Он не отвечает, лишь бродит по складу, продолжая инвентаризацию. Бэм бросает на него косые взгляды, раздумывая, когда же вернётся охранник. Она пришла сюда, потому что считает своим долгом следить за Хайденом. Этот тип ей не нравится. Никогда не нравился. Он из тех, что пудрят тебе мозги исключительно ради собственного развлечения.
Хайден поднимает голову от блокнота и ловит на себе её взгляд. Он смотрит ей в глаза – не очень долго, но и не так уж коротко. Затем снова сосредоточивается на своих записях. Хотя нет, не совсем так, потому что он произносит:
– Ты понимаешь, что он всех вас заведёт в могилу? Ведь понимаешь?
Бэм застигнута врасплох – не высказыванием Хайдена, но тем, в какую ярость оно её приводит. Щёки её пылают от бешенства. Нельзя позволять этому типу вкладывать ей в голову подобные мысли! Особенно когда они уже и без того там.
– Ещё одно слово о Старки, и следующее, что ты услышишь – это треск собственной башки, стукнувшейся о дно ближайшей шахты.
Хайден усмехается, приподняв бровь:
– Остроумно, Бэм. Надо же, а я никогда не считал тебя остроумной!
Она хмурится, не зная, считать его слова комплиментом или оскорблением.
– Просто заткни пасть и делай, что положено, если не хочешь, чтобы с тобой обращались как с пленником.
– Вношу встречное предложение, – произносит Хайден. – Я вообще ни с кем словом не перекинусь, но зато стану всё откровенно высказывать тебе. Идёт?
– Ещё чего! Только попробуй, и я вырву твой паршивый язык и продам тому, кто предложит наивысшую цену.
Хайден хохочет:
– Ещё одно очко в пользу Бэм! Какие богатые фантазии. Правда, мрачноватые, но прогресс налицо. Придёт день, и мне, возможно, захочется взять у тебя несколько уроков.
Она толкает его – не настолько сильно, чтобы упасть, но достаточно, чтобы потерять равновесие.
– Чего это тебе в башку втемяшилось, что я вообще захочу тебя слушать?! И с чего ты взял, будто ты умнее Старки? Он такое делает – тебе и не снилось! Ты хоть имеешь понятие, сколько людей мы сегодня спасли?
Хайден вздыхает и окидывает взглядом штабеля консервных банок, словно каждая банка – это очередной спасённый подросток.
– Я не стану высказывать Старки своё мнение по поводу числа спасённых в этой операции, – молвит он. – Но мне интересно, что будет дальше.
– Будет то, что все эти ребята не попадут под нож.
– Может быть и так… Но может и иначе. Скажем, как только их поймают, их разберут гораздо быстрее. А заодно поторопятся и со всеми остальными, которые ждут разборки сейчас.
– У Старки великие замыслы! – вопит Бэм так громко, что каменные стены отзываются эхом. Интересно, не подслушивает ли кто их разговор. В этих коридорах вечно торчат всякие любопытные уши. Она смягчает раскаты своего голоса и переходит на яростный шёпот:
– Разгром заготовительных лагерей – это только часть его плана. Главное для него – это отстоять дело подкидышей. – Произнося эти слова, она медленно надвигается на Хайдена, и тот отступает, стараясь сохранить безопасную дистанцию. – Неужели ты не видишь, что он разжигает пламя восстания? Другие подкидыши, которые думают, что у них не осталось надежды, которые считают себя гражданами низшего сорта, поднимутся и потребуют справедливости!
– И он собирается добиться этого с помощью террористических актов?
– С помощью партизанской войны!
В этот момент Хайден уже прижат к стене, и тем не менее вид у него такой, будто ему всё нипочём. Собственно, даже наоборот – у Бэм чувство, словно это её загнали в угол.
– Любой человек вне закона в конце концов попадается, Бэм.
Та трясёт головой, словно желая вытряхнуть из неё эту мысль.
– Если он выигрывает войну, то нет.
Хайден бочком ускользает от неё на другую сторону камеры и присаживается на штабель банок с чили.
– Знаешь, Бэм, я готов дать вам кредит доверия, хотя у меня при этом желудок в узелок завязывается, примерно как от этого чили, – говорит он. – Ты права, в истории полно примеров, когда эгоистичные придурки умудрялись прогрызть себе дорогу к высшей власти и приводили свой народ к успеху. Правда, вот так с разбегу я конкретных имён не назову, но уверен – со временем какое-нибудь всплывёт.
– Александр Великий, – предлагает Бэм. – Наполеон Бонапарт.
Хайден слегка задирает голову и сужает глаза, словно стараясь представить себе названные личности.
– Значит, когда ты смотришь на Мейсона Старки, ты подмечаешь в нём черты Александра или Наполеона? Я имею в виду, не считая малого роста.
Бэм сжимает челюсти и цедит:
– Да, подмечаю!
И вот она, эта змеиная усмешечка Хайдена:
– Простите, мисс, но если вы хотите получить роль, постарайтесь играть убедительнее.
Хотя Бэм страшно хочется выбить пару-тройку безупречно ровных зубов Хайдена, она не позволяет злости взять над собой верх. Она видела, как Старки сегодня поддался приступу бешенства – зрелище не из приятных.
– Всё, хватит, достал, – цедит она и решает не дожидаться возвращения охранника.
Усмешка Хайдена переходит в широкую снисходительную улыбку, что выводит Бэм из себя ещё больше. Может, всё-таки дать ему в зубы?
– Погоди, ты ещё не слышала самого интересного, – говорит он.
Надо бы убраться отсюда, пока он опять не сделал её мишенью своих шуточек, но любопытство не позволяет.
– Н-да? И что же это?
Хайден встаёт и медленно приближается к ней – значит, собирается сказать что-то, что не повлечёт за собой удара в зубы.
– Я уверен – вы со Старки всё равно будете и дальше громить заготовительные лагеря, – говорит он. – Так вот – я хотел бы вам помогать в разработке планов. Надеюсь, ты помнишь, что я был главным по технической части на Кладбище? Я кое-что умею, и с моей помощью вы сможете проворачивать ваши операции с меньшими людскими потерями.
Вот теперь пришёл черёд Бэм высокомерно усмехаться. Она знает Хайдена слишком хорошо!
– И что ты просишь взамен?
– Как я уже сказал: всё, чего я хочу – это твоё ухо. Не в разобранном смысле. – Тут он затихает, становится серьёзным. Она никогда в жизни никогда не видела Хайдена серьёзным. Это что-то новенькое. – Я хочу, чтобы ты пообещала слушать меня – не просто слушать, а выслушивать, – когда у меня будет что сказать. Совсем необязательно, чтобы тебе это нравилось; просто слушай, и всё.
И хотя всего пять минут назад Бэм отказала ему, на этот раз она соглашается. Хотя её не оставляет ощущение, что она заключила договор с дьяволом.
41. Коннор
Столкнись Коннор с Камю Компри при других обстоятельствах, он возненавидел бы этого «собранного» всей душой. У Коннора имеются веские причины для ненависти. Первая: Кам – детище «Граждан за прогресс», лучезарная звезда тех, кто пропагандирует разборку как естественный и морально оправданный этап развития цивилизации. Вторая – и намного более важная в глазах Коннора – это отношения Кама и Рисы. Коннор знает, что Рису шантажировали, и всё равно – стоит только ему вообразить их вместе, как его правый кулак сжимается с такой силой, что ногти врезаются в ладони до крови. В этом могучем кулаке сливаются воедино ревность Коннора и злоба Роланда. Глупо было бы даже предполагать, что между Коннором и Камом возможны иные отношения, чем враждебные… если бы не обстоятельства.
Их первая встреча лицом к лицу неожиданно заставляет Коннора пересмотреть своё отношение к противнику.
Всё начинается с Уны.
Уже восемь дней как Коннор, Лев и Грейс скрываются от мира в её маленькой квартирке. От Чала приходит известие, что хопи, услышавшие о якобы совершённом Коннором нападении на лагерь в Неваде, колеблются в своём решении дать Беглецу из Акрона фиктивное убежище. Даже несмотря на то, что уже на следующий день в новостях опровергли это утверждение, переговоры Чала продвигаются с трудом; а это значит, что друзьям придётся торчать здесь неизвестно сколько времени.
Если в доме Таши’ни Коннор мучился просто от вынужденного безделья, то в жилище Уны он чувствует себя так, словно его опять засунули в авиационный контейнер. Даже Грейс, обычно легко находящая себе развлечения, и та настырно, как раскапризничавшийся ребёнок, твердит один и тот же вопрос: нельзя ли ей выйти на улицу и заняться чем-нибудь полезным.
– Ну хотя бы погуля-ать! По магазинам походить… Пожа-а-а-а-а-а-а-алуйста!
И только Льва, кажется, ничто не колышет. Коннора его безмятежность выводит из себя:
– Как ты можешь целый день бить баклуши?!
– Я ничего не бью, – отвечает Лев, показывая другу увесистый том в кожаном переплёте, от которого не отрывается уже несколько дней. – Я изучаю арапачский язык. Кстати, очень даже красивый.
– Знаешь, Лев, иногда так хочется въехать тебе как следует…
– Ты уже на него наехал один раз, – вмешивается Грейс с другого конца комнаты. Коннор испускает рык, который положения дел не меняет, зато приносит ему крохотное облегчение. Пивани наверняка сказал бы, что Коннор установил связь со своим животным духом-хранителем.
– Ты забываешь, что я целый год был под домашним арестом, – замечает Лев. – Привык сидеть в четырёх стенах.
Уна почти всё своё время проводит внизу, либо обслуживая покупателей, либо изготовляя новые инструменты. Визг дрели и мягкое постукивание молотка и долота стали для узников привычным фоном. Поэтому когда фон исчезает, Коннор невольно задумывается: почему?
И позавчера, и вчера Коннор слышал, как Уна запирала магазин. Выглянув между планками жалюзи, он увидел, что хозяйка куда-то уходит. Он не обратил бы на это особого внимания, если бы Уна не несла в одной руке гитару, а в другой – винтовку в кожаном чехле. Где это ей одновременно нужны гитара и оружие? У Коннора возникают весьма неприятные предчувствия.
– У Уны какие-то проблемы, – так оценивает ситуацию Лев.
Коннор, однако, подозревает, что тут кроется нечто большее, чем просто «какие-то проблемы» .
Под вечер Уна опять уходит, и Коннор решает последовать за ней несмотря на то, что Лев заступает ему дорогу: