Через три с половиной недели после переезда к ним Пип Лейла отправилась в Вашингтон. Параллельно с сюжетом о боеголовке она готовила основанный на статистике материал о подозрительно нестрогом применении налогового законодательства в сфере технологий. Все вашингтонские отели в доступной ей ценовой категории наводили уныние, но делать было нечего. Хотелось поскорее вернуться в Денвер, но ее любимый сенатор, самый либеральный из членов комитета по вооруженным силам, обещал ей пятнадцать минут в пятницу во второй половине дня, перед тем как он, подобно всем своим коллегам по Конгрессу, устремится прочь из города. Об этой беседе, чтобы не наследить звонком или электронным письмом, она договорилась с главным помощником сенатора при личной встрече. С тех пор как Агентство национальной безопасности начало раскидывать свои электронные сети, она все больше и больше руководствовалась в Вашингтоне теми же правилами, что разведчик на чужой территории. Члены Конгресса – наиболее привлекательный источник, поскольку их не проверяют на детекторе лжи.
Используя свои знакомства в Пентагоне, иные из которых возникли еще во времена работы в “Пост”, она по кусочкам составила то представление о случившемся в Альбукерке, какое могла составить, не владея секретной информацией. Да, десять боеголовок В61 отвезли в Амарилло на плановую модернизацию. Да, одна из десяти оказалась пустышкой, копией из числа тех, что хранятся на базе недалеко от настоящих и используются для тренировок аварийной команды. Да, со штрихкодами и электронными идентификаторами кто-то поработал. Да, одиннадцать дней настоящее боевое оружие было вне поля зрения – предположительно находилось в некоем слабо охраняемом подсобном помещении. Да, полетели головы. Да, теперь боеголовка “возвращена на место”, и встроенная в нее система безопасности все это время была абсолютно надежна. Нет, военно-воздушные силы не станут сообщать подробностей кражи и не станут давать никакой информации о нарушителе или нарушителях.
– Абсолютно надежных систем безопасности не существует, – сказал ей Эд Кастро, ядерщик из Джорджтауна. – Безопасна в том смысле, что не взорвется, если жахнуть по ней молотком, – это да, конечно. Безопасна в том смысле, что не удастся обойти кодовые механизмы, – вероятно. Мы также подозреваем, что бомбы нового поколения портят свой заряд, если в них начать ковыряться. Но с боеголовками среднего поколения вроде этих B61 проблема в том, что по сути они ужасающе просты. Все по-настоящему тонкие технологии – это ранние этапы, до сборки. Получение и очищение изотопов плутония и водорода – невероятно сложные и дорогие процедуры. Расчет геометрии взрывных линз – непросто. Но собрать целое из составных частей и сделать ба-бах? Увы, не так трудно. Если есть время и парочка специалистов, понять схему подрыва, имея в руках готовое изделие, очень даже можно. Результат будет не столь изящен и миниатюрен, мощность, возможно, будет снижена, но тем не менее – действующее термоядерное оружие.
– Кому оно могло бы понадобиться? – задала Лейла полуриторический вопрос.
Кастро был мастером емких формулировок – таких любят репортеры.
– Все тот же круг подозреваемых, – ответил он. – Исламские террористы. Государства-изгои. Злодеи, как из фильмов о Джеймсе Бонде. Потенциальные шантажисты. Теоретически – борцы с ядерным оружием, пытающиеся доказать свою правоту. Это конечные пользователи, и все они, к счастью, мало что могут сами. Более интересный вопрос – кто может стать поставщиком. Кто умеет раздобыть и переправить то, что никоим образом не должно попасть в чужие руки? Кто потихоньку коллекционирует такие вещи в расчете, что они когда-нибудь пригодятся?
– Приходит на ум русская мафия.
– Пока Путин не пришел к власти, я просыпался по утрам с мыслью: надо же, я еще живой.
– Но потом русская мафия стала неотличима от российских властей.
– И клептократия определенно повысила уровень ядерной безопасности.
Журналистика – это некая псевдожизнь, псевдокомпетентность, псевдоопытность, псевдодружелюбие: овладеть темой и тут же забыть, завязать отношения и тут же порвать. Но, как и многое “псевдо”, как и многие имитационные удовольствия, она очень сильно затягивает. Прохаживаясь в пятницу во второй половине дня перед Дирксен-билдингом[44], Лейла видела других журналистов с Капитолийского холма, окруженных облачками самомнения, различимыми благодаря тому, что она сама пребывала в таком облачке и близость собратьев по профессии ее напрягала. Вынули ли они, как она, батарейки из своих смартфонов, чтобы электронная сеть их не засекла? Что-то она сомневалась.
Сенатор опоздал всего на двадцать пять минут. Его главный помощник, явно предпочитая не светиться, при их с Лейлой разговоре в кабинете не присутствовал.
– Вы здорово достали ВВС, – сказал сенатор, когда они остались наедине. – Поработали на славу.
– Спасибо.
– Наша с вами встреча, разумеется, должна остаться в тени. Я назову вам других лиц, которые в курсе, и вам придется оставить электронный след контакта с каждым из них. Я хочу, чтобы эта история была рассказана, но это не стоит того, чтобы терять членство в комитете.
– Все настолько серьезно?
– Не настолько. Я бы сказал – происшествие средней серьезности. Но мания секретности вышла из берегов. Вам известно, что органы безопасности уже не довольствуются нумерацией страниц и водяными знаками на всех секретных материалах, какие мы получаем? Они что-то делают с пробелами между буквами – кажется, это называется кернинг.
– Да, кернинг.
– Каждая копия таким образом становится уникальной. “Мы верим в Технологию”. Пусть это напишут на новой стодолларовой купюре.
С годами Лейла пришла к убеждению, что политики – в прямом смысле люди из другого материала, что они химически отличаются от всех остальных. Этот сенатор был человеком обрюзглым, почти лысым, со шрамами от прыщей – и вместе с тем абсолютно магнетическим. Его поры источали некие феромоны, благодаря которым Лейле хотелось смотреть на него, слышать его голос, нравиться ему. И она чувствовала: она ему нравится. Все, кому он сам хотел понравиться, чувствовали то же.
– Выглядеть должно так, что сведения вы могли получить от кого угодно из этих людей, – сказал он, когда она записала имена. – Мы слишком верим в технологию, вот в чем беда. Полагаемся на системы безопасности для боеголовок, а о человеческой стороне дела думать не хотим, потому что технические проблемы проще, а человеческие трудны. С этим сейчас столкнулась вся страна.
– Проще оставить нас, журналистов, без работы, чем найти нам замену.
– Это меня приводит в бешенство. Нет нужды вам объяснять, в каком моральном состоянии находятся люди, обслуживающие бомбардировщики и пусковые установки. Мы не настолько пока еще верим в технологию, чтобы заменить их машинами. В будущем, возможно, до этого дойдет, но сейчас такая должность – карьерное самоубийство. Туда идут худшие, самые тупые – идут охранять наше самое грозное оружие и сходить с ума от скуки. Идут те, кто жульничал на экзаменах, кто нарушает правила, кто попадается на анализах мочи. Или не попадается.
– В Альбукерке?
– Не метамфетамин, нет. Это все-таки кадровые офицеры. Даже не записывайте, просто запомните имя: Ричард Кенилли. Доставала – по крайней мере один такой, думаю, имеется на каждой базе. Надеюсь, вы не будете против, если я кратко суммирую многостраничный секретный доклад, защищенный кернингом, вместо того чтобы дать вам его прочесть?
– Конечно, нет, вам же на самолет.
– Почти все наркотики рецептурные. Аддерол, оксиконтин. Помогают коротать время, пока твои сокурсники по академии выполняют реальные летные задания или угощаются в “Локхид-Мартине”[45] креветочным пюре из рациона астронавтов. Что я думаю насчет нашего национального законодательства о наркотиках, вы знаете. Замечу лишь, что наркотики, о которых идет речь, – так сказать, офицерские, не солдатские. Но так или иначе, при всех несправедливостях законодательства, в вооруженных силах это абсолютно недопустимо. При проверке они тоже выявляются. И это, если ты доставала, здорово мешает твоему бизнесу. Как быть?
Лейла покачала головой.
– Нужно, чтобы добрые друзья, которые снабжают тебя наркотиками, тихо завладели лабораторией, где проверяют мочу.
– Вот как! – сказала Лейла.
– Жаль, что я не могу показать вам доклад, – продолжил сенатор. – Потому что дальше – больше. Друзья-то кто? Ненавижу слово картель, оно только с толку сбивает. Правильнее будет – особая почта: DHL-эспесьяль или там FedEx-нелегаль[46]. Допустим, вы производите фальсифицированные лекарства от рака где-нибудь в Ухане, и надо переправить контейнер американскому заказчику. К кому вы обращаетесь? К DHL-эспесьяль. То же самое с оружием, с подделками под дизайнерскую одежду, с несовершеннолетними проститутками и, разумеется, с наркотиками всех сортов. Одно решение на все случаи жизни. Спрос со стороны американского среднего класса на нелегальные наркотики побудил капитал создать компании, входящие в число самых изощренных и эффективных на свете. Их бизнес – доставка, их офисы – за нашей южной границей, не так уж далеко. И наш доставала, этот Ричард Кенилли, чье имя вы запомнили, но не будете записывать, вел с ними дела не один год прямо под носом у многочисленных проверяющих, и выплыла эта история только потому, что учебная копия B61 оказалась не там, где должна быть.
– Покидала ли базу настоящая боеголовка?
– К счастью, нет. Очень печальная история и пугающая, но по-своему комичная. Имелся или нет у DHL-эспесьяль покупатель на боеголовку – этого мы никогда не узнаем. Прежде чем Ричард Кенилли успел хоть что-то предпринять для вывоза “копии”, то бишь настоящей боеголовки, с базы, он споткнулся на парковке и упал на бутылку текилы, которую нес. Стекло разбилось, осколок повредил артерию, он чуть не истек кровью, неделю провалялся в больнице. Это забавная часть истории, а вот менее забавная: Кенилли, получается, не смог поставить боеголовку в срок и не имел возможности дать знать