо, спасибо.
Я поклонился и ушёл в другую комнату. Да, сделал исключения, но мы же люди, искусственному интеллекту не понять, почему думаем одно, а делаем иногда другое.
И вообще бывают случаи, когда меньше думаешь – больше делаешь. Золотой Меч счастлив, его родители тоже, а я вслед за Мечниковым, не пускаясь в рассуждения, прав или нет, торопливо выдернул в наш мир Менделеева, Павлова, Ньютона, Паскаля, с людьми науки намного проще, чем с представителями той старой и капризной культуры.
Всем создавал их старые кабинеты с плавным переходом на десяток-другой лет в новую эпоху, и так вплоть до сегодняшнего дня. Сумеют добраться – прекрасно, нам ничего делать не нужно, поймут и без нашего вмешательства, это не какие-то там поэты, хотя и те вроде бы необходимы обществу, хотя не понимаю, зачем и с какого бодуна.
Я вздрогнул, у окна наметился женский силуэт, некоторое время вроде то набирал зримость, затем начинал таять, словно не решается овеществиться, я сказал дрогнувшим голосом:
– Ванда… Я рад тебе. Очень.
Она тут же проявилась, зримая и осязаемая, даже пространство вокруг неё заметно искривилось, как вокруг бозонной звезды, светло улыбнулась.
– Привет, Сиявуш. Как ты?
Я развел руками.
– Не заметно?.. Со всеобщим воскрешением обосрались. Теперь вот точечно, а это не совсем то, что как бы правильно. Все равны, но одни равнее…
Она покачала головой, голос стал мягким и участливым:
– Не все прекраснодушные идеи можно взять и реализовать, как только появляется возможность. А какие всё же можно, к ним не так просто подступиться. Твои друзья увидели и отступились. Дело не в технике, в бой вступают сложное этические и нравственные законы. Ага, у тебя от таких слов уже скулы ломит?..
– Чай, кофе? – спросил я.
Она покачала головой.
– Да всё равно.
Я создал две чашки, кувшин с горячим кофе чуть позже, чтобы красиво наполнить обе, наслаждаясь запахом и ароматом, хотя, конечно, все эти картинности непонятно зачем, кофе можно синтезировать прямо в желудке, как и любую еду, если вдруг восхочется вернуться к древним ритуалам поглощения и переваривания пищи.
Не чинясь, она взяла чашку, хотя теперь, когда уже знает, что я разглядел в ней сингуляра, могла бы и не ритуальничать с таким лохматым дикарем, как я, сделала большой глоток, поглядывая поверх фарфорового края на меня большими серьёзными глазами.
– Все в порядке, – сообщила она. – успокойся, ты всё делаешь правильно.
Я взглянул в изумлении.
– Правильно? Мне кажется, я вообще перестал соображать…
Она допила кофе в два больших глотка, опустила чашку на стол, но взгляд с меня не сводила.
– Правда? А мне кажется, ты выбрал лучший вариант. Дело в том, что абсолютно верной линии нет, увы. Ты выбрал лучший путь из возможных. И придерживаешься.
– А нет ли, – спросил я, – в моих действиях… нечестности? Всё-таки все равны…
Она покачала головой.
– Да, но жалование было выше у тех, кто работал больше и старательнее. Воскрешение по твоему методу можно рассматривать как бонус тем, кто трудился усерднее, кто принёс обществу пользы больше…
Я перевел дыхание.
– Спасибо. В самом деле отлегло. Вы дали нам техническую возможность, но как взять и воскресить всех людей на свете, не зная, что с ними делать, куда поместить?.. Как им дать лучшее из того, что можем?..
Она сказала мягко:
– Идеального решения нет, но из доступных, как уже сказала, ты выбрал лучшее. Цивилизацию создавали учёные, но без спартанцев не знаю, состоялась бы?.. Потому всё верно, ты нащупал из множества тропинок лучшую, пусть и не совсем идеальную.
– Точно? – переспросил я с надеждой.
– Точно-точно, – заверила она. – Идеал в данном случае достижим ли?.. Главное, не отступил. Все оставили тебя, а ты сделал работу за всё ваше общество.
Я всмотрелся в её безмятежное лицо, милое и такое как бы беспечное.
– Гавгамел, – произнес я, – не сам ушёл?
Она ответила с некоторой запинкой: