Я бесконечно счастлива, что мне не придется снова сидеть с ним в одной машине, и еще более счастлива, что мы с Кэлламом отправляемся по моей наводке. В общем-то, и по его тоже, но я первая об этом подумала.
В любом случае, мне нравится, когда Кэллам водит машину. Это позволяет мне исподтишка разглядывать его, пока муж не сводит глаз с дороги.
Каждый раз, когда мы остаемся наедине, кажется, что энергия меняется. В воздухе витает тяжелое напряжение, и мои мысли неизбежно возвращаются к тому, чем мы занимались, когда в последний раз были одни.
Кэллам застает меня врасплох, прерывая такие приятные мысли вопросом:
– Почему ты рассталась с Оливером Каслом?
Это бьет под дых и неприятно напоминает, как Оливер утром приставал ко мне в кампусе. Как ему постоянно удается меня подкараулить? Сначала, когда мы встречались на вечеринках, я думала, что ему пишут мои друзья, но и позже…
– Так что? – прерывает мои мысли Кэллам.
Я вздыхаю, недовольная тем, что мы снова возвращаемся к этой теме. Тем более что на этот раз за ней вряд ли последует извращенный ревнивый секс.
– Просто наши отношения с самого начала были странные, – говорю я. – Это как надевать левую туфлю на правую ногу. И чем дальше, тем хуже.
– Значит, ты не любила его? Когда вы встречались? – спрашивает Кэллам.
В его вопросе звучит уязвимость.
Я никогда не слышала, чтобы Кэллам звучал уязвимо. Хоть немного. Мне отчаянно хочется посмотреть на него, но усилием воли я не свожу взгляд с дороги. Мне кажется, что мы впервые честны друг с другом, и я боюсь все разрушить.
– Я никогда не любила Оливера Касла, – четко и уверенно говорю я.
Он выдыхает, и я знаю, просто знаю, что это вздох облегчения.
Я улыбаюсь, думая о чем-то поэтичном.
– Что? – спрашивает Кэллам.
– Ну, ирония в том, что, расставшись с Оливером, я думала о том, чтобы подыскать себе кого-то более подходящего. Кого-то похожего на меня.
Кэллам тоже смеется.
– Вместо этого тебе досталась полная противоположность, – говорит он.
– Точно.
В противоположностях есть некая симметрия. Лед и пламя. Строгость и игривость. Импульсивность и сдержанность. В каком-то смысле они дополняют друг друга.
Оливер и я скорее походили на два случайно выбранных предмета – ручка и сова. Печенье и лопатка.
Поэтому со своей стороны я не испытывала к нему никаких эмоций – только полное безразличие. Сопротивление рождает любовь. Или ненависть.
Мы подъезжаем к «Пилону». Это ночной клуб на западе города. Темный, с низким потолком, просторный и крайне сомнительный. А еще невероятно популярный, потому что это не просто какой-то там стриптиз-клуб. Представления здесь мрачные, извращенные, чествующие фетишизм. Некоторые из танцовщиц практически звезды Чикаго, включая местную приму Френси Росс. Неудивительно, что Заяц положил на нее глаз.
– Ты бывал тут раньше? – спрашиваю я Кэллама.
– Нет, – беззаботно отвечает он. – Это хорошо?
– Увидишь, – ухмыляюсь я.
Вышибала на входе проверяет наши удостоверения и пропускает внутрь.
От грохочущих басов воздух кажется густым. Я чувствую резкий запах алкоголя и землистые нотки вейпа. Свет темно-красный, отчего все вокруг окрашено в черные и серые тона.
Интерьер напоминает готический кукольный дом. Кабинки, обитые плюшем, обои с растительным орнаментом, богато украшенные зеркала. Официантки одеты в кожаные портупеи, некоторые носят ушки животных и меховые хвостики в тон – здесь в основном кролики, лисы и кошки.
Я замечаю свободный столик у самой сцены и тащу туда Кэллама, пока кабинку не занял кто-то другой.
– Разве мы не должны искать твою подругу? – спрашивает он.
– Возможно, мы как раз в ее зоне обслуживания. Если нет, я схожу и поищу ее.
Кэллам оглядывает грудастых официанток и барменш, одетых в облегающие боди из плиссированной ткани, расстегнутые до пупка.
– Значит, вот что Зайцу по душе? – говорит он.
– Думаю, всем так или иначе это по душе, – отвечаю я, закусывая губу и немного ухмыляясь.
– Да что ты? – спрашивает Кэллам и смотрит на меня с любопытством и смятением. – Расскажи-ка подробнее.
Я киваю в угол нашей кабинки, где с крюка свисает пара серебряных наручников.
– Думаю, ты нашел бы им применение, – отмечаю я.
– Это зависит, – рычит Кэллам, – от того, как ты будешь вести себя сегодня…
Его глаза темнеют, но прежде чем я успеваю ответить, к нам подходит официантка, чтобы принять заказ. Это не моя подруга Джада, но она говорит, что Джада сегодня тоже работает.
– Можете направить ее к нам? – спрашиваю я.
– Конечно, – кивает девушка.
Пока мы ждем, свет меркнет еще больше, и диджей выключает музыку.
– Дамы и господа, – проникновенно произносит он. – Прошу поприветствовать на этой сцене единственного… и неповторимого… Эдуардо!
– О, тебе это понравится! – шепчу я Кэлламу.
– Кто такой Эдуардо? – бормочет он в ответ.
– Шш!
Луч прожектора выхватывает стройного молодого человека, который немного позирует в его свете, а затем неспешно спускается к сцене. На нем фетровая шляпа и ладно сшитый зут-сьют[40] с преувеличенно широкими плечами. На лице у него усы, а во рту зажата сигарета.
Эдуардо завораживает. Все взгляды в комнате прикованы к нему и его вопиющей развязности.
Прямо перед тем, как подняться на сцену, мужчина останавливается возле стройной симпатичной блондинки в первом ряду. Он хватает ее за руку и тащит с собой на сцену, несмотря на ее протесты и явное смущение.
Затем Эдуардо разыгрывает юмористический номер – он просит девушку подержать для него цветок, тот немедленно опадает ей на грудь, и артист хватает цветок раньше, чем она успевает пошевелиться. Девушка вскрикивает. Затем Эдуардо учит ее танцевать довольно соблазнительное танго – двигаясь как настоящий профессионал, он вертит блондинкой словно манекеном.
Все это время мужчина отпускает шутки и колкости, заставляя аудиторию реветь от смеха. У него низкий приятный голос и легкий акцент.
Наконец, он сообщает девушке, что кончил с представлением, и просит поцеловать его в щеку. Когда она неохотно вытягивает губы, Эдуардо подставляет ей щеку, а затем в последнюю минуту поворачивается и целует ее прямо в губы.
Зрители, разумеется, в восторге. Они весело кричат и скандируют: «Эдуардо! Эдуардо!»
– Спасибо, друзья! Но прежде чем уйти – последний танец! – кричит тот.
Пока играет музыка, он быстро и порывисто двигается по сцене. Хватая свою фетровую шляпу, артист срывает ее с головы, распуская волну белокурых волос. Он срывает усы, а затем расстегивает пиджак, демонстрируя две абсолютно впечатляющие груди, полные и совершенно обнаженные, не считая пары красных кисточек на сосках. «Эдуардо» подпрыгивает и покачивается, заставляя кисточки вращаться, затем посылает толпе воздушный поцелуй, кланяется и покидает сцену.
Кэллам выглядит так, словно ему дали пощечину. Я смеюсь так сильно, что по щекам катятся слезы. Я видела шоу Френси уже трижды, и оно до сих пор выносит мне мозг. Ее умение ходить, танцевать и говорить как мужчина, даже смеяться как мужчина, просто невероятно. Она не выходит из образа ни на секунду до самого конца.
– Это Френси Росс, – говорю я Кэлламу, который до сих пор пытается прийти в себя.
– Это девушка Мясника? – изумленно спрашивает он.
– Да. Если верить слухам.
Я пользуюсь своим шансом расспросить Джаду, когда она приносит наши напитки. Виски со льдом для Кэллама и водку с клюквенным соком для меня.
– Хей! – говорит она. – Не виделись целую вечность.
– Точно! – улыбаюсь я в ответ. – Тут столько всего случилось.
– Я наслышана, – говорит Джада, бросая многозначительный взгляд на Кэллама. У нее крашеные черные волосы, куча пирсинга и губы с ярко-лиловой помадой. Ее отец раньше работал на моего, пока его не отправили в тюрьму за другие провинности. В частности, он пытался обмануть государственную лотерею. Все шло отлично, пока он случайно не выиграл два раза подряд, что выглядело слегка подозрительно.
– Видела шоу? – спрашивает меня Джада.
– Да! Френси просто лучшая. – Я наклоняюсь поближе и говорю тише, чтобы музыка заглушала мой голос. – Это правда, что она встречается с тем польским гангстером?
– Не знаю, – отвечает Джада, забирая с соседнего столика пустой стакан и ставя себе на поднос. Теперь она избегает моего взгляда.
– Да ладно тебе, – подначиваю я. – Я знаю, что вы с ней близки.
– Может, и встречаются, – невнятно произносит она.
– Он приходит сюда посмотреть на нее? – спрашиваю я.
– Нет, – отвечает Джада. – Я не видела.
Ей определенно не нравится эта тема. Но я еще не готова ее закрыть.
Кэллам протягивает руку под столом и аккуратно вкладывает сложенную купюру в ладонь Джады.
– Где она живет? – спрашивает он.
Джада колеблется. Она украдкой бросает взгляд на свою ладонь, чтобы посмотреть номинал.
– Желтое здание на Черри-стрит, – наконец говорит она. – Четвертый этаж пешком по лестнице. Он бывает там по вторникам – это ее выходной.
– Ну вот, – тихо говорю я Кэлламу, когда Джада уходит. – Если Заяц не выйдет на контакт после разгрома казино, мы достанем его во вторник.
– Да, – соглашается тот. – Еще не поздно – напиши своим братьям и спроси, нужна ли им наша помощь с казино.
Я как раз отправляю сообщение, когда Джада приносит нам еще по порции выпивки.
– За мой счет, – говорит она намного дружелюбнее, раз уж я закончила свой допрос. – Больше не пропадай так надолго.
Она подвигает мне водку с клюквенным соком. Я не планировала пить по второй, но раз уж это бесплатно…
– Спасибо! – говорю я и поднимаю стакан в ее честь.
– Следующая на сцене Рокси Роттен, – говорит Джада. – Это стоит увидеть.
Когда я подношу соломинку к губам, то вижу странный блеск на поверхности моего напитка. Я снова ставлю его на стол, глядя на стакан. Может быть, просто красны