– И мне тоже, – согласился Джейми.
Раздались торопливые шаги, и в коридоре появился Дин, держа за руку молодую, незнакомую нам женщину. Я никак не мог решить, кто из них больший кобель – он или Трент. Хотя теперь, когда Трент станет отцом, возможно, многое изменится.
– Что я пропустил? – выпалил Дин.
– Ничего, кроме элементарных социальных навыков. – Джейми возмущенно посмотрел на него, а затем впился взглядом в цыпочку, которую тот привел с собой. – Не обижайтесь, леди, но неужели действительно стоило тащить сюда свою подружку?
– Да отстаньте вы от него. – Эмилия зевнула, слегка поерзала на стуле, который стоял у стены, а затем вновь продолжила рисовать. Цветущие вишни. Ее любимые. И мои тоже. – Это никого не волнует, кроме тебя.
У меня в руке зазвонил телефон.
– Мне нужно ответить, – застонав, сказал я.
Эмилия тепло улыбнулась и представилась подружке, которую притащил Дин. Она всегда хорошо относилась к цыпочкам, которых Дин и Трент таскали на любые светские мероприятия, которые мы посещали все вместе, хотя и знала, что больше никогда их не увидит. Но именно такой и была Эмилия. Отзывчивой. Милой. И… моей.
Я прислонился к стене и заткнул одно ухо, чтобы заглушить шум в коридоре.
– Алло?
– Ага, – донесся до меня голос мистера Витери. Он оставался все таким же немногословным. – Я поговорил с вашим финансовым консультантом. Вы планируете предложить шесть миллионов долларов за галерею на Венис-Бич?
– Я хочу сделать предложение сегодня вечером, – подтвердил я. – Купить весь комплекс целиком.
– На ваше имя? – Голос Витери звучал настороженно, с нотками предупредительности.
Я покачал головой, хотя он и не мог меня видеть.
– На Эмилию ЛеБлан. Мою невесту.
– Я помню, – раздраженно процедил Витери сквозь зубы. – Ту самую невесту, с которой вы не собираетесь подписывать брачный контракт. Нужно ли мне еще раз повторить то, что я думаю по этому поводу, мистер Спенсер?
– Нет.
Я любил ее. Любил так сильно, что, кроме смерти, мы разлучились бы лишь в том случае, если Эмилия в один прекрасный день проснулась и решила бы переспать с каждым парнем из моего телефонного списка. Но и тогда бы, возможно, я простил ее.
Я всегда считал, что люди – богатые люди, – не подписывающие брачный контракт, просто дураки, а значит, и не должны иметь столько денег. Естественный отбор высших классов – вот как я это называл. Но теперь я понимал. Понимал, почему они это делали.
Они не хотели думать о плохом. Думать о неудаче.
Потому что вообще не рассматривали вариант, что может что-то не получиться.
И когда я опустился на одно колено под вишневым деревом во время нашей поездки в Японию, то мог думать лишь о том, что больше Эмилия никуда не денется. Никогда. По крайней мере, без меня.
Принять тот факт, что ты любишь человека, гораздо сложнее, чем влюбиться в него. На это требовалось время. И мужество. Но когда я наконец-то потерял бдительность, то обнаружил нечто невероятное.
Мне хотелось создать новый мир и наполнить его глубокими стонами и улыбками Эмилии. Ее смехом, невероятными глазами и сумасшедшим гардеробом. Она стала моей таблеткой счастья, которую я принимал каждый день, чтобы удостовериться, что могу спать, есть и просто жить.
И все это я делал благодаря ей.
Я повесил трубку, а затем вернулся к своим друзьям. Подружка Дина сидела рядом с Эмилией и восхищенно смотрела на ее рисунки. Я гордо выпятил грудь.
Дин толкнул меня локтем и кивнул в сторону Эмилии.
– Что, ребята, вы следующие? За детьми?
– Да пошел ты, – выпалил я, будто он предлагал мне взойти на эшафот, а не создать новую жизнь.
– Кстати, я решил, что готов продать тебе акции обратно. Думаю, ты уже достаточно попресмыкался перед всеми, перед кем должен был извиниться.
– И за сколько? – спросил я и повернулся к стене, чтобы прикрыть от любопытных взглядов, как забиваю косяк.
Это все действовало мне на нервы. Даже то, что Трент вскоре станет отцом, выбивало меня из колеи. Я сделал мысленную пометку удостовериться, что Служба по делам опеки станет каждый месяц проверять ребенка. А то с такими родителями может произойти всякое. Я положил табак вперемешку с дурью на папиросную бумагу и равномерно распределил смесь подушечками пальцев.
– Семь с половиной миллионов плюс извинения. – Дин дернул плечом.
– Восемь и без извинений, – предложил я.
– Восемь с извинениями и только потому, что ты, придурок, не потрудился сделать все правильно сразу.
– Семь с половиной с извинениями, – рассмеявшись, согласился я. – Хочешь, чтобы я встал на колени?
– Только если ты будешь сосать член так же хорошо, как твоя подружка. – Дин поиграл бровями, но я тут же ударил его по руке.
Сильно.
– Черт побери! – застонав, воскликнул он.
– Я все слышала, – сказала Эмилия, сидящая на стуле неподалеку от нас. Один ее голос уже успокаивал меня. – Он лжет. К тому же у меня теперь другой статус. – Она пошевелила пальцами, демонстрируя помолвочное кольцо.
Огромный, чертовски огромный бриллиант. Розовый – для моего Цветка, конечно же.
– Я знаю, что он лжет, детка. Пойдешь со мной на крышу? – спросил я.
Она кивнула и поднялась на ноги, оставляя свой блокнот с рисунками на стуле. Когда двери лифта закрылись, я засунул сигарету в карман и, прижав ее к одной из стен, обрушился на ее губы. Она застонала в ответ, а вскоре ее руки уже зарывались в мои волосы, а мои плотно обхватывали ее талию. Мы стали двумя телами, слившимися в одно, несмотря на одежду.
– Чего ты хочешь? – спросила она.
И мне пришлось что-то быстро придумывать в ответ. За последнюю пару месяцев этот вопрос стал нашей маленькой шуткой.
Спроси меня… чего я хочу?
– Я хочу, чтобы она была черной, – спустя пару мгновений выпалил я.
– Что должно быть черным? – тяжело дыша, переспросила она.
Я засунул руку в ее джинсы и потер клитор через трусики. В тот момент меня даже не заботило, есть ли в лифте камеры.
– Твоя галерея на Венис-Бич, – ответил я.
Она перестала целовать меня. Перестала цепляться за мои волосы. Резко вскинула голову и с подозрением уставилась на меня.
– Нет, – выдохнула она.
– Да. Я никогда не понимал, почему галереи всегда такие супербелые, понимаешь?
– Вик… – Ее губы дрожали, а глаза блестели от слез.
Слез счастья. Потому что сейчас я делал ее счастливой. Все чертово время, что мы вместе.
– Я люблю тебя так сильно, что иногда мне кажется, что это нереально, – призналась она.
Я прекрасно понимал, что она чувствовала.
– Нет, реально. И это принадлежит нам.
Следующие несколько минут я курил, а она танцевала на крыше, время от времени улыбаясь мне. Я наблюдал за ней с ухмылкой на лице. Жизнь прекрасна. А вскоре станет еще лучше. Когда эта женщина станет только моей.
И это ощущалось так правильно. Не было на свете ни отца, ни Дэрила, а Джо жила в однокомнатной квартире на окраине Сан-Диего и работала официанткой в две смены. Она так и не уехала на Гавайи. Но иногда все еще пыталась связаться со мной, чтобы выпросить немного денег. Но я никогда не отвечал ей.
Мы провели на крыше не больше десяти минут, а затем спустились в родильный зал, где все ждали, пока стриптизерша Трента родит, но в коридоре никого не оказалось. Никого из наших.
– Ты уверен, что мы спустились на нужный этаж? – Эмилия растерянно оглядывалась по сторонам.
Место выглядело похоже. Но с другой стороны, все коридоры больниц выглядели аналогично.
Мы заметили ее блокнот для рисования в конце коридора за пару секунд до того, как пухленькая медсестра выскочила из палаты, что-то читая в карте пациента.
– Вы друзья Васкес и Рексрота?
Мы дружно кивнули.
– Поздравляю. Родилась здоровая малышка. Пойдемте за мной.
Мы практически бежали за ней. Но вскоре медсестра уже стучала в одну из палат.
– Войдите, – донесся из-за двери голос Трента.
И она впустила нас внутрь.
Эмилия вошла первой, но я следовал за ней по пятам, держа ее за руку. Трент выглядел довольным. Счастливым. Черт побери, да он светился как лампочка, пока держал в руках крошечную малышку, завернутую в белую пеленку и с бело-розово-голубой шапочкой на голове. Она выглядела такой умиротворенной и милой. Валенсиана лежала на постели и разговаривала по-португальски со своей матерью, сидевшей рядом.
– Бразильянка, афроамериканка и немка, – сказал Трент, демонстрируя нам свою дочь.
Эмилия сжала мою руку.
– Довольно длинное имя, может, сократить его до инициалов и для краткости называть ее Баан? – Я изогнул бровь, а Трент рассмеялся.
Трудно в это поверить, но на мгновение у меня мелькнула мысль, что его дочь, возможно, так же красива, как и ее родители, что станет ужасной новостью для всего мужского населения планеты. Ее кожа была светло-коричневого оттенка, а глаза – серыми, как у Трента.
– Это ее гены, придурок.
– Трент! – воскликнули все в комнате в унисон.
А я ухмыльнулся как настоящий засранец.
– Ай-ай-ай, – качая головой, сказал я. – И как же вы ее назовете?
Он протянул малышку Эмилии, даже не спрашивая, хотела ли она подержать ее на руках. Но, судя по улыбке, которая засияла на ее лице, я понял, что она только рада этому. Прижав ребенка к груди, она заворковала над ним.
А Трент уже встретился взглядом с Валенсианой. Что-то промелькнуло между ними. Я знал, что они не пытались строить отношения. Но не сомневался, что они не считают свою дочь досадной ошибкой. Да, Трент считался одним из самых богатых людей в своем районе Чикаго и при этом сексуальным, словно дьявол. А когда мы расширим фирму, он станет еще богаче. Но сейчас это не имело никакого значения. Потому что несмотря ни на что, они любили и боготворили эту малышку гораздо сильнее, чем некоторые женатые пары любили своих детей.
– Луна, – одновременно сказали новоиспеченные родители.
Казалось, Эмилия вот-вот рухнет в обморок от счастья. Она улыбнулась, прижала Луну к себе и вновь заворковала с малышкой, бормоча, что для такой идеальной девочки это идеальное имя.