– Ну что, – спросил, – хана универсусу?…
Дуду кивнул на лету.
– Так мы и поняли, – вздохнул Димыч. – Чтоб кошки чары снимали – да где ж такое видано?… Вот и разбежались все, не стали даже ждать, когда выйдешь.
Он помолчал сочувственно. Потом спросил:
– И что теперь?
– Да ничего, – сказал Дуду. – Боюсь, мне и волшебная дева не поможет.
Внутри у него по-прежнему что-то плавилось, и даже еще больнее, чем раньше. Перед глазами все расплывалось, словно в них, как и у Пиви, стояли слезы, и заснеженные улицы внизу застил разноцветный светящийся туман.
Расцвечивали его огни уже включившейся праздничной иллюминации. И в домах вокруг загоралось все больше окон – коротенький декабрьский день умирал.
– Держись, парень, не кисни, – нахмурился Димыч. – Не поможет – значит, не в чарах дело. Я это и раньше подозревал. Мы все тут не без вины торчим, а ты что – исключение, что ли?
– Да нет, думаю, – сказал Дуду.
– Ты того… лучше не думай пока. Ни о чем, – встрял в разговор второй неприкаянный, молоденький смешной мальчишечка, белобрысый и лопоухий, о котором Дуду ничего не знал, кроме имени – Петрик. – Давай куда-нибудь слетаем вместе, развеемся!
– Это где же мы развеемся-то? – саркастически спросил Димыч.
– Ну… хоть в театре, например! – сказал Петрик.
– Ха! Не набывался в них еще? Тоска зеленая!
– Оперу, – наставительно сказал Петрик, – можно слушать вечно. Предлагаю в «Ла Скала»…
– Нет уж, лучше бокс!
Они заспорили.
– Шедевры… классика… непреходящие ценности… – долетало до него с одной стороны. – Спарринг… апперкот… панчеры… – с другой.
А ему были абсолютно безразличны сейчас и те и другие. И все равно, куда лететь и зачем.
Не помогала даже мысль о том, что он вроде как поступил чертовски благородно, оставив в покое бывшую жену, которая полюбила другого.
Димыч наконец воззвал к нему:
– Решай! Куда тебе больше хочется – в театр или в спортзал?
– В спортзал, – механически повторил Дуду последнее, что услышал.
– Ха! Понеслись! – И Димыч с недовольным Петриком прибавили ходу.
Он сделал то же самое.
Где находился упомянутый спортзал – неизвестно, но город Петербург вскоре пропал из виду. Стремительно темнело, и внизу уже почти ничего было не разглядеть, кроме мелькающих время от времени огоньков.
Леса, поля, поселения живых…
Места в мире и впрямь было достаточно.
И среди неприкаянных тоже можно было найти друзей. Взять хоть Димыча – казалось бы, вояка неотесанный, а ведь не бросил собрата по несчастью в тоске-печали. Сперва дождался, потом в театр… то есть нет, на бокс потащил…
И тоска, наверно, когда-нибудь пройдет.
А пока – хотя бы боль унялась!
Дуду, поморщившись, прижал руку к сердцу. К тому месту, вернее, где оно когда-то билось в груди и где теперь все жарче плавилось неведомое что-то…
Он не заметил, как дорога изменилась.
ЭПИЛОГ
Миссия ее в этом непростом уголке Вселенной была завершена.
И очень вовремя, поскольку в некоем другом уголке, где тоже пока еще не научились жить со своими ближними в мире и относиться с уважением к их правам, вот-вот предстояло появиться на свет ребенку, которому с первых же дней существования в физическом облике требовались ее защита и помощь.
А здесь оставалось только изобразить отъезд – по всем правилам, чтобы знакомые и соседи не дивились внезапному исчезновению старушки. И, собирая для виду чемоданы, Илишна светло улыбалась.
За здешних воспитанников можно было больше не беспокоиться. Встали на ноги, порадовали, молодцы… и с остальными своими жизненными испытаниями сумеют справиться без нее. Как справились с последним, решающим. Просто помогая друг другу…
Покончив со сборами, она позвонит им всем, поздравит с наступающим праздником и сообщит заодно о своем отъезде – навсегда. Или нет, сегодня лучше просто поздравить, а завтра пусть каждый обнаружит в почтовом ящике прощальное письмо от нее. Иначе непременно захотят проводить, довезти до вокзала, посадить в поезд… и придется отказываться, не имея для того разумной причины.
В письме к Идали она попросит не искать ее – уж он-то поймет, что это значит. И как-нибудь да объяснит остальным. Хороший, способный мальчик…
К полудню чемоданы были уложены, необходимые звонки сделаны, чистота в скромном домике в Озерках наведена и дарственная на него отослана кому надо. Письма тоже.
По дороге на почту и обратно Ирина Ильинична успела попрощаться с соседями. И за калиткой уже дожидалось якобы такси, которому предстояло исчезнуть вместе с ней без следа за первым же поворотом, когда она, все с той же светлой улыбкой, приступила к делу, значившемуся в ее предотъездном списке последним.
Новогодних подарков заслуживала вся эта славная компания, которая приняла участие в походе и так или иначе помогла братьям Хиббитам. И если сами братья уже получили свою награду – один обрел истинное призвание, второй – верную подругу, а третий перестал наконец-то чувствовать себя самозванцем!.. – то кое-кто оставался все еще без нее. Непорядок…
Взволнованный Димыч пулей вылетел из павильона, где киношники снимали совершенно неправдоподобную драку какого-то бравого молодца с добрым десятком злодеев, и только собрался кликнуть Петрика, как тот уже сам явился перед ним, примчавшись из неведомой дали, – тоже взбудораженный, с выпученными глазами.
– Голос мне был! – выпалил парнишка вместо приветствия.
– И мне! – удивился Димыч. – Только что…
– Не голос, а чисто музыка – как оттуда!
Петрик бросил благоговейный взгляд на облака, низко нависшие над городом.
– Точно! – согласился Димыч. – И говорит – надо, мол, вам пойти к той бабе…
– Женщине, – с укором поправил Петрик.
– Без разницы, – Димыч насупился. – Ладно, чего я тут толкую, ты сам все слышал!
– Да я на самом деле еще вчера про это подумал, – признался Петрик. – Ну, что надо пойти к ней и рассказать…
– Добрый какой. А вот я бы ни за что не пошел, кабы не этот голос! – с чувством воскликнул Димыч. – Пускай бы дальше мучилась, как Дуду мучился из-за нее. Все беды в мире – от баб! Скажешь, нет?
– Скажу, – насупился и Петрик. – Только это долгий разговор, и давай не будем спорить сейчас. Нам дали поручение, надо выполнить…
– Надо, надо… Как мы его выполним, интересно? С ней только Дуду мог разговаривать! А нас она не услышит!
– Верно, – озадачился Петрик. – И как же быть?
Они уставились друг на друга.
– Нужен кто-то из живых, – медленно начал Димыч, – кто может…
И хлопнул себя по лбу.
– Так есть же такой! Шаман!
Через несколько минут они уже наперебой докладывали шаману Прохору о том, что произошло вчера у них на глазах, и требовали, чтобы он немедленно бросил все дела и мчался с этим сообщением к Пиви Пим.
«Хорошо-хорошо», – ворчал в ответ Прохор. – «Дайте хоть супчик дохлебать! А вы уверены, что вам не померещилось это? Точно? А то, знаете ли, обнадежишь эдак человека, а потом – бац! Нарисуется ваш приятель заново, фиг сотрешь…»
Они заверили его, что возвращение Дуду невозможно.
Привели в качестве доказательства таинственный и чудесный голос, сказавший им, что Пиви непременно должна об этом узнать.
Дождались кое-как конца Прохорова обеда.
Сопроводили его до квартиры капитана… – ох, простите, кавалер-майора со вчерашнего дня! – Кароля Хиббита, где временно обитала нынче бывшая супруга Дуду.
Прослушали рассказ шамана о случившемся, посмотрели на ее счастливые слезы.
И, успокоенные и растроганные одновременно, покинули этот дом и распрощались. Петрику вдруг срочно захотелось посетить какое-нибудь богослужение…
Димыч же, оставшись в одиночестве, неожиданно услышал снова чудесный голос.
«Спасибо!» – ласково сказали ему. – «Умница!»
Но после этого добавили, что добрые дела надлежит все-таки делать по велению сердца, а не по указке свыше, и уж тем более не из желания улучшить свой «послужной список».
А потом еще добавили – ладно, так уж и быть, лови подсказку… Может, разберешься наконец со своим грехом. Вспомни одно недоброе дело, которое тебе случилось совершить – по долгу службы, как ты считаешь до сих пор, – и задумайся…
Но это уже совсем другая история.
Закат выдался необыкновенный.
Скромный вроде бы, с неяркими красками, но казалось, что сам воздух, куда ни глянь, заполонило золотисто-розовое сияние, отчего все и вся вокруг удивительным образом похорошело.
Зеленый лес словно бы кокетливо накинул поверх своего летнего убранства еще и алое осеннее покрывало. Вода в ручье заструилась жидким золотом. Люди разрумянились, и даже старики стали вдруг казаться молодыми-красивыми…
Заодно волшебный закат принес с собою покой и умиротворение. И все это чувствовали – ходили плавно, разговаривали вполголоса, улыбались невесть чему. Младшая правнучка, что сидела неподалеку и кормила грудью младшего праправнука, светилась, как юная луна, любуясь на малыша…
Теплый ветер уговаривал – не держи при себе свои печали, отдай их мне, унесу-развею на веки вечные… И решение явилось само собой – словно принесенное этим ветром.
Глава табора вздохнул.
– Ну что, Ферди, – сказал негромко. – Случилось-таки то, чего я боялся. И что мне теперь делать с мальчишкой?
– Отпусти его, – без раздумий посоветовал вещий ворон, будто и ему ветер нашептал то же самое.
– А если не вернется? – спросил старик, хотя уже знал ответ.
– Он будет благодар-рен тебе, – прокаркал ворон. – Поэтому вер-рнется… когда-нибудь.
Старик снова вздохнул.
– Все понимаю. Но… Он успеет слишком многому научиться. Узнает жизнь с самых ее разных сторон. И зачем ему тогда табор? Быть главой маленького племени – все равно что век ходить по узкой, знакомой до последней кочки тропинке, вместо не торенных никем еще дорог, которые он сам станет пролагать…