Такая естественная. И красивая.
– Привет, – воскликнула она и показала на наушники, свисавшие с ее плеч на тонких проводках. – Прости, я слушала музыку. Я получила письмо о слиянии компаний. Поздравляю. Ты хочешь, чтобы я что-то сделала?
Да. Обхвати губами мой член и отсоси. Жестко.
– Пойдем поужинаем, – вместо этого сказал я.
Видимо, я совсем тронулся умом, потому что этим приглашением нарушил сразу несколько своих правил.
Никаких свиданий.
Никаких свиданий со Служанкой.
Пресекать на корню возможную привязанность.
Не ставить себя в уязвимое положение.
Но я очень сильно хотел трахнуть ее, особенно после всех этих лет, прежде чем вернуться в Лос-Анджелес.
Она несколько раз моргнула, а затем выпалила:
– Нет.
Но в ее голосе не слышались равнодушие и бессердечность. Скорее удивление и нотки смущения.
– Это не очень хорошая идея, и ты это знаешь, – добавила она, сжимая заляпанной краской рукой белую дверь.
– А почему, черт побери, нет?
– Ну, я сходу могу назвать с полтысячи причин, и, пожалуй, начну с самых очевидных – ты мой босс и называешь меня Служанкой.
– Это ласковое прозвище, – возразил я. – И если оно тебе не нравится, я могу его не использовать. Что еще?
Она усмехнулась.
– Когда ты нанимал меня, то пообещал, что нас будут связывать только рабочие отношения и ничего больше.
– Ну и что? – фыркнул я, начиная терять терпение. Она хоть понимала, что отказывалась от того, что я еще никому не предлагал? – А теперь я хочу, чтобы ты отправилась со мной поужинать. К тому же я планирую полакомиться бифштексом, а не твоей киской.
Возможно, я немного переборщил, потому что Служанка – Эмилия, черт подери – попыталась захлопнуть передо мной дверь. Но мне все же удалось просунуть ногу в щель. Она придавила мою ногу, но я не стал обращать на это внимания.
– Хорошо. Давай закажем ужин сюда. Что за реакция? Тебе и самой нужно поесть. Кроме того, Рози ведь дома. Верно? Не думаешь же ты, что я попытаюсь трахнуть тебя на глазах у твоей сестры?
Но судя по выражению, появившемуся на ее лице, именно так она и думала.
Наверное, я это заслужил.
Я поднял три пальца вверх и вздернул подбородок.
– Слово скаута.
Эмилия нерешительно приоткрыла дверь, но не пропустила меня.
– Мы закажем еду и поужинаем, но на этом все, – предупредила она и только потом отошла в сторону, разрешая мне войти в ее маленький мир.
Я ворвался в ее квартиру и в ее жизнь. Пол цвета светлого дерева дополнялся белыми стенами, кухонным гарнитуром и немногочисленной мебелью, видневшейся в открытой планировке помещения. Это место напоминало психиатрическую больницу. В углу гостиной рядом с окном, в котором виднелся город, стоял мольберт и большой холст с незаконченной картиной. Вишневое дерево на берегу озера. Рисунок получился настолько ярким и четким, будто стоит протянуть руку, и ты окажешься там. Но это обманное ощущение. Мы находились в бетонном царстве в окружении небоскребов. Дыма промышленных труб и зеркал.
Интересно. Выходит, Служанка рисовала картины. Меня это не удивило. Она действительно была талантлива. И ее мазня не выглядела безвкусной или навеянной модой. Ее творчество наводило на размышление. Но при этом не граничило с безумием. На самом деле оно показалось мне практически идеальным.
Служанка стояла ко мне спиной. И мы оба смотрели на картину.
– Почему именно цветущие вишни? – спросил я на десять лет позже, чем следовало.
Служанка всегда неровно дышала к этому дереву. Она рисовала и прочую фигню на всем, что попадалось под руку: учебниках, рюкзаке, одежде, руках. Но цветы вишни встречались чаще остального. Да она даже волосы выкрасила в тот же оттенок.
– Потому что они красивы и… не знаю, цветы так быстро увядают. – По тону ее голоса я догадался, что она улыбалась. – В детстве бабушка каждую весну возила меня в Вашингтон на фестиваль цветущей вишни. Только меня. И я целый год ждала этой поездки. Нам никогда не удавалось накопить побольше денег, чтобы гулять там весь день, сходить после этого в ресторан… но это имело для меня большое значение. Просто огромное.
Она замолчала на мгновение.
– Но когда мне было семь лет, она заболела. У нее обнаружили рак. И поездки пришлось отложить. Я с трудом понимала, как она могла умереть, уйти и больше не вернуться, поэтому она рассказала мне о сакуре. В Японию люди съезжаются со всего мира, чтобы посмотреть, как цветут деревья. Этот сезон длится недолго, но зрелище захватывает дух. А затем цветы увядают, опадают на землю и разносятся ветром. Бабушка говорила, что период цветения вишни – это жизнь. Милая и красивая, но предательски короткая. Вот почему не стоит тратить ее на то, что тебе не хочется делать. И стоит проводить ее с людьми… которых любишь.
Ее глаза медленно закрылись, а губы приоткрылись для глубокого вдоха.
Она замолчала, а у меня, черт побери, перехватило дыхание. Потому что я понимал, почему она замолчала. Из-за меня.
И того, что я сделал.
Из-за своих эгоистичных причин я не позволял ей проводить время с любимыми людьми – с родителями и сестрой – с тех пор, как ей исполнилось восемнадцать.
– Черт побери, да я тут прям нюни развела, – усмехнулась она. – Прости.
– Не извиняйся.
Сглотнув, я шагнул к ней, чтобы мы оказались рядом, но при этом продолжали смотреть на картину.
– Дерьмо случается. Моя мама умерла, когда мне было девять лет.
– Я знаю. – Ее голос прозвучал безрадостно, но не встревоженно. – Наверно, тебе было нелегко.
Обычно людям не нравилось, когда я вспоминал о своей покойной матери. Никому не хотелось иметь дело с чужим горем.
– Хоть ты сама признала, что нюня, я не смог отдать тебе пальмовую ветвь первенства и вытащил свой козырь, – спокойно ответил я и пожал плечами.
– Вишес. – Она рассмеялась, а затем, повернувшись ко мне, посмотрела на меня так, как смотрят учителя на разочаровавших их учеников.
Я усмехнулся.
– Ты же и сама понимаешь, что умершая мама бьет по степени жалости умершую бабушку.
Она похлопала меня по плечу, но на ее лице все же мелькнула улыбка.
– Ты просто ужасен.
– Ты хотела сказать, до ужаса сексуален? С этим не поспоришь.
Мы заказали еду из вьетнамского ресторана, после чего я рассказал ей, как мама попала в аварию, а потом умерла, когда мне было девять лет. В общих деталях и не вдаваясь в подробности, кто виноват в ее смерти. Так как ее одежду покрывали пятна краски, мы разместились на тряпке, закрывавшей пол у мольберта. Я бы предпочел диван, но не стал возражать. Причина, по которой я рассказал ей о своей матери, банальна. Мне не хотелось, чтобы она пнула меня под зад, если дело дойдет до секса. И если уж я собирался развратить ее, мне требовалось как можно больше преимуществ.
Служанка плакала, пока я рассказывал ей о том, что о смерти мамы узнал от экономки, которая и успокаивала меня, потому что отец уехал в срочную командировку.
Я мог назвать множество причин, почему не рассказал ей всей правды. Тех, из-за чего я держал это в тайне все эти годы. И они не изменились за это время.
Я все еще испытывал стыд из-за того, что не понял, о чем говорили папа и Джо в тот день в библиотеке. Все эти годы я корил себя и гадал, мог ли спасти маму, предупредив ее или рассказав кому-то еще.
Но вероятно, это не помогло бы, потому что вряд ли бы кто-то поверил девятилетнему ребенку.
А если бы и поверил, что бы это изменило? Мама все равно бы умерла, и, вполне возможно, для меня все бы обернулось еще хуже. Стыд, жалость, сплетни и, скорее всего, суд. Да и чего еще ожидать, если твой родной отец посылает брата своей любовницы в прямом смысле перекрыть кислород своей жене? Да эта слезливая история преследовала бы меня всю жизнь. Меня бы навечно заклеймили как «бедного малыша».
Но я себя таковым не считал. Я был богатым человеком. Обладающим властью. И намеревался сохранить этот образ в глазах других.
Я доверял Эмилии. Знал, что могу ей все рассказать. Она хранила наш секрет ото всех, пока училась в старшей школе. И не сомневался, что она так же сохранит в тайне правду о моих шрамах.
То, как она смотрела на меня, пока мы сидели на тряпке, – я даже не сомневался, что мои брюки за девятьсот баксов где-нибудь да испачкались, – развязало мне язык, отчего я рассказал ей все остальное. Но мне не хотелось, чтобы она думала обо мне так же, как думал о себе я. Что я ошибся, промолчав об услышанном. Что мне бы удалось спасти мать, расскажи я кому-нибудь об этом. Что мог бы остановить Дэрила еще до того, как он объявился в особняке. Что я поступил глупо. Как слабак.
– Мне бы хотелось, чтобы ты позволил мне быть рядом с тобой, когда я жила в Тодос-Сантос, – пробормотала она, глядя на свои бедра и борясь с новым приступом слез.
У меня зачесались руки от желания прикоснуться к ней, но не объятий ради. А чтобы трахать ее до тех пор, пока каждый сантиметр ее тела не покроется испариной.
Я вежливо улыбнулся.
– Видишь? У нас у всех есть своя история о цветущей вишне. – Я огляделся вокруг и внезапно почувствовал сильное желание сменить эту тему. – Кстати, а где чертова Рози?
Во мне вновь стали просыпаться чувства, которые охватывали меня, когда она жила так близко, что я мог заглянуть в окно ее спальни. Вот только я не разобрался, какие именно.
Ни тогда, ни сейчас. Я просто знал, что не стоило идти у них на поводу. Мне и так хватало гребаных пожаров в личной жизни, которые требовалось затушить.
Служанка пробормотала, что пойдет проверит сестру, а заодно позовет ее, и поднялась на ноги. И именно в этот момент в дверь позвонили. Она повернулась ко мне и приподняла бровь, удивляясь такому совпадению, после чего неторопливо направилась к двери.
Это оказался курьер. Запах горячей, острой еды донесся до меня от дверей, пока она мило болтала с парнем. Типичная Эмилия, добрая со всеми без исключения.