– То, что я физически, интеллектуально и морально выше тебя – это не наглость и не самообман, это факт, – с преувеличенным спокойствием выговаривает Кам. – Как человеческое существо я лучше, потому что создан с этой целью – быть лучше. Я ничего не могу поделать с тем, что имею, ровно так же, как ты ничего не можешь поделать с тем, чего не имеешь.
Они сверлят друг друга взглядами, и первым отступается Коннор.
– Если хочешь устроить поединок из-за Рисы, то ты выбрал неподходящий момент. Сейчас мы вынуждены быть друзьями.
– Союзникам вовсе не обязательно быть друзьями, – вмешивается Грейс. – Взять хотя бы Вторую мировую войну. Без России нам было её нипочём не выиграть, хотя мы уже тогда смертельно ненавидели друг друга.
– Точное сравнение, – признаёт Кам, в очередной раз восхищённый неожиданной мудростью Грейс. – Значит, давай пока согласимся считать Рису ничейной территорией. Демилитаризованной зоной.
– Ты путаешь две разных войны, – говорит Грейс. – Демилитаризованная зона была в Корее.
– Риса человек, а не зона, – возражает Коннор, после чего уходит на другую половину комнаты поиграть с Дирдри, тем самым положив конец мирным переговорам.
– Ты забываешь, – говорит Кам, который тоже заметил интерес Грейс к военным документальным фильмам, – что после окончания Второй мировой Соединённые Штаты и Россия едва не закидали друг друга атомными бомбами.
– Я никогда ничего не забываю, – отвечает Грейс, возвращаясь к своим леденцам. – До того времени, когда вы оба начнёте боевые действия, я надеюсь построить себе бомбоубежище.
62. Коннор
Это всё меняет.
Восторг, охвативший Коннора в момент, когда он увидел Рису, был быстро раздавлен грузом реальности. Дело не в присутствии Кама, а в самой сложившейся ситуации. Теперь, когда Риса с ними, её жизнь в опасности. Коннор тосковал по своей любимой; все эти месяцы он жаждал услышать её голос, ощутить мир и покой, которые он дарил ему. Он мечтал массировать ей ноги, хотя она больше не парализована. Его чувства к Рисе не изменились ни на йоту. Даже когда Коннор думал, что она предала их дело и стала на сторону разборки, в глубине души он был убеждён, что Риса делает это не по своей воле.
Потом, когда она вышла в живой эфир, разоблачила шантаж и последовательно вколотила «Граждан за прогресс» в землю, Коннор полюбил её ещё больше. А затем она исчезла, ушла в тень так же основательно, как и сам Коннор – и в этом было своеобразное утешение. Он вглядывался в ночь и знал, что она где-то там, в безопасности, потому что Риса, безусловно, слишком умна, чтобы попасться в лапы властей.
Коннора мирной гаванью не назовёшь. Ему уже известно очень многое о «Гражданах за прогресс» , плюс ещё Соня, возможно, добавит. Если учесть, что он собирается обнародовать всю эту информацию, то лучше бы Рисе держаться от него подальше. Он намеревается нырнуть в самое пекло, и она, конечно же, захочет пойти вместе с ним. А тут ещё Кам… Эхо его слов гудит в голове Коннора:
«Как человеческое существо я лучше, потому что создан с этой целью – быть лучше».
Несмотря на весь свой интеллект ручной сборки, Кам – полный идиот, если думает, что Коннором правит ревность. Ну ладно, Коннор готов признать – отчасти это правда, ревность действительно мешает ему ясно мыслить; однако он отдаёт себе отчёт, что сейчас не время для соперничества. Для Коннора важно оградить подругу не только от Кама, но и от себя самого.
Играя на полу гостиной с маленькой Дирдри, он старается взять себя в руки. Злостью делу не поможешь. Ревность только отвлечёт его от основной задачи.
Дирдри опрокидывается на спину и тычет ножками в лицо Коннора:
– Рожки-нарошки, нюхай мои ножки!
Её ступни пахнут детским питанием – наверно, наступила в пюре из батата: носочки с утятами выпачканы оранжевым.
– Классные носки! – говорит Коннор, по-прежнему дивясь тому, что перед ним тот самый ребёнок, которого он подобрал с порога дома, где обитали жирная бабища с поросячьими глазками и её жирный поросячеглазый сынуля.
– Утячьи носки! – с упоением подхватывает Дирдри. – Рыбячья рука! – Она тыкает липким пальчиком в его акулу. – Рыбячья рука! Рукачья рыбка! – Она хихикает. Её смех словно открывает в нём предохранительный клапан, через который улетучивается вся его злость. Спасибо, малышка.
– Это акула, – поясняет он.
– Акула! – повторяет Дирдри. – Акула-акула-акула! – Девочка вставляет кукольную женскую головку в отверстие на шее безголового пожарного. – А твоя мама её видела? Тебе за неё не попадёт?
Коннор вздыхает. Маленькие дети, решает он – как кошки. Просто обожают прыгать на руки именно тем, у кого аллергия. Интересно, Дирдри имеет хоть малейшее понятие, что при мысли о родителях Коннора выворачивает?
– Нет, – отвечает он девочке. – Моя мама ничего не знает про акулу.
– А когда узнает, рассердится?
– Вряд ли.
– Вряд ли, – повторяет Дирдри и нахлобучивает на куклу шину от игрушечного автомобиля. Создаётся впечатление, что на голове у куклы огромная казачья шапка.
Дирдри не знает, что в кладовке у Сони стоит сундук, а в нём лежит письмо. Вернее, сотни писем. Все они написаны беглецами; все они написаны родителям, отправившим их на разборку. Целый день сегодня с того самого мгновения, когда Коннор увидел этот сундук, он мучается вопросом: может, положить письмо собственноручно в почтовый ящик родителей, а самому спрятаться в укромном уголке и понаблюдать, как они будут его читать? Одна только мысль об этом заставляет руку Роланда сжаться в кулак. Коннор представляет, как разобьёт этим самым кулаком стекло и выхватит письмо до того, как предки прочтут его… Но он гонит этот образ прочь, принуждает пальцы разжаться, а руку вернуться прежнему занятию – играм с Дирдри.
Рука Роланда так же ловко соединяет кирпичики лего, как и собственная рука Коннора, тем самым доказывая, что способна не только на разрушение, но и на созидание.
Должно быть, способности Сони к убеждению близки к сверхчеловеческим, потому что Ханна соглашается оставить гостей под своей крышей.
– Грейс может спать в комнате Рисы – у неё там двухъярусная койка, – распоряжается Ханна. – Вы, парни, устроитесь в моей швейной мастерской. Там стоит кушетка; хотите – спите поочерёдно, хотите – подеритесь, пусть достанется победителю. Уясните только одно: мой дом – не убежище вроде тех, что у Сопротивления. Я даю вам кров только потому, что считаю это правильным. Но не вздумайте воспользоваться моей добротой.
Она велит им не подходить к окнам и прятаться, если кто-то позвонит в дверь.
– Мы знаем, как себя вести, – заверяет её Коннор. – Проходили.
– Кое-кто не проходил, – возражает Кам и кивает на Грейс. – Насколько я понял, ты втянул её во всё это.
– Я сама втянулась, – отвечает ему Грейс, не давая разгореться баталии между двумя соперниками. – И я умею прятаться не хуже других!
Уверившись, что всё под контролем, Соня покидает их.
– Мне надо кормить гремлинов в подвале, пока они не перегрызли друг друга.
Коннор знает по опыту: это опасность вполне реальная.
Двадцать минут спустя начинается гроза – льёт дождь, сверкают молнии, правда, отдалённые. Ханна заказывает на обед пиццу. Абсурд. Кусочек нормальности в их ненормальной ситуации.
Швейная мастерская находится на втором этаже вместе с прочими спальнями. В крохотной комнатёнке стоит изящная кушетка, вся в оборочках, – прямое оскорбление самой концепции мужественности.
– Я на полу! – тут же предлагает Кам и косится на Рису – обратила ли она внимание на его самопожертвование. Обратила. Девушка улыбается Коннору:
– Он тебя опередил.
– Да уж, – притворно сокрушается Коннор. – В следующий раз постараюсь действовать поживей.
Однако Каму, который так и завис в режиме соперничества, вовсе не весело.
Весь остаток дня Риса избегает заходить в каморку, когда оба парня находятся там одновременно; а поскольку Кам не упускает Коннора из виду ни на секунду, Рису они видят только во время её кратких набегов с постельным бельём и туалетными принадлежностями.
– В подвале Сони у нас целая коллекция всего, что нужно, – говорит она, передавая Коннору зубную пасту, а Каму – щётку.
– Так мы что – должны пользоваться одной щёткой? – спрашивает Кам с препротивнейшей развязной улыбкой.
Риса, смутившись, извиняется.
– Найду ещё одну.
Коннор в жизни не видал, чтобы Риса смущалась. Он бы, пожалуй, невзлюбил Кама за это ещё больше, если бы не понимал, что дело тут не в Каме, а в том, что они оба здесь в одно и то же время. Интересно, как бы Риса вела себя, не будь тут Камю Компри?
Ответ он получает после ужина, когда Кам отправляется в душ.
Грейс взялась развлекать Дирдри. Смех, доносящийся из детской, доказывает её успех на этом поприще. Коннор пытается найти более-менее удобную позицию на чёртовой кушетке. В двери появляется Риса и останавливается на пороге. Шум воды в душе дальше по коридору свидетельствует, что Кам будет занят по крайней мере ещё несколько минут.
– Можно войти? – робко спрашивает Риса.
Коннор садится на кушетке, стараясь не показывать, как он нервничает.
– Конечно.
Она усаживается на единственный в комнате стул и улыбается.
– Мне не хватало тебя, Коннор.
Вот оно, мгновение, которого он так долго ждал. Надежда, что оно придёт, помогала ему не пасть духом. Но как бы Коннору ни хотелось ответить на чувства Рисы, он знает, что не должен этого делать. Им нельзя быть вместе. Он не имеет права тащить её за собой в сражение – теперь, когда она в безопасности. Но и толкнуть её в объятья Кама он тоже не может.
Поэтому он сжимает обеими руками её ладонь, однако не слишком крепко.
– Да, мне тоже. – Он говорит это сдержанно, без того жара, который ощущает на самом деле.
Риса всматривается в него; и он надеется, что ей удастся заглянуть за его холодный фасад.