Ну, он хотя бы ходит. Почти.
– Привет, недотепа, – говорю я, обнимая младшего из братьев.
– Это ты играла? – спрашивает Себастиан, обнимая меня в ответ.
– Ага.
– Звучало прямо как у нее.
– Вовсе нет, – качаю я головой.
– Совершенно точно нет, – соглашается Данте.
– Дай-ка мне метлу, – распоряжается Грета. – Ты только развел еще больший беспорядок.
Пока она отвернулась, Неро утащил одну из апельсиновых булочек и сунул целиком в рот.
Почувствовав неладное, Грета резко оборачивается и пристально смотрит на него. Неро пытается сохранять невозмутимое выражение лица, несмотря на то, что его щеки раздуты, как у бурундука.
– Это на обед! – кричит Грета.
– Щещас офед, – отвечает Неро с набитыми щеками.
– Еще нет! Дождитесь отца.
Неро с трудом проглатывает булочку.
– Он не будет есть. Ты знаешь, каким он бывает в этот день.
– Ну так не усугубляй! – говорит Грета. – А ты, – она показывает пальцем на Себастиана, – убирайся отсюда, пока не разбил что-то ценное.
– Ладно, ладно, – Себастиан подхватывает костыли под мышки и ковыляет в гостиную, едва не задев чайник Греты и опрокинув метлу.
Неро аккуратно ловит ее за ручку правой рукой, а левой хватает еще одну булочку. Он передает метлу Грете, пряча сдобу за спиной.
– Вот, Грета, – говорит он. – Ты же знаешь, я всегда готов помочь.
– Твоя помощь меня до ручки доведет, чертенок.
– Смотря где она находится.
Грета пытается отхлестать его кухонным полотенцем, и Неро выбегает из кухни, чуть не сбив на ходу Себастиана.
Данте следует за ним куда более неторопливо. Я ухожу последней, заглядевшись на свежеиспеченные апельсиновые булочки, но не рискнув навлечь на себя гнев Греты.
Все же нам удается соблазнить papa партией в маджонг и бутылкой вина, которую принес Данте. Мы по очереди играем друг против друга, и Неро в конечном итоге выходит победителем, впрочем, не без обвинений в жульничестве и требований пересчитать все фигуры на случай, если некоторые из них были «потеряны» в ходе игры.
Когда обед готов, мы буквально вынуждаем Грету сесть с нами за стол, вместо того чтобы продолжать хлопотать. Неро убеждает ее выпить бокальчик вина, а потом еще несколько, после чего Грета пускается в истории о знаменитом писателе, с которыми она была знакома и с которым, возможно, спала «разок-другой», пока он не написал с нее персонажа, глубоко ее оскорбившего.
– Это был Курт Воннегут? – спрашивает Себастиан.
– Нет. – Грета качает головой. – И я не скажу вам его имя – какое-то время он был женат.
– Это был Стейнбек? – лукаво ухмыляясь, спрашивает Данте.
– Нет! Сколько, по-твоему, мне лет? – возмущенно отвечает Грета.
– Майя Энджелоу? – с невинным видом спрашиваю я.
– Нет! Прекратите гадать, бесстыжие вы чудовища!
– Какое же это бесстыдство, – говорит Данте. – Они все очень уважаемые писатели. Вот если бы мы назвали Дэна Брауна…
Для Греты, обожающей «Код да Винчи», это было слишком.
– Хватит! – говорит она, угрожающе поднимаясь с кресла. – Я выкидываю ваш десерт в мусорку.
Неро подает мне отчаянные сигналы, чтобы я бросилась спасать семифреддо из морозилки, прежде чем Грета исполнила свою месть.
Так что день проходит довольно радостно, учитывая обстоятельства. Единственный, кто не столь весел, как обычно, это Себастиан. Он пытается улыбаться и принимать участие в играх и беседах, но я вижу, что недели покоя и потеря самого любимого занятия сказываются на нем не лучшим образом. Он кажется худым и изможденным. Его лицо бледное, словно он не высыпается.
Я знаю, ему не нужны мои очередные извинения. Но наблюдать за тем, как он пытается передвигаться по узким коридорам и многочисленным лестницам дома на этих чертовых костылях, убийственно для меня.
Даже несмотря на это невеселое напоминание, первая половина дня подходит к концу слишком быстро. Как только мы поели и прибрали со стола, Данте и Неро приходит пора возвращаться на стройку башни на Оук-стрит, а Себастиану – на занятия по биологии.
Я могла бы остаться с papa, но знаю, что он закончит бутылку вина за просмотром старых фотоальбомов. У меня не хватит на это духу. На всех этих фото papa, mama и мои братья путешествуют по Сицилии, Риму, Парижу и Барселоне, когда я даже еще не родилась или, в лучшем случае, сижу в коляске. Это напоминает мне о том, чего я была лишена.
Так что я целую отца и предлагаю Грете помочь с посудой, зная, что она не позволит мне, а затем возвращаюсь в гараж, чтобы вновь сесть за руль джипа Нессы.
Я возвращаюсь в особняк Гриффинов в три часа дня.
Дома еще не должно быть никого, кроме персонала. Когда Имоджен не занимается семейным бизнесом, она фокусирует внимание на десятках благотворительных фондов и организаций или же отправляется на встречи с богатыми и влиятельными женами высокопоставленных граждан Чикаго. Фергус, Кэллам и Риона работают допоздна, а Несса занимается почти каждый день – либо в Лойоле, либо в школе балета «Лэйк-Сити».
Однако когда я прохожу на кухню через заднюю дверь, я слышу два мужских голоса.
Кэллам и его телохранитель сидят на барных стульях в рубашках, куртки наброшены на спинки.
Не знаю, о чем они говорят, но при виде этой скотины, которую, как я теперь знаю, зовут Джексон Хауэлл Дюпон, я преисполняюсь яростью. Кэллам познакомился с ним во время учебы в академии «Лэйксайд». Джек один из многочисленных отпрысков семьи Дюпон, которая сколотила свой первый капитал на производстве пороха, а затем изобрела нейлон, кевлар и тефлон.
К несчастью для малыша Джеки, Дюпоны преуспели и в производстве потомства, так что теперь их примерно четыре тысячи. Той ветви, из которой происходит Джек, едва хватило денег, чтобы оплатить его обучение в модном частном колледже без привлечения трастового фонда, и теперь бедняге Джеку приходится возить Кэллама повсюду, выполнять его поручения, прикрывать его спину и время от времени ломать за него коленные чашечки. Например, моему брату.
У меня перед глазами до сих пор стоит невеселая улыбка Себастиана и синяки у него под глазами. Мне хочется схватить первую попавшуюся струну и обернуть ее вокруг горла Дюпона. Кэллам дальновидно держит его на заднем плане, подальше от дома Гриффинов и моих глаз. Но, похоже, муж не ожидал, что я вернусь домой так рано.
– Какого хрена он тут делает? – рычу я.
Кэллам и Джек встали, пораженные моим внезапным появлением.
– Ладно тебе, Аида, – говорит Кэллам, предупреждающе поднимая руки. – Это все уже быльем поросло.
– Вот как? – ощериваюсь я. – Себастиан до сих пор ковыляет на костылях, а этот отмороженный, похоже, так и числится у тебя на жалованье.
Джек закатывает глаза, вразвалку подходит к фруктовой тарелке на барной стойке и выбирает самый красивый и сочный фрукт.
– Посади свою сучку на поводок, – говорит он Кэлламу.
К моему удивлению, Кэллам опускает руки и разворачивается к Джеку, его лицо неподвижно, но глаза сверкают.
– Что ты сказал? – требовательно переспрашивает он.
Я замечаю тусклый блеск металла под курткой Джека. Его пистолет висит на спинке стула во внутреннем кармане, вместо того чтобы быть надежно закрепленным на теле. Что за гребаный любитель.
В два шага я добираюсь до куртки и вынимаю пушку.
Я проверяю, есть ли в ней патроны, затем снимаю с предохранителя и перезаряжаю.
Кэллам и Джек замирают, как олени, услышав звук пули, входящей в патронник.
– Аида! – жестко говорит Кэллам. – Не вздумай…
Я уже наставляю пушку на Джека.
– Оставлять свое оружие без присмотра, – я цокаю языком, качая головой в притворном неодобрении. – Очень неосмотрительно, малыш Джеки. Где ты обучался, в Чикагской полицейской академии? Или в школе клоунов?
– Иди на хрен, тупая сука, – рычит Джек и краснеет от ярости, на его лице появляется оскал. – Не будь ты его женой…
– Ты бы что? Отхватил бы по лицу, как в прошлый раз? – фыркаю я.
Джек так зол, что набросился бы на меня, если бы я не наставляла пистолет прямо на его грудь.
Кэллам сейчас явно в раздрае. С одной стороны, он взбешен тем, что я достала пистолет и направила дуло на его телохранителя прямо посреди кухни. С другой, ему не нравится, как Джек со мной разговаривает. Ни капли.
– Опусти пистолет, – велит мне супруг.
Но с холодной яростью в глазах он смотрит на Джека.
– Хорошо, – отвечаю я, опуская пистолет чуть ниже, чтобы он был нацелен аккурат Джеку на колено, – после того, как он заплатит за то, что сделал с моим братом.
Мне еще не приходилось стрелять в людей. Мы миллион раз были с братьями на стрельбище, используя то бумажные человеческие силуэты, то фигуры зомби или грабителей. Я знаю, как целиться в центр тяжести, как группировать выстрелы. Как правильно нажимать на спусковой крючок вместо того, чтобы дергать его, как контролировать ответный огонь.
Это довольно странно – целиться в живого человека. Я вижу капельки пота вдоль линии роста волос Джека, вижу, как слегка подергивается его правый глаз, когда он пристально смотрит на меня. Вижу, как поднимается и опускается его грудь. Это живой человек, хоть и редкостный придурок. Я действительно собираюсь всадить в него пулю?
Джеку приходит в голову, что лучший способ избежать этого – взять меня на слабо. Может, он думает, что реверсивная психология работает именно так. Или он просто кретин.
– Ты не выстрелишь в меня, – презрительно усмехается он. – Ты просто мафиозное отродье, маленькая испорченная девочка, которая хочет казаться крутой, как ее ссыкливые братья.
Кэллам, более проницательный, чем Джек, понимает, что я выстрелю раньше, чем успею пошевелиться.
Он бросается за пистолетом, успевая отвести мои руки как раз в тот момент, когда я нажимаю на курок.
В замкнутом пространстве кухни выстрел раздается с пронзительной громкостью. Он отдается эхом снова и снова, оглушая нас.
Из-за вмешательства Кэллама я промазала. Однако прежде чем вонзиться в дверцу