вились, а потом поехали по трассе, ведущей к морю. Чем дальше от Кали, тем больше было расстояние между домами, пока в конце концов зелень не одержала верх над зданиями. Кали остался вдали, похороненный в долине.
Я стояла на коленях на сиденье и смотрела в заднее стекло. Потом развернулась и села рядом с Паулиной. На крутом повороте она завалилась набок, но я усадила ее обратно. Мимо нас проносились велосипедисты, домики, церковь, еще домики, еще велосипедисты, а потом по левую сторону потянулись финки. Растительность здесь была чахлая и невысокая, а земля – рыжая. По правую руку вдали виднелись горные вершины, а между ними и нами – глубокая-преглубокая пропасть.
– Меня укачивает.
Мама сказала мне открыть окно. Ручка была тугая, и поначалу мне не удавалось повернуть ее, но в конце концов удалось, и в салон ворвался сильный ветер.
– Дать тебе пакетик?
Дорога огибала пропасть. Никаких ограждений по бокам не было, если не считать жестяных загородок на самых опасных поворотах; загородки эти не удержали бы и велосипеда.
– Клаудия…
– Нет.
– Если будет тошнить, скажи.
Я не могла отвести глаз от пропасти.
– Клаудия…
– Хорошо.
По сравнению с этой пропастью наша лестница была просто шуткой, да и восемнадцать пролетов Глории Инес тоже казались детской игрой. На каждом изгибе дороги наша машина целовала пропасть.
– Что будет, если мы упадем?
– Мы не упадем.
Кое-где вдоль дороги стояли белые кресты, рядом лежали цветы, а на табличках были написаны имена людей, сорвавшихся в пропасть, и даты их смерти.
– Убьемся, прямо как княгиня Грейс.
– Мы не упадем, детка.
– Нашу машину разворотило бы еще сильнее.
– Ну хватит уже.
Наконец финки, чахлая растительность и рыжая земля закончились, сменившись каменной стеной – я смотрела на серую скалу, всю в точках и морщинах. Мы подъехали к знаменитому повороту у черешневого дерева, жутко крутому и самому длинному, а папа изо всех сил вцепился в руль обеими руками. Темная пропасть зияла, будто открытая пасть земли. Паулина снова свалилась. Когда мы проехали поворот, я усадила ее ровно.
Дорога стала более пологой, чахлые деревца сменились лесом, а вместо пропасти за окном теперь мелькали горные хребты и равнины, а еще торговцы козьим молоком, рестораны, финки и съезды на грунтовую дорогу.
– Как ты? – спросила мама.
– Нормально.
– Больше не укачивает?
– Нет.
В Кали было жарко, по голубому небу плыли пухлые облачка. В горах стояла прохлада, небо было белое, и с самого утра казалось, что солнце вот-вот зайдет. Я долго крутила ручку, пока окно не закрылось. Мы проехали деревянное здание ресторанчика, в котором ели арепы с агуапанелой, когда ездили в Ла-Бокану с тетей Амелией и Гонсало.
Мама сказала, что поворот уже скоро, но дорога все не кончалась. Пару раз папа спрашивал, не пора ли сворачивать, но мама говорила, что нет. В самой высокой точке, как раз перед тем, как дорога должна была устремиться вниз, к морю, мама сделала папе знак:
– Вон туда.
Папа включил поворотник, и мы съехали на узкую грунтовую дорогу. Дома, забегаловки, лес с деревьями, поросшими мхом, похожими на жующих водоросли бронтозавров. Слышались лишь звуки мотора да шорох камешков под колесами. Лес расступился, и нашим глазам предстала пропасть пострашнее первой, еще чернее, еще жутче. Затем лес снова обступил дорогу, затем еще одна пропасть – и, наконец, финки.
Мне были знакомы два вида финок: либо старые, в колониальном стиле, с глиняными стенами и галереями по периметру дома, либо безликие, скромные, пахнущие сыростью.
Эта, судя по виду снаружи, была из вторых: перед нами была самая обыкновенная каменная стена с дверью. Но стоило управляющему открыть дверь, как мы поняли, что на самом деле здание впечатляющее: прямоугольник на краю пропасти, с огромными окнами и видами на горы и ущелье.
Хотя финке было уже много лет, она выглядела современно, и мебель была модная, как в Кали. И все же она была странная. Спальни располагались на верхнем этаже, на который мы попали, войдя в дом, а оттуда спускалась вниз лестница без перил – ступеньки крепились прямо к каменной стене, как черные клавиши фортепиано. На нижнем этаже – общие помещения.
Папа с управляющим пошли вперед, таща огромные чемоданы. Я несла в руке Паулину, а на спине – рюкзак со своими игрушками. Мама шагала рядом со мной, неся на плече сумку, а в руках – пакеты с покупками.
– Смотри, та же компания, что и наша квартира.
– Как это?
– Хозяин финки построил и наш дом тоже. Он архитектор.
– Муж той женщины, которая пропала?
Мама обожгла меня взглядом и посмотрела на управляющего. Того звали Порфирио, он был молодой, со светлой кожей, каштановыми волосами и далеко посаженными птичьими глазами. Благоразумно сделав вид, что ничего не слышал, он внес чемоданы в родительскую спальню.
Папа с Порфирио отправились осматривать дом. Мы с мамой остались в спальне, она разбирала чемоданы, а я разглядывала все вокруг.
В кровати легко поместились бы четыре человека, а то и больше. Отдельная ванная комната, с тремя окнами и ванной, и все-все белое: пол, стены, мебель, вазы со срезанными цветами из сада. В шкафу можно было ходить колесом, не рискуя ни на что наткнуться. Окно возле кровати – во всю стену, от пола до потолка.
Оставив Паулину на кровати, где сидела мама с чемоданами, я раздернула полупрозрачные занавески и открыла раздвижные двери. Комната превратилась в террасу. Я вышла на улицу, ухватилась за черный стальной парапет, и острые лезвия ветра вонзились мне в лицо.
Вид был невероятный. Ущелье, в этой точке очень широкое, было все устлано зеленым ковром леса, чем выше, тем темнее. На самых высоких отвесных скалах лес исчезал, обнажая голый камень, по форме и цвету напоминавший старую картофелину. А за ними, вдали, – еще больше острых синих вершин, как будто море вздыбилось волнами.
– Я могла бы быть невесткой Ребеки, – вдруг сказала мама.
– Кого?
– Той, что пропала.
Я отпустила парапет и повернулась к ней:
– Расскажи.
– Твой папа терпеть не может, когда я об этом говорю. Они с твоей тетей считают, я слишком много тебе рассказываю.
– Ну пожалуйста.
Она посмотрела на меня, решаясь, и в конце концов сказала:
– Ладно, тезка, но предупреждаю: папе твоему ни слова.
Ребека, рассказала мне мама, была дочерью ирландцев, приехавших в Кали после Первой мировой. О’Брайены их звали. Их дети выросли колумбийцами: жили в Сан-Фернандо, болели за «Депортиво-Кали» и были членами местного клуба. Все четверо сыновей занимались плаваньем, а Ребека, единственная дочь, была избрана королевой клуба, города и департамента.
– Она была невероятная красавица. Высокая блондинка с голубыми глазами и сногсшибательной фигурой. А уж как она выделялась в Кали, мы-то все маленькие и темненькие.
– Ты ее знала?
– Конечно, она была мамой моих школьных подружек. А твоя бабушка с ней вместе училась, она говорила, когда Ребека шла мимо, люди бросали все свои дела, чтобы на нее посмотреть. Она должна была представлять наш департамент в национальном конкурсе красоты, но перед самой поездкой в Картахену сняла свою кандидатуру, потому что вышла замуж за Фернандо Себальоса, боготинского архитектора, который набирал популярность в Кали, так что пришлось вице-королеве ее заменить.
У Ребеки с Фернандо, продолжала мама свой рассказ, было две дочки, две машины и два дома. Они не были близкими друзьями бабушки с дедушкой, но знакомство водили и всегда здоровались в клубе и на праздниках. По будням семья Себальос-О’Брайен жила в Кали, в районе, где сейчас супермаркет, в большом доме у реки, а праздники и выходные они проводили на своей финке в горах.
Была суббота, они рано встали, днем пообедали и поиграли с девочками, а вечером оставили их с няней и поехали на вечеринку – пара друзей из клуба отмечала годовщину свадьбы. Их финка располагалась ниже, в десяти минутах на машине. Лендровер Фернандо отвез в ремонт, так что они поехали на темно-зеленом студебеккере Ребеки.
Мои бабушка с дедушкой были на той вечеринке и рассказали маме, что ближе к ночи, когда все уже немало выпили, дедушка с несколькими друзьями хотел было выкурить сигару на террасе, но увидел там Ребеку с Фернандо – они ссорились. Ребека вырвала у мужа ключи от машины и ушла.
– А почему они ссорились?
– Говорили, он был ужасный человек.
– Как это – ужасный?
Мама состроила гримасу, как бы говорившую: не будь такой наивной, Клаудия, – и ответила тихонько, как обычно, когда речь заходила о чем-нибудь неприличном:
– Любил женщин.
– Значит, они поссорились, потому что он ей изменил?
– Вполне вероятно.
Солита де Велес, подруга моей бабушки, как раз вышла из ванной, когда Ребека распахнула дверь дома и вылетела на парковку.
– Ты куда?
– Домой.
– А Фернандо?
– Он еще побудет.
– Все нормально?
– Все отлично.
Ребека помахала ей на прощание. На ней было белое платье с длинными рукавами и глубоким вырезом на спине, волосы она стянула в узел. Стоял такой густой туман, рассказывала Солита, что свет факелов едва-едва пробивался сквозь него.
– Будь осторожна на дороге.
Ребека села в студебеккер, завела его, и туман поглотил вначале машину, а потом и звук мотора.
– Солита была последняя, кто видел Ребеку.
– Так она и пропала?
Мама кивнула:
– Фернандо и его братья все горы обыскали, им помогали волонтеры, собаки и полиция. Никаких следов аварии они не нашли.
– Значит, она не разбилась.
– Фернандо потом звонили и говорили, что видели ее в аэропорту, в отеле, в другом городе, в другой стране…
– А кто ему звонил?
– Неизвестные. Говорили, что видели ее с мужчиной.
– Она сбежала с другим?
– Люди чего только не наговорят, Клаудия. Может, просто видели эффектную блондинку с голубыми глазами и принимали ее за Ребеку. А может, хотели денег. Семья пообещала награду тому, кто поможет ее найти.