– Ты это к чему рассказываешь? – хмуро поинтересовался Юргенс.
– А к тому, что я теперь, кажется, отношусь к Дуду… как она – к своему младшему брату. Он меня и бесит, и раздражает, но где-то в глубине души я его все-таки… люблю, наверное. В этом ничего такого нету, – заторопилась она и заговорила сбивчиво, – прежнюю любовь… ну, когда я только-только в него влюбилась… ее вернуть невозможно. Правда. Сейчас это совсем другое чувство… но тоже любовь. И откуда она взялась – не знаю… но я рада на самом деле. Потому что лучше любить, чем ненавидеть. Понимаешь? Он мне как брат – маленький, бестолковый, доставучий, но… родной, от которого никуда не денешься. У тебя ведь у самого есть братья, так представь, что и у меня…
– Хм, – сказал Юргенс. – Братья братьям рознь! – и тихонько засмеялся. С явным облегчением.
Пиви тоже засмеялась, и энергетические поля обоих заиграли розовыми бликами нежности.
Дуду брезгливо поморщился.
Но, к немалому удивлению своему, понял вдруг, что и сам чувствует что-то вроде облегчения.
Хоть как брата любит, и на том спасибо!
И…
Почему бы, собственно говоря, и ему не полюбить ее как сестру?
Это будет проще, пожалуй. Да к тому же и безопасней… ведь что бы он стал делать, действительно, если б вдруг влюбился в нее по-настоящему? Начал бы сходить с ума от ревности и тоски, потому что никаких реальных отношений у них уже не может быть никогда? И на высшие миры плюнул бы, лишь бы оставаться рядом с нею, пока жива?…
Ох. Не хотелось бы.
Сестра – это и вправду куда спокойнее.
С сестрой, сколько ни люби ее, можно и расстаться. Потому что не жена все-таки, и имеет право на собственную личную жизнь.
Сестре, в конце концов, можно даже и счастья пожелать…
– И как люди влюбляются друг в друга? – спросила Пиви тихо и мечтательно, словно бы у самой себя.
– Алгоритм никому пока еще не известен, – так же тихо, с улыбкой в голосе, ответил Юргенс.
– Самое удивительное в этом – взаимность, – сказала Пиви. – Как им удается именно друг в друга влюбиться, не безответно?… по мне, так это – настоящее чудо!
– Эмпатия, – авторитетно заявил Юргенс и пояснил: – То же, что телепатия, только обмен чувствами, а не мыслями.
– Но, – возразила Пиви, – обмен предполагает, что у каждого из двоих уже имеется предмет для обмена. Так откуда же он сразу у обоих берется?
– Ну, эмпатия – это не совсем обмен, – поправился Юргенс. – Скорее, передача и отклик. Чувство возникает в ответ на переданное чувство, как мысль – в ответ на мысль.
– А у того, кто его первым передает, откуда оно берется?
Он подумал немного и сказал:
– А вот это, наверно, и вправду чудо…
Катти улыбнулась и перестала прислушиваться.
Разговор их был на самом деле объяснением друг другу в любви, и не нужны были этим двоим никакие посторонние уши.
…А и правда, – подумала она, – откуда же берется любовь?
Как это обычно случается – только что не было ничего, и вдруг… Один взгляд, одно прикосновение – и кто-то, еще почти не знакомый, становится для тебя самым важным и нужным человеком. Смыслом и оправданием твоей жизни. Счастьем и болью.
Чудо – оно, конечно, чудо… и все-таки? Может, некоторые люди и впрямь бывают предназначены друг другу еще на небесах, до рождения, и вспышка земной любви между ними – это всего лишь узнавание, внезапное вспоминание любви небесной, которая до поры до времени сокрыта в глубине бессмертной души? Но ведь и там, на небесах, предназначение не может предшествовать любви, как свадьба не может предшествовать помолвке… и, значит, сперва должна родиться любовь.
Так как же она рождается? Не та любовь, какою в царствии небесном любят друг друга все Божьи дети, а эта – делающая какого-то одного человека тебе дороже и милее всех прочих, и вас обоих – единым целым?…
Тайна… Великая.
Катти раздумчиво кивнула сама себе головой.
И тут…
Мысль блеснула, как молния во мраке, заставив ее вздрогнуть. И… Катти мгновенно постаралась загнать ее подальше.
Не думать. Забыть.
Спрятать. Накрыть, как одеялом, любыми другими мыслями. О темноте вокруг. О лесе. О Байеме. О старом Драконе, оставшемся вместе с Коброй на волшебном берегу лесных дев. О брате и племянниках. О чем угодно… И пусть себе бесы их читают. Лишь бы не добрались до этой…
Ей даже жарко стало, и Катти принялась расстегивать куртку. Старательно подсчитывая про себя число пуговиц на ней.
Кароль, шедший впереди, оглянулся, словно что-то почувствовав.
– Все в порядке? – спросил.
– Да, – коротко сказала она.
Он отвернулся, прибавил шагу и догнал Раскеля. Сказал ему негромко:
– Жди знака, – и выразительно покосился на кошку у него за пазухой, чего Катти, разумеется, видеть не могла.
Да ей и не до них было – покончив с пуговицами, она принялась усердно напевать про себя старую колыбельную песенку. А потом – вспоминать все остальные песни, какие только случалось слышать.
…Мысль эта могла стать спасением.
И лучше было кое-кому не знать о ней. Чтобы не успеть подготовить ответный ход…
Полчаса, о которых говорил Идали Хиббит, еще не истекли, когда вдруг рассвело. Так внезапно и стремительно, словно, сделав очередной шаг, они переступили через какую-то невидимую границу и вышли, как выходят из темной комнаты в освещенную, из ночи в день. Минуя утро.
И одновременно – из леса в поле, минуя все, что могло хотя бы отдаленно напоминать переход из одной местности в другую. Лес просто кончился и пропал, как не было его, и стала ровная, пустая земля со всех сторон, поросшая реденькой буроватой травкой.
День оказался серым и пасмурным, как обычно в этих странных краях. К тому же кругом, куда ни глянь, клубился довольно густой туман, в том числе и впереди, не позволяя видеть, куда ведет проложенная Идали тропа. Если эта дымовая завеса и была иллюзией, то какой-то особенной – застила глаза не только живым, но и призракам, поэтому Дуду, забеспокоившись, поднялся выше, туда, где она редела, распадаясь на отдельные клочья, и попытался высмотреть в предполагаемом конце дороги своих.
Но не увидел никого и ничего и забеспокоился еще больше.
Собрался уже лететь на разведку, как вдруг из гущи тумана впереди вырвался Димыч и понесся ему навстречу.
Вид у бывшего военного командира тоже был встревоженный, и сообщил он еще издалека:
– Не нравится мне это!
– Что именно? – спросил Дуду.
– Ворота там стоят, – сказал, приблизившись, Димыч. – Открытые. А за ними – такой туман, что в шаге ничего не видать. Засада, будь уверен!
– Какая еще засада?
– А я почем знаю? Своим бойцам сразу запретил нос туда совать. И тебе не советую. Чует мое сердце – кто влезет, тот не выберется!
– Погоди… как нос не совать?… ведь они-то точно туда пойдут! – испуганно сказал Дуду, поглядывая вниз, на тропу, по которой во главе маленького отряда живых все так же быстро и целеустремленно шагал Идали Хиббит, всем своим видом говоря – «отстающих не ждут!»
– И им бы не советовал, – Димыч тоже посмотрел на тропу. – Да разве послушают?
Оба прибавили лету, опережая живых. И меньше чем через минуту впереди действительно показались высокие железные ворота с распахнутыми створками. Ограды слева и справа от них было видно всего с полметра, все остальное утопало в тумане, а за самими воротами, вплотную к ним, но не выступая наружу ни на миллиметр, пелена его стояла ровной стеной – белесой, плотной, как кучевое облако, в слабом пошевеливании внутри которой чудилось что-то… плотоядное.
– Ну, видал? Не лезь туда, ради всего святого! Без тебя обойдутся, – сказал Димыч, сворачивая к кучке своих «бойцов», поджидавших в стороне. И, приземлившись, обратился уже к ним: – И чтоб никто – ни-ни! Зуб даю – нас, духов, там ждут с особым нетерпением!
– Да поняли мы, поняли, – отозвались те нестройным хором. – Не дураки, кажется!
Дуду и самому хватило всего лишь одного взгляда на эту пелену, чтобы понять – Димыч прав. От нее так и веяло опасностью. Ловушкой, западней. Черной дырой, ведущей прямиком в изнанку вселенной, в исполненный неведомого ужаса хаос, из которого возврата не будет…
Поежившись, он присоединился к собратьям.
Еще через минуту из тумана, скрывавшего тропу, вынырнул Идали Хиббит. И, несмотря на всю свою целеустремленность, при виде ворот и наводящей страх пелены за ними он все-таки остановился.
Повернулся к остальным, подоспевшим следом.
И сказал сурово:
– Последний шанс. Пока еще можно повернуть обратно. Потом – никак!
Дуду уставился на Пиви.
Надеясь, вопреки всем своим прежним чаяниям, что она повернет… и не придется идти за ней туда. Бог с ними, с чаяниями. В конце концов, и в сумеречных областях можно жить. Вдруг отыщется какой-нибудь другой способ избавления от чар… а нет – ну что ж, на все Божья воля…
Пиви посмотрела на ворота, потом на Юргенса – с кривоватой улыбкой, больше похожей на гримасу. И легонько кивнула.
Что это значило, Дуду не понял. Но Юргенс ответил ей такой же гримасой, после чего обратился к старшему брату:
– Пошли уже!
– Ну… пошли.
Тот обвел всех напоследок испытующим взором. Развернулся и шагнул в белесую пелену.
Растворился в ней мгновенно, как не было. Но это никого не обескуражило. Вторым туда вошел Раскель, третьим – капитан Хиббит. За которым без малейших колебаний последовала Катти.
– Дай руку, – сказал Юргенс, взглянув на Пиви.
Они еще раз улыбнулись друг другу. И, взявшись за руки, тоже шагнули за ворота.
Дуду зажмурился.
Медленно двинулся вперед.
Услышал крик Димыча:
– Не ходи! – но остановиться уже не смог.
Что поделаешь, если он должен быть рядом с этой дурой…
Глава 16
Тут же потеряв из виду всех и вся в этом адовом тумане, капитан Хиббит выругался.
Нет чтобы сообразить заранее, что так будет… и хоть как-то подстраховаться!