СайФай грустно качает головой.
– Иногда, когда законность становится незаконной, ей стоит попротиводействовать.
– Ты сказал, Сайрус, что мы в Небраске. А где точно?
– В частной резиденции, – сообщает он. – Вернее… ну… в закрытом учреждении.
Довольно уклончиво. Но Риса не настаивает на разъяснениях. Веки её тяжелеют, и ей не очень хочется разговаривать. Она благодарит СайФая и спрашивает, нельзя ли ей поесть.
– Скажу папам, чтобы принесли тебе чего-нибудь, – обещает Сайрус. – Вот они обрадуются, что у тебя проснулся аппетит!
Здравствуйте, я Ванесса Вэлбон. Возможно, вы знаете меня по дневным телевизионным рекламам; но чего вы наверняка не знаете – так это того, что мой брат отбывает пожизненный срок за особо тяжкое преступление. Он добровольно заявил себя на отслоение черепа, а оно возможно только в том случае, если в ноябре будет принята Инициатива 11.
Разговоров об отслоении ведётся много – что это, да как оно происходит, но толком ничего не ясно, поэтому мне пришлось во всём разбираться самой. И вот что я узнала. Отслоение безболезненно. Отслоение – дело сугубо добровольное, каждый преступник решает сам за себя. Отслоение возместит утраты как семье пострадавшего, так и семье виновного, поскольку им будет уплачена полная рыночная цена за каждую часть тела, не выбракованную в процессе отслоения.
Я не хочу терять своего брата, но понимаю его решение. Вопрос в другом: как мы можем заставить людей, совершивших особо тяжкие преступления, оплатить свой долг обществу? Дать им спокойно состариться на деньги налогоплательщиков – или позволить загладить свою вину, предоставив обществу востребованный медицинский материал, а пострадавшим семьям – столь необходимые им средства?
Я призываю вас голосовать за Инициативу 11 и превратить пожизненный приговор в дар жизни.
Риса спит. Просыпается и опять засыпает. Хотя обычно она терпеть не может бездеятельности, но сейчас решает, что заслужила небольшой отдых. И ведь подумать только – со дня разгрома Кладбища и её скандального разоблачения «Граждан за прогресс» прошло всего каких-то три недели! А кажется, будто это всё было много лет назад. Жизнь в свете студийных юпитеров сменилась жизнью беглянки, вынужденной скрываться от ищущих лучей полицейских прожекторов.
Когда Риса была нужна «Гражданам за прогресс» , они нажали там, подмазали тут – и все обвинения против беглой преступницы были сняты, что позволило ей выйти на свет. Но сейчас, когда она стала врагом могучей организации – сюрприз-сюрприз! – на неё посыпались новые обвинения. Утверждают, будто она украла у «Граждан» значительные суммы денег, чего Риса не делала. Кричат, будто она помогала вооружать беглецов, засевших на Кладбище, чем она не занималась. Всё, что она делала на Кладбище – это лишь оказывала первую помощь да лечила насморки. Но кому интересна правда, кроме самой Рисы? !
Папы СайФая, оба столь же сиенна-бледные, насколько их сын тёмный, балуют Рису вовсю: приносят ей еду в постель и кормят чуть ли не с ложечки. Именно эти двое приехали за ней в Шайенн, и неудивительно, что они принимают в ней такое участие. Но девушке быстро надоедает, что с нею носятся, как хрупким цветком. Она начинает совершать прогулки по спальне, не переставая удивляться тому, что ходит на собственных ногах. Воспалённое запястье пока ещё ноет, поэтому Риса обращается с ним осторожно; но есть и хорошие новости: доктор, живущий здесь же, в усадьбе, установил, что с пальцами у неё полный порядок, так что ей придётся в будущем платить полную цену за маникюр. Бешенства у Рисы тоже не обнаружено.
Из её окна виден только кусочек сада, так что она не знает ни размеров этого «закрытого учреждения», ни количества живущих здесь. Иногда появляются люди с садовыми инструментами. Риса вышла бы к ним – поговорить, познакомиться – но её дверь заперта.
– Я в плену? – спрашивает Риса того из папаш Сай-Фая, что повыше ростом и подобрее с виду.
– Замок не обязательно означает заточение, дорогая, – отвечает он. – Иногда он нужен только для того, чтобы выбрать правильный момент.
Должно быть, правильный момент настаёт к вечеру того же дня, потому что СайФай предлагает ей совершить прогулку по усадьбе.
– Понимаешь, какое дело – ты здесь не всем нравишься, – предупреждает СайФай. – То есть, ну, народ-то, конечно, знает, что вся твоя пламенная агитация разборки – только для отвода глаз. Все понимают – тебя шантажировали, но… Помнишь то интервью, где ты сказала, что, дескать, разборка – не самое худшее из зол? – СайФай морщится. – Это блюдо из тех, что застрянет в любом желудке, если ты просекаешь, о чём я.
Рисе стыдно смотреть ему в глаза.
– Да, просекаю.
– На твоём месте я бы, не уставая, твердил, мол, ты не просила втыкать тебе новый позвоночник и сожалеешь о том, что он у тебя есть. А уж это-то чувство нам всем тут родное.
Как и говорил СайФай, усадьба оказалась не просто домом, а настоящим хозяйственным комплексом. Спальня Рисы находится в главном здании, крылья к которому, как она поняла, пристроены совсем недавно, а в саду помещается с десяток обширных коттеджей – их не видно из окна Рисы.
– В Небраске земля дешёвая, – поясняет ей Сай-Фай. – Потому мы сюда и перебрались. Опять же – Омаха достаточно близко, чтобы съездить туда за чем-нибудь, и достаточно далеко, чтобы к нам не совались посторонние.
Кое-кто из обитателей, мимо которых проходит Риса, всматриваются в неё и отворачиваются, не поприветствовав. Другие сдержанно кивают. Есть даже такие, кто улыбается, хоть и натянутой улыбкой. Все знают, кто она такая, но никто не знает, как к ней относиться; она тоже понятия не имеет, как ей держать себя с этими людьми.
Сад, как выясняется – не просто для красоты и отдыха. Здесь есть грядки с овощами, на которых сейчас работает несколько человек. С левой стороны от дорожки находится курятник; может, там есть загоны и для других животных, просто они не на виду.
СайФай отвечает на её вопрос ещё до того, как она его задаёт:
– Мы на полном самообеспечении. У нас только собственного мяса нет – держим лишь кур.
– Можно спросить – кто это «мы»?
– Люди, – коротко отвечает СайФай.
– Люди Удачи? – наобум спрашивает Риса, хотя до сих пор не видела здесь никого, похожего на коренного американца.
– Нет, – объясняет СайФай. – Люди Тайлера.
Рисе пока его «объяснение» невдомёк. Она замечает, однако, что у многих здешних обитателей имеются вживлённые части тела: у одного подбородок, у другого рука… И только когда девушка видит яркий голубой глаз, как две капли воды похожий на глаз другого человека, в мозгу её начинает брезжить догадка, что же это за «закрытое учреждение» такое.
– У вас здесь коммуна воссоединения?!
Риса потрясена и, возможно, даже чуть напугана. Она слыхала о подобных местах, но никогда не сталкивалась с ними в реальности.
СайФай широко улыбается.
– Это папы придумали такое название – «коммуна воссоединения», когда мы только-только поселились здесь. Потом все другие подхватили. А что, мне нравится. Звучит как-то так… духовно-возвышенно. – Он обводит рукой коттеджи и территорию вокруг. – У большинства из тех, кто живёт здесь, есть какая-нибудь часть Тайлера Уокера. Наш фонд Тайлера Уокера как раз и занимается тем, что учреждает коммуны для людей, которые ощутили потребность соединить своих разобранных.
– Сайрус, это же… ну, это всё как-то из ряда вон, что ли… Но СайФая её оценка не смущает.
– Не больше, чем многие другие вещи. Риса, мы здесь пытаемся исправить то, чего вообще не должно было случиться!
Тут его глаза туманятся, на скулах начинают ходить желваки, и Риса понимает: в разговор вступает Тайлер.
– А ты давай влезь в одну комнату с руками, ногами и мозгами, которые принадлежат твоему позвоночнику, который вовсе и не твой, – вот тогда посмотрим, что ты запоёшь!
Риса выжидает несколько мгновений, пока Тайлер не прячется обратно за сознание СайФая, – с последним разговаривать намного приятнее.
– Да, так вот, – как ни в чём не бывало продолжает СайФай, – это место было самым первым; а теперь по всей стране больше тридцати коммун воссоединения, и новые на подходе. – Он складывает руки на груди и гордо улыбается. – Здорово, правда?
Около одного из коттеджей Риса видит доктора, лечащего её запястье. Теперь девушке понятно, почему Сай-Фай называет его «парой лёгких». Мужчина играет в мяч с мальчиком, несомненно, своим сыном.
– Значит, люди просто бросают всё и переселяются сюда вместе с семьями? – спрашивает Риса.
– Некоторые да, а другие бросают и семьи.
– И всё только затем, чтобы присоединиться к культу Тайлера Уокера?
СайФай отвечает не сразу – возможно, в этот момент он удерживает Тайлера от какой-нибудь грубости, в которой они потом оба раскаивались бы.
– Ладно, допустим, это культ, а может быть и нет. Если он помогает нам и никому не вредит – то кто ты такая, чтобы осуждать нас?
Риса прикусывает язык, сообразив, что каждое её слово на эту тему лишь нанесёт новое оскорбление её спутнику.
СайФай рад сменить тему:
– А как там Малёк17?
– Прости, кто?
Он закатывает глаза: вот недогадливая.
– Наш общий друг. Как он? О нём что-нибудь слышно?
Риса по-прежнему не догадывается, о ком это он.
СайФай недоверчиво смотрит на неё:
– Ну наш единственный и неповторимый Левий Иедедия Колдер по прозвищу Мелочь Пузатая. Он что – никогда не упоминал обо мне?
– Т-ты знаешь Льва? – Риса ошеломлена настолько, что даже говорит с запинкой.
– Знаю ли я Льва? Это я-то?! Льва? Да я путешествовал с ним несколько недель! Он мне рассказывал про вас с Коннором – как вы похитили его и всё такое. Ну, как вы спасли его от участи предназначенного в жертву. – Лицо СайФая чуть грустнеет. – Я заботился о нём – до тех пор пока не пришла пора ему позаботиться обо мне. И он очень хорошо обо мне заботился, Риса. Чёрта с два я был бы сегодня здесь, если бы не Лев. Жизнь раздавила бы меня, как поезд, если бы он его не остановил. – СайФай замедляет шаг, опустив взгляд. – Узнав, что он стал клаппером, я чуть не обделался. Только не он! Только не Малёк! Он же такой славный парень.