Союз равных?
Вместе с тем говорить о «равноправном союзе» (такова точка зрения грузинских историков) оснований нет. Вообще, назвать документ, подписанный в Георгиевске, «союзным договором» достаточно сложно. Вся дальнейшая переписка между Тбилиси и Петербургом выдерживалась в строго подчиненной тональности, с неуклонными повторениями типа «всенижайше прошу признавать рабов ваших меня и детей моих за таковых ваших наивернейших рабов, которые во всякое время по высочайшим и по всемилостивейшим вашим повелениям находятся в готовности и в покорности и желают по возможности оказывать услуги свои так усердно, как и собственную жизнь». Тон и форма говорят обо всем. Разумеется, наличие слова «раб» вовсе не означает, что Ираклий II, царь Картли-Кахетинского царства, и его семья стали «двуногой собственностью» Екатерины II Алексеевны, императрицы Всероссийской. Но протокол есть протокол. Согласно нерушимым правилам того времени, в официальной (на личном уровне вольности позволялись) переписке между равными друг другу монархами использовалась формулировка «Ваш брат» («Ваша сестра»). Если равенство по положению дополнялось династическим родством, формула расширялась: «Ваш брат и кузен», если государства состояли в союзе, подписывались «Ваш брат и друг». При этом просто «Ваш друг» или даже «Ваш добрый друг» считалось унижением адресата (именно за это, как известно, Наполеон очень обиделся на Александра I). Если один из монархов был в той или иной степени подчинен другому, под письмом, как в посланиях Станислава Понятовского императрице, значилось «Ваш брат и слуга», если речь шла о полной подчиненности, как в переписке Биронов, герцогов Курляндии, с Санкт-Петербургом, «Ваш покорный слуга и друг». Таким образом, самоопределение «раб» в письме Ираклия II, полностью идентичное самоопределению «холоп» в обращениях его предков к русским монархам, отражает не юридическое бесправие лично дворянина Ираклия Багратиони, а признание им юридически максимально подчиненного (возможно, на уровне курляндского) статуса его государства по отношению к Российской Империи. Но не более того.
Это был очевидный договор о протекторате, очень напоминающий многочисленные договоры британской Ост-Индской компании с индийскими княжествами или голландской Ост-Индской компании с раджами Индонезии. Грузия оставалась независимой во всех внутренних вопросах, отказываясь от самостоятельной внешней политики и обязуясь поставлять России «сипаев» в ее войнах (с Турцией, безусловно, ибо Иран в сферу интересов России не входил). Россия, со своей стороны, обещала защищать Грузию от турок и горцев, гарантируя это, в частности, вводом в страну своего «ограниченного контингента», а также – в случае войны с Турцией и победы – способствовать возврату Грузии земель, отторгнутых турками. Важнейшим отличием Георгиевского договора, резко отличающим его от классических английских и прочих шаблонов, был пункт, согласно которому границы двух стран становились прозрачными, разрешалась взаимная миграция, а грузинские и русские дворяне, духовенство и купечество уравнивались в правах. Фактически это был договор о «двойном гражданстве», то есть то, о чем и мечтать не смели никакие индусы, малайцы, арабы и прочие субъекты интереса Западной Европы. И еще раз: для России данный договор имел значение «отдаленное», в контексте еще не идущей, но неизбежной войны с Турцией. Для Ираклия, напротив, очень и очень сиюминутное: опираясь на Россию, он мог дать по ушам горцам и показать туркам (не султану, а паше из сопредельного Ахалциха, поскольку само по себе «грузинское» направление было не уровнем Стамбула), что отныне шалить становится себе дороже. Паша намек понял и в сентябре 1786 года предложил Ираклию подписать договор о ненападении. Естественно, сепаратный и, естественно же, подразумевающий неучастие Восточной Грузии в любых войнах с Турцией (поскольку его пашалык, как ни крути, самостоятельной единицей не являлся). Выгодно ли это было паше? Да. Он мог спокойно докладывать в Стамбул, что силы противника в надвигающейся войне будут хоть сколько-то минимизированы. Выгодно ли это было Ираклию? Безусловно. Он получал – уже сейчас! – спокойствие на турецкой границе (чего, собственно, и хотел более всего) и мог пользоваться влиянием паши на горцев, чтобы те, не имея помощи от паши, хоть сколько-то угомонились. Фишка, однако, в том, что сам по себе факт ведения переговоров с пашой был грубейшим нарушением важнейшего 4-го артикула Георгиевского трактата, прямо исключающего ведение Грузией внешнеполитической деятельности без консультаций с Санкт-Петербургом и одобрения ими грузинских инициатив.
Нарушение обязательств?
Известие о сепаратных переговорах, ведущихся между Ираклием и пашой, было бы крайне неприятным сюрпризом для российской стороны, держи их грузинский царь в тайне от Петербурга. Он, однако, карты не прятал. Представителям России на Кавказе, взволнованным таким оборотом дел, сообщал, что, дескать, во всем разберется Матушка, а на север слал письма с подробными обоснованиями своих резонов. Резоны же были. В частности, Россия, на тот момент, не могла позволить себе серьезную войну на два фронта (что позже стало основой ее стратегии), а потому, – как явствует из переписки Екатерины Алексеевны с Потемкиным, – сочла аргументы кавказского вассала заслуживающими внимания и претензий предъявлять не стала. Иными словами, «странный мир» на Кавказе устраивал на тот момент всех. В итоге договор был заключен и тут же ратифицирован Стамбулом. Летом 1787 года, когда русско-турецкая война уже началась. После чего паша получил благодарность с занесением, Ираклий избавил страну от такой докуки, как участие в большой войне, а русские обеспечили себе покой там, где воевать было на тот момент нежелательно. Следовательно, утверждения некоторых исследователей о том, что, дескать, «Ираклий подвел Россию», оснований под собой не имеют. Что позже было подтверждено при подписании Ясского мира. Хотя в войне 1787–1791 годов Грузия участия не принимала, оставаясь сторонним наблюдателем, победоносная Россия потребовала от Стамбула «отныне и навеки» отказаться от каких-либо претензий на Восточную Грузию и дать гарантии ненападения на нее впредь. Что и было сделано. Иное дело, что Ираклий, красиво и обоснованно спрыгнув с «турецкой темы», попытался использовать договор с Россией, чтобы получить односторонние преференции. Будучи в идеальных отношениях с иранскими Зендами, он был назначен ими «смотрящим» по Кавказу и курировал «неблагонадежные» (потому что тюркские, при том что Зенды были персоязычны) азербайджанские ханства. Естественно, лелея надежду так или иначе сделать такую ситуацию постоянной, а соседние земли так или иначе подчинить Тбилиси навсегда. В связи с чем, пользуясь замирением с турками и гражданской войной, вспыхнувшей в Иране, начал довольно бойкую внешнюю политику на восточном фронте, вынуждая соседей-ханов признавать себя сувереном напрямую. Ханы, конечно, дрались, но силенок было мало. Тем более что Ираклий активно использовал два русских батальона, присланных в Грузию для защиты от турок и ангажированных ими горцев, причем исключительно в своих целях: во время жестокого нашествия лезгинского Омар-хана, спровоцированного османами, царь, невзирая на удивление русских офицеров, чьей прямой задачей было прогнать лезгин, предпочел оставить страну на разграбление и отсидеться в крепости, но сберечь силы для похода в Азербайджан. Вот такой пируэт Петербург уже никак не устраивал: вмешиваться в иранские дела русские власти не планировали, в связи с чем батальоны получили приказ уйти. Еще раз подчеркну: политика дело грязное, мораль тут не работает и, с точки зрения «only business» Ираклия вполне можно понять. Но совершенно ясно, что с этого момента военная составляющая русскогрузинского пакта перестала работать.
Отказ в помощи?
Политический расклад, однако, менялся. Междоусобица, терзавшая Иран почти 20 лет, наконец завершилась, причем наихудшим для Ираклия, а следовательно, и для Грузии, образом: луры Зенды, с которыми у Ираклия всегда были прекрасные отношения (они были далеки от проблем Кавказа, зато враждовали с северными тюрками, что делало их естественными покровителями Грузии), проиграли тюркам Каджары, опиравшимся на азербайджанские ханства и, соответственно, враждебным грузинам. При этом целью Ага-Магомеда, «сильной руки» Каджаров, было навести порядок во всем Иране, включая вассальные территории, вернув status quo времен Надир-шаха. Это означало, что война неизбежна. А Грузия к войне готова не была совершенно. Так что, начиная с весны, царь буквально бомбит Северную Пальмиру просьбами о помощи. Разумеется, ссылаясь на военные статьи Георгиевского трактата. Петербург молчит, размышляя. Сенат, в целом, настроен благожелательно. Однако общий расклад очень не в пользу Грузии. Параллельно с ее сложностями затрясло и Европу. Казнен Людовик XVI, Англия, Австрия, Пруссия и Испания заключают союз против цареубийц, активно агитируя и Россию. Екатерина – за, она хорошо знает цену мятежа черни. А весной 1794-го загорается еще и Польша: восстание Костюшки, война, третий раздел. Это куда актуальнее Кавказа, тем паче что теперь речь идет уже не о «двух батальонах». Каджары пока что «темная лошадка», но то, что они уничтожили Зендов и объединили Иран, факт, а значит, война потребует мобилизации всех сил Империи. То есть помощь Грузии означает отказ от активности в подхватившей вирус бунта Европе. А пока на Неве думу думают, Ага-Магомед прощупывает позицию России: на всякий случай не пересекая границ Грузии, он понемногу откусывает от нее земли, присоединенные Ираклием в период иранской Смуты. При этом ничем не рискуя: защита «новых приобретений» Ираклия, формально остающихся вассалами Ирана, под статьи Георгиевского трактата не подпадает ни с какой стороны.
Летом 1795-го Ага-Магомед выступает в очередной поход на Карабах. Ираклий в очередной раз просит о помощи: дескать, на сей раз нас атакуют обязательно. Но он столько раз уже кричал «Волки!», что Петербург предпочитает выждать. На что, видимо, и рассчитывал шах, на сей раз, не блефуя, неожиданно развернувший войска из-под Шуши на Тбилиси. А сил у Грузии, как выясняется, нет вовсе. На то имеются вполне серьезные причины, не столько военного, сколько политического характера, о которых нам еще придется говорить, однако удивляет то, что Ираклий, предполагавший нападение персов еще за 2,5 года до того, не принял никаких мер для (хотя бы) подготовки города к обороне. Да, битва при Крцаниси была трагична. Но не следует забывать, что старого царя, по факту, просто сдали: он сумел собрать всего лишь 5000 воинов, а в шесть раз большее войско царевичей и князей во время битвы стояло, выжидая, чем все кончится. Судя по всему, старик всем безмерно надоел. К слову, и уничтожение Тбилиси лежит на совести не столько шаха, сколько его союзников, азербайджанских ханов, вымещавших на грузинской столице злобу за прошлые обиды.