Лишняя информация
Обычно Лейла ждала командировок с нетерпением. В гостиничном номере со своими пакетиками зеленого чая, с анонимным Wi-Fi, с шариковыми ручками двух цветов и с таблетками амбиена она чувствовала себя профессионалом в полном смысле слова, имеющим безусловное право отрешиться на время от денверских функций нянечки. Но сейчас, когда она прилетела из Денвера в Амарилло, с первой же минуты что-то пошло не так. Словно ей никогда в этот Амарилло и не хотелось. Экономичная оперативность, с которой она, как всегда, действовала, – быстрый отъезд с парковки для арендуемых машин на правах постоянного клиента, оптимальный маршрут к домику Джанелл Флайнер, стремительность, с какой ей удалось войти к Флайнер в доверие и разговорить ее, – в другой раз все это ее бы порадовало, но теперь почему-то нет. Ближе к вечеру заехала в магазин и купила порцию мясного салата с яйцом и сыром. В номере, прокуренном прошлым постояльцем, открыла салатный соус и почувствовала себя потребительской единицей, послушно выбравшей продукт, предназначенный для ее демографической группы – для одиноких женщин за пятьдесят, которые стараются питаться разумно. Ей пришло в голову, что тоскливое чувство, которое она испытывает, имеет конкретную причину. У нее появилась новая помощница по сбору информации, Пип Тайлер, и она жалела, что нельзя было взять девушку с собой.
Слегка побаливало горло, но от этого единственным лекарством была работа, и после ужина Лейла отправилась к бывшей подружке Коуди Флайнера. Свет в номере оставила, на дверную ручку повесила табличку “Не беспокоить”. Снаружи по безоблачному небу были рассыпаны звезды, редкие и тусклые; распознать созвездия мешали городские огни и пылевое загрязнение. Техасский северный выступ пятый год терпел засуху, которую, наверно, скоро повысят в ранге: назовут не засухой, а проявлением бесповоротной перемены климата. Апрель, но вместо тающего снега – пыль.
По пути она подключила телефон через блютус к колонкам машины и без удовольствия прослушала свой разговор с бывшей женой Коуди Флайнера. Она считала себя человеком сердечным, готовым сочувственно выслушать, но в записи отчетливо различалось манипулирование с ее стороны.
– Элу́ – что это за фамилия?
– Ливанская… Я из ливанских христиан. А выросла в Сан-Антонио.
– То-то я все прислушиваюсь: выговор техасский.
Но техасский выговор у Лейлы давно исчез, он появлялся, только когда она интервьюировала техасцев.
– Лейла, вы меня извините, но не похожи вы на девушку, которая не умеет выбрать себе парня.
– Ха. Приглядитесь получше.
– Значит, вы понимаете, каково это, когда тебе изменяют.
– Про несчастливое замужество – еще как понимаю.
– Хорошо, значит – подруги по несчастью. Ваш диктофон работает?
– Я могу его выключить, если вы…
– Нет, я же вам сказала: пусть он все запишет. Самое время, чтобы хоть кто-нибудь меня выслушал. А то я уж думала, совсем никому нет дела. Хоть в интернет выкладывайте: КОУДИ ФЛАЙНЕР – РАЗДОЛБАЙ И БАБНИК, я только рада буду.
– Я слыхала, он стал очень набожным баптистом.
– Коуди? Да бросьте, не смешите меня. Для него Десять заповедей – китайская премудрость. У него теперь, точно знаю, девчонка девятнадцати лет в этой общине баптистской. И пошел он к ним только потому, что папаша заставил.
– Расскажите об этом.
– Ну, вы же и так знаете. Вы бы тут не сидели, если бы не знали. Его, голубчика, застукали. Он Третью мировую мог начать, когда привез домой эту штуку на своем распрекрасном пикапе. И его даже не уволили! Начальника сняли, а Коуди “перевели на другую должность” – всего-то. Конечно, хорошо, когда у тебя папочка – большая шишка на заводе. И надо отдать старику должное: он неплохо на него надавил. Вдруг первый раз с тех пор, как Коуди нас бросил, получаю алименты.
– Начал давать на детей?
– Пока дает. Посмотрим, на сколько ему хватит новой веры. Думаю, пока у его малышки во Христе живот не вспухнет.
– Как ее зовут?
– Дуреха Толстомясая.
– А по-настоящему?
– Марлú Коупленд. Ударение на “и”. Вы, наверно, думаете, нехорошо, что я все это про него знаю.
– Что вы, я понимаю. Он отец ваших детей.
– Девчонка с вами говорить не станет, бесполезно. Если только сам Коуди не заговорит.
Двигаясь на восток по бульвару Амарилло, она проехала, почти подряд, тюрьму строгого режима “Клементс Юнит”, мясоперерабатывающий завод компании “Маккаскилл” и завод “Пантекс”, специализирующийся на ядерных боеголовках, – три массивных комплекса, чье наружное сходство благодаря грубой утилитарности зданий и натриевым лампам заметно преобладало над различиями. В зеркале заднего вида мелькали евангелические церкви, территории вокруг офисов Движения чаепития[31], “Уотабургеры”[32]. Впереди – нефтяные и газовые скважины, установки для гидроразрыва пласта, вытравленные пастбища, загоны для откорма скота. Видно, что водоносный слой истощен. На общеамериканском конкурсе крутизны и раздолбайства городу Амарилло светит первенство по ряду показателей. По количеству заключенных – первые. По потреблению мяса – первые. По стратегическим ядерным боеголовкам – первые. По выбросу углеводородов в атмосферу на душу населения – первые. В очереди на Царствие Небесное – первые. Нравится это американским либералам или нет, мир видит их страну как одно большое Амарилло.
Лейле нравилось. Она выросла в “синей” зоне Техаса, голосующей за демократов, притом выросла во времена, когда эта зона была больше, чем сейчас, но все равно она до сих пор любила весь штат, не только Сан-Антонио с его мягкими от близости Мексиканского залива зимами и яркой зеленью мескитовых деревьев весной, она любила и бьющее в глаза уродство “красной” республиканской части. Щедрость объятий, в которые оно, это уродство, тебя принимает; рьяное его изготовление; способность гордого своим штатом техасца видеть в нем красоту. А еще – исключительная вежливость водителей, и сохранившаяся доныне обособленность былой республики[33], и убежденность в своем праве быть блистательным образцом для всей Америки. На прочие сорок девять штатов техасцы смотрят свысока, с этаким великодушным сожалением.
– Филлиша – она из тех девиц, кому стоит только тряхнуть золотыми локонами, и мужики ума лишаются. Трюкачка с одним трюком, я бы сказала. Ее трюк – волосы. Трясь-трясь-трясь. А Коуди – он же тупее фонарного столба. Столб хоть знает, что тупой, а Коуди нет. А я, похоже, самая из всех тупая, раз вышла за такого.
– После того как Коуди “перевели”, Филлиша Бабкок, я так понимаю, его бросила?
– Нет, это мистер Флайнер-старший заставил Коуди с ней развязаться. Это одно из его условий было, чтобы Коуди мог остаться на заводе. Ну и скверная же баба. Мало того что семью разрушила, еще и карьеру его чуть не загубила.
Брошенные жены, пожалуй, самые общительные из источников, самые откровенные. Бывшая миссис Флайнер, крашено-рыжая, с каким-то вогнутым лицом, что придавало ей виновато-застенчивый вид, испекла к приходу Лейлы кофейный пирог и продержала ее за кухонным столом до тех пор, пока дети не вернулись из школы.
Организовать встречу с Филлишей Бабкок было посложнее. После разрыва с Флайнером она сошлась с кем-то недоверчивым, склонным все контролировать, и он фильтровал все звонки на единственный ее номер, какой удалось узнать. Все три раза, что Лейла звонила, бойфренд ограничивался фразой: “Я вас не знаю, всего доброго” (даже он не был обделен техасской учтивостью и не позволял себе выразиться резче). Из социальных сетей – тоже, видимо, по настоянию дружка – Филлиша ушла. Но Пип Тайлер оказалась очень дотошной. Путем проб и ошибок она в конце концов узнала новое место работы Филлиши: закусочная “Соник” для автомобилистов в городе Пампа.
За две недели до поездки в Амарилло, во вторник в восемь вечера, когда посетителей в таких заведениях обычно мало, Лейла дозвонилась до закусочной, попросила позвать Филлишу и спросила, нельзя ли поговорить с ней о Коуди Флайнере и о случившемся в День независимости четвертого июля.
– Это вряд ли, – ответила Филиша, что внушало надежду. Безнадежно отрицательным ответом было бы: “Пошла на хрен”. – Если бы мне с каналов “Фокс” позвонили, тогда может быть, но вы не оттуда, так что вот.
Лейла объяснила, что “Денвер индепендент”, где она работает, – независимая служба новостей, она ведет собственные расследования на средства частного фонда. ДИ, сказала она, сотрудничает с целым рядом общенациональных новостных программ, включая “Шестьдесят минут”.
– Я не смотрю “Шестьдесят минут”, – отрезала Филлиша.
– Может, я заеду к вам в “Соник” как-нибудь вечером в будний день? После этого я даже о том, что мы встречались, никому сообщать не буду обязана. Я просто пытаюсь выяснить обстоятельства. Можно не под запись – как вам угодно.
– Мне уже то не нравится, что вам известно, где я работаю. А моему другу не нравится, чтобы я вела личные разговоры с кем-то, кого он не знает.
– Понятно. Хорошо, не будем. Не хочу навлекать на вас неприятности.
– Да нет, это глупо, сама понимаю. Чего он может бояться – сбегу я, что ли, с вами?
– Правила есть правила.
– Точно, черт бы их драл. Вот прямо сейчас он, скорее всего, сидит там через дорогу и думает, с кем это я тут болтаю. Не раз уже так было.
– Тогда не буду вас задерживать. Но если я загляну к вам как-нибудь во вторник примерно в это же время?
– Как, говорите, журнал называется?
– “Денвер индепендент”. Мы только в интернете, печатной версии нет.
– Даже не знаю. Кто-то должен рассказать обо всей той херне, что у них там на заводе происходит. Но своя рубашка, как говорится, ближе к телу. Так что нет, пожалуй.