Как долго она сидела так, на грани обморока? Пятнадцать минут? Полчаса? Час?
Было так холодно…
Кот влез ей на колени. Руки наконец начали слушаться. Кинга обняла животное и крепко прижала к себе. Окоченевшими пальцами расстегнула одну пуговицу; кот залез под куртку и принялся мурлыкать. Кинга прислушивалась к этому мурлыканью, к биению маленького сердчишка у своей груди… Это убаюкивало. Навевало сон – спокойный, сладкий сон. Наконец-то…
Замок в дверях лязгнул, металл отозвался скрежетом. Кто-то вошел в мусорный отсек.
– Беги, – шепнула Кинга коту, а может, ей лишь показалось, что шепнула.
Кот протяжно мяукнул. Кто-то вскрикнул.
– О боже, ты меня напугал! – послышался женский голос. – Что ты здесь делаешь, бурый? Хочешь выйти? Тогда выходи, удирай, пока тебя дворник не прогнал.
Кинга вздохнула с облегчением. Кот спасен. Она может подыхать спокойно.
– Как, ты хочешь остаться здесь? Ну, воля твоя…
Нет, он не хочет здесь оставаться, хотела крикнуть Кинга, забери его отсюда, кретинка!
Но вошедшая уже направилась к выходу. Этого Кинга допустить не могла. Собрав последние силы, она поднялась на шатких ногах, держа на руках кота.
Вошедшая женщина остановилась как вкопанная, медленно обернулась и снова вскрикнула от неожиданности и испуга. В следующее же мгновение на лице ее изобразилось отвращение, которого она не сумела скрыть.
– А ты чего здесь? – проворчала она, демонстративно засовывая руку в карман. – У меня нет мелочи.
Кинга сделала шаг вперед.
– Мне ничего не нужно. Но, пожалуйста, заберите отсюда кота, – произнесла она тихо, но четко, держа животное перед собой на вытянутых руках.
Кот повис между двумя женщинами.
Вошедшая стояла без движения и смотрела на Кингу большими от удивления глазами. Этой дамочке, вырядившейся на рождество, Кинга, должно быть, во мраке мусорного отсека казалась зомби.
– Мне ничего не нужно, только выпусти кота, – повторила Кинга, чувствуя, что время ее истекает: еще немного – и она потеряет сознание.
Нет, эти два отродья – расфуфыренная дамочка и блохастый кот – не дадут ей спокойно умереть. Все не так, как надо. И все из-за этого чертового кота, проклятье, все не так! А ведь освобождение было так близко…
Шатаясь, словно лунатик, Кинга хотела было обойти дамочку и выбраться наружу, но стоило ей оказаться в свете фонаря, как женщина снова тихо вскрикнула, схватила Кингу за плечо и тут же отдернула руку.
– Я… я тебя знаю!
Кинга равнодушно взглянула на нее. Разумеется, ты меня знаешь, хоть и не помнишь откуда. Может быть, когда-нибудь я открою тебе эту тайну. А может, и нет. Во всяком случае, ключ от этого мусорного отсека у меня оказался по твоей милости.
Она не сказала этого вслух, вообще ничего не сказала. Право же, какое значение имела теперь обида, нанесенная Кинге этой бабой и одним мерзавцем-предателем много лет назад?
Вошедшая, немного поколебавшись, продолжала:
– Может… может, вы зайдете ко мне на ужин? Я приготовила один прибор для заблудшего странника. Я вас… приглашаю. Вас обоих, разумеется. – В знак своей доброй воли она погладила животное по голове.
Кот замурлыкал.
Кинга взглянула на нее как на сумасшедшую.
– Приглашаешь? Меня? На рождественский ужин?
Это не укладывалось у Кинги в голове! Ее, грязную, отвратительную, воняющую водкой и блевотиной, эта разряженная куколка просто-напросто приглашает на рождественский ужин?
– А что скажут твои родственнички? – Этот вопрос она задала вслух.
– Я… поссорилась с родственниками. Это у меня первый сочельник в одиночестве, и мне… мне тяжело быть сегодня одной. Я приглашаю вас обоих, – женщина повторила это едва ли не с отчаянием.
Кинга неторопливо кивнула. Что ж, убить себя она еще успеет, но сперва найдет бурому коту хороший дом. А заодно она напомнит хозяйке об их знакомстве. Да-а, ничего себе рождественская история. Как раз под елочку. С наилучшими пожеланиями от Кинги Круль… Хорошо, что у пани Круль есть чувство юмора, и сейчас, вместо того чтобы заплакать над иронией судьбы, она может улыбнуться.
Собеседница приняла ее улыбку за знак согласия.
– Прошу вас, пойдемте. Будете моими почетными гостями.
Она двинулась первой, то и дело оглядываясь, идут ли следом женщина в платке и грязной куртке и отощавший кот с гноящимися глазами. Ее все более увлекала эта встреча и восхищал собственный альтруизм. Она, Иоанна Решка, в этот сочельник отворяет двери своего жилища бездомной и ее коту! Никогда еще прибор для заблудшего странника (традиция, которую свято соблюдала мама Иоанны и жестко высмеивал ее бывший) не был так кстати. Сегодня она накормит голодных, напоит жаждущих, оденет нагих – ведь не сядет же Бездомная за рождественский стол в этой вонючей куртке?.. Ну, и так далее: стучите и отворится вам.
А заодно – по счастливому случаю – редактор Решка получит гениальный материал для своей колонки. После праздников такой текст придется в самый раз. Жаль, что Бездомная не попалась ей до праздников: тогда статья вышла бы в спецвыпуске, совершенно астрономическим тиражом. Может, стоит попридержать тему до следующих праздников и уже тогда объявить городу и миру (на собственном примере), как нужно открывать сердце ближнему в священные предрождественские дни?
Представляя в красках собственную фамилию под статьей и самое себя, получающую «Золотой Лавр», премию лучшего журналиста, Решка прошагала через начищенную до блеска лестничную клетку, открыла дверь в свои апартаменты и широким жестом пригласила войти Бездомную, сжимавшую в объятьях кота.
Кинга нерешительно вошла в прихожую, блиставшую невероятной чистотой и такую безличную, словно это была гостиница, а не квартира тридцатилетней журналистки, и осторожно выпустила кота на пол. Животное, столь же осторожное, как и Бездомная, неуверенной походкой свернуло в кухню – только его и видели.
– Может быть, представимся друг другу и растопим лед недоверия? – Хозяйка протянула руку. – Меня зовут Иоанна Решка или просто Ася, я журналист-фрилансер. Пишу для нескольких глянцевых журналов – ну, знаешь, всякое такое…
Бездомная тоже подала руку, сперва инстинктивно отерев ее о куртку.
– Кинга Круль.
Ася пожала гостье руку, мысленно восхищаясь собственной откровенностью и храбростью: прикоснитесь-ка к коже бомжа – что вы почувствуете? Вши, лишаи, чесотка – кто знает, какую гадость эта нищенка развела на собственном теле! Но, как ни странно, руки у Кинги были чистые, а кожа мягкая – только тыльная сторона ладоней обветрилась от мороза. Ася видела это своими глазами, рассматривая руку женщины. Та через какое-то время выдернула руку.
– Что ты там выискиваешь? Проказу? – фыркнула она. – Представь себе, я моюсь каждый день. Чаще, чем некоторые владельцы собственных ванных комнат.
– В Висле? – вырвалось у Аси, прежде чем она успела прикусить язык. Право же, колоритная личность Бездомной в этой безупречно чистой квартире казалась настолько поразительной, что Асе изменяло ее логическое мышление.
– Ага, как же… Особенно сейчас Висла очень привлекательна для купания. Только прорубь дыханием растопи – и плещись вволю. – Кинга смотрела на хозяйку то ли снисходительно, то ли сердито. Да, конечно, выглядит она омерзительно, особенно сейчас – пьяная, обдолбанная из-за таблеток; разумеется, от нее несет водкой и блевотиной, – но она не глупее этой высокомерной девки! И, в конце концов, она не экспонат в зоопарке и не какая-нибудь деталь городской архитектуры – Она человек и уже поэтому может претендовать на каплю уважения.
«Хрен тебе. После того, что ты натворила, ты уже не человек и уважать тебя не за что», – укорила она сама себя мысленно – и тут же сникла, присмирела. Снова ее охватила смертельная усталость, сонливость, вызванная таблетками и водкой, ощущение полнейшей безнадеги. Что с того, что сегодня она поужинает за нормальным столом, рядом с приличным человеком? «Ты выброшена за борт жизни, не забывай …»
Ася, смутившись от собственной глупости и от ответа Бездомной, застыла посреди коридора, машинально потирая руки.
– Так, может, для начала ты искупаешься? – наконец предложила она. – Я не считаю тебя грязной, вовсе нет, не пойми неправильно, но после такого мороза горячая ванна с душистой пеной – как раз то, что надо, не так ли? Я бы и сама залезла в воду по самую шею, если б не ужин, который я еще должна приготовить. Ну так как, Кинга?
– Довольно поздний у тебя ужин, – заметила Кинга голосом, лишенным эмоций.
Честно говоря, она уже ко всему была равнодушна: к ванне, к ужину, к Рождеству, к мусорке, к бурому коту… Мечтала лишь о старом матрасе, припрятанном в местечке, известном лишь ей: там можно было бы свернуться клубочком и спокойно спать до самого утра. А здесь придется выкупаться, сесть за стол, произнести молитву, отведать двенадцать рождественских блюд, вести чинную беседу с хозяйкой… Кинге вдруг захотелось развернуться и уйти, уйти на улицу, откуда она и пришла; но Ася уже открывала кран в ванной, напевая «В тиши ночной». Похоже, в эту ночь даже у бездомной был какой-то долг перед ближним.
Кинга вошла в ванную, отделанную в стиле холодного минимализма, и принялась стаскивать с себя тряпье. Слой за слоем: платок, куртка, безрукавка на несколько размеров больше, чем надо такой миниатюрной женщине; свитер, растянутый до невозможности, одна спортивная рубашка, под ней другая… Растущую гору вещей Ася рассматривала сначала с ужасом, затем с пониманием: чтобы в такой мороз спать на вокзале, нужно надеть на себя все, что есть.
– Я тебе это все выстираю, ладно?
Кинга, стоя посреди ванной в одной пропотевшей майке и трусах, сперва широко раскрыла глаза от удивления, затем пожала плечами.
– Не беспокойся, я включу сушку, и завтра с утра все будет как новенькое. А пока что одолжу тебе кое-что из своего. Садись в ванну. – Ася погрузила руку в пену. – Вода – то, что надо. Я удаляюсь. Бери гель для душа, шампунь, пилинг-крем – все, что хочешь. Сегодня все мое – и твое тоже. У нас ведь сочельник! – воскликнула она и выскочила из ванной, закрывая за собой двери.