— Во! — с восторгом выдохнул Сергей. — Этот голос я давно жду! Вот теперь чувствую — я в Средней Азии! Помню, когда приехали сюда, слышу, где-то колодец скрипит, потом в другом, месте слышу, в третьем… и громко так! Думаю, что за колодцы тут такие несмазанные?! Специально на скрип пошел. Гляжу — осел стоит, морду вытянул и орет!
— Тебе показалось — ворот у колодца скрипит? — удивился Витька. — Хм, мне тоже!
— Да ну, — протянул Славка с обычным недоверием ко всяким странностям. — Мне так почему-то ничего не казалось.
Все трое по рождению были сибиряки! И очутились в этом дивном краю, в селении, прилипшем к южной столице, уже четырнадцатилетними. Было такое время, словно птицы небесные, поднимались сибиряки-чалдоны с родных насиженных мест и отправлялись в сторону южную. Бог знает почему. Но ходили тогда меж людьми разговоры: вот уехали такие-то, пишут, нарадоваться не можем: тепло, зимней одежды не надо, яблоки, персики разные прямо на улице растут, обеспечение с нашим не равнять — легкая, короче, жизнь. Ну, слово «персик» только ухо сибиряку ласкать могло, да и сладкое южное яблоко видели в ту пору лишь на базаре, где какой-нибудь черный, заросший щетиной человек ломил за него бешеную цену. И вдруг — на улице растут! А с хлебушком как раз было туговато; работа же известно какая. В общем, уезжали люди, а среди них — Витькины, Славкины, Сергеевы родители.
— А помнишь, как мы с тобой на Иссык-Куль сорвались? — оживился воспоминаниями Витька.
— Еще бы, такое вовек не забудешь! — откликнулся Сергей.
После восьмого класса собрались друзья поехать на Иссык-Куль дикарями. А кто одних отпустит? Бывать там не бывали, первое лето всего южанами встречали. Сказали родителям: едем с секцией на сборы, — все трое занимались спортом. Дело осталось за деньгами — куда без них? Подрядились делать саманы, но хозяин обманул, заплатил лишь половину обещанного. Взяли тогда друзья по мешочку, в своих садах насобирали яблок, груш, огурцов, — всего, что под руку попадалось, в чужих дополнили, и оттащили на базар. Сами торговать постеснялись, сдали по дешевке какой-то старухе. В последний момент Славка ехать раздумал: пай свой, заработанный на саманах, забрал, а доход с торговли пожертвовал друзьям. Витька с Сергеем поехали вдвоем.
— А хорошо было, скажи! — улыбаясь, говорил Виктор. — Палатку поставили на бугорке, сами вообще… Уйдем, ходим по берегу, балдеем!
— Ночью замерзнем, проснемся, и снова вдоль этого берега. Надо же было теплой одежды не взять! — постучал себя по лбу Сергей. — А на пароходе, помнишь, как босиком плясали на палубе, два дурака?!
— Ха-ха. Повыступали… А это… Ха-ха, у вас дома как-то, помнишь? Я на плите сижу, ты на столе — и песни горланим, орем вообще… Благим матом, кто кого перекричит! А потом мать твоя заходит, ха-ха… Я уж стояла, говорит, стояла, ждала-ждала, а потом думаю, заходить как-то надо…
И пошло: «помнишь», «помнишь…»
Славка встревал редко и без должного азарта, без накала, да и слушал вполуха. Он никак не мог решить: одну бутылку брать или две. Так-то: бутылочка, пиво — хватит втроем посидеть. Но с другой стороны — человек из Сибири, таежный, они же там, наверное, цистернами привыкли водку хлестать, да и Витька, хоть местный, тоже глот хороший. Время такое, не до праздников — каждая копеечка на учете. Славка глянул на Сергея — вид у друга какой-то мальчишеский и все говорит чего-то, говорит, и все у него легко и запросто. Всегда такой был: беззаботный, везучий… А-а, — махнул мысленно Славка, — плевать, ведь, можно сказать, лучший друг приехал!
— Да, было времечко веселое! Даже не упомнишь, чтобы из-за чего-нибудь огорчался, — говорил упоенно Сергей. — Юность! Чувствуешь себя взрослым, сильным! И удивляешься этому, радуешься! Хочется побыстрее попробовать свою силу, проверить, убедиться, что взрослый! И каждый миг без продыха, без скуки — хватаешь ее, хапаешь, жизнь-то! Представить невозможно, будто что-то впереди может быть не так, кажется, все удастся! И всего так много, время летит незаметно, а дни почему-то длинные… А потом, через какие-то пять-семь лет, дни укорачиваются, хоть и такие бывают, когда конца не дождешься… И все чего-то не хватает, и все чего-то не так… А вместо жажды жизни тоска какая-то… По этой самой жизни тоска… — Сергей и вправду затосковал, даже скривился.
— Что поделаешь, Серега, жизнь идет, — подбодрил его Славка.
— Мудрец ты! — весело сказал Сергей и толкнул друга в плечо.
Славка ответил, приложился покрепче. Потолкались. Подключился и Витька. Посмеялись. Так и дошли до магазина. Купили бутылку (Славка порывался взять две, друзья не дали — жарко, не пойдет). Пивной павильончик был неподалеку. Отстояли небольшую очередь, наполнили бидончик, Витька почему-то отказался, а Славка и Сергей еще взяли себе по кружечке — жажду утолить.
— Здорово, чуваки! — как-то насмешливо бросил, проходя мимо, высокий, с выгоревшим чубиком мужик.
Сергей, хоть и не знал его, вместе с друзьями тоже кивнул в ответ и засмотрелся на мужика: больно уж белозубо, вальяжно играла улыбка на загоревшем, просто закопченном русском лице его, и голубые выцветшие глаза мерцали небесными ямами. А походка широкая, разболтанная, чуть пренебрежительная. Мужик подсел к компании, расположившейся на горбатом бережку арыка, живо включился в разговор и все улыбался, посмеивался, морща нос, поглядывал лукавенько и, не торопясь, отхлебывал из кружки. Какое-то дитя Севера и Юга, сибирский мулат.
Друзья допили пиво, направились дальше, к Славке.
В проеме между палисадниками у синих аккуратных ворот какой-то ссохшийся, с провалившейся грудью мужик старательно протирал машину. Не тер — втирался, полировал.
— И зачем она ему? — с досадой усмехнулся Славка.
— Полжизни копил, остаток протрет вот так вот, и сыграет в ящик… — подхватил шутливо Сергей. — И вся жизнь…
— Разве долго ее протереть? Пятнадцать минут — и готово. При чем тут вся жизнь? — недоуменно заметил Славка.
— Да протереть-то, может, недолго, — продолжал свое Сергей, — да нынче чаще всего как: копит-копит, света божьего не видит, купит — и одуреет. И начинает ее тереть, тереть, во сне даже, наверно, трет и ночью по три раза просыпается, в поту вскакивает — не угнали ли?
— Ну уж… По три раза. Кто это вскакивает? Что-то таких не знаю. Купят — и ездят.
— Да нет, я о чем, — Сергеи растерялся: он считал, что очень понятное говорит. — Конечно, ездят! Я вообще. Говорю, купит человек машину и начинает дрожать за нее. И мозг так сужается, сужается у него, весь в свою машину уходит. Бред все-таки ради машины-то жить.
— А кто ради машины жить хочет?! Мне нужна машина, чтоб ездить! — Славка не заметил, как перевел разговор на себя. — Выходной, посадил семью — и на природу. Захотел — в горы, захотел… Да куда хочешь! Ну, а сам бы ты от машины отказался?
— Нет, конечно. Если б деньги лишние были и через десятые руки доставать не пришлось.
— О чем тогда речь! — торжествующе воскликнул Славка. — О чем речь?! Что бы ты не протирал ее, что ли?! В грязной бы ездил?!
— Ну, протирал бы…
— О чем же тогда речь?!
— Знаешь, Славка, есть такая птичка, которая долбит. Так это, по-моему, ты.
— Сам ты эта птичка…
— Да кончайте вы! Спорят-спорят, будут у вас машины, тогда и посмотрите, — прервал разговор Виктор.
— Нет, Серега, вот что я тебе скажу: одичал ты в своей тайге, — подвел черту Славка, сворачивая к своему дому.
Расположились в саду, меж развесистой яблоней и стенкой виноградных лоз. Сергей с хрустом жевал сорванное попутно яблоко, втягивал носом аромат сада, говорил:
— Хорошо тут все-таки! Праздник телу! Разве можно здесь быть хмурым, удрученным?! Захочешь — не сможешь! Ярко, сочно, солнце, воздух, горы, черт те что!
— Возвращайся сюда, чего там мотаться, — предложил Витька.
— Хорошо, но не по мне. Мне, видишь ли, покорять чего-то надо. Бывают, конечно, минуты роковые, подумаешь: а не осесть ли, не зажить ли как-нибудь спокойно. Но боюсь, скука скрутит. Да и тут, гляжу, в ходу человек фирменный, — весело молол языком словоохотливый Сергей. — Нет уж, если прибиваться, то, по-моему лучше к люду, так сказать, хипповому, который в больших центральных городах ошивается. И дешевле, и смешнее. Никаких тебе гарнитуров, постелил в углу какую-нибудь циновку, сел — ноги калачиком, вроде как ты буддист или просто странная личность. На стены какой-нибудь дребедени навесил, морду Будды или икону присобачил, но так, чтоб туману было вокруг побольше, — любовь к тебе и уважение. Публика соберется, будем вместе о смысле жизни шамкать. Ну, естественно, вокруг всякие девахи появятся, всяческих забвений ищущие. Правда, как она перед тобой начнет глаза закатывать и о бессмыслице существования толковать, то от тоски всех мужских способностей лишишься. Но это ничего. Все равно приятно. Разнообразие сплошное. Тут-то смысл каждого — от другого не отстать, а там — выпендриться. Из кожи вылезти, но выделиться. Личности же все. Индивидуальности.
Под общий смех друзья подняли рюмки, воодушевленно чокнулись, выпили. Принялись раздирать вилками маслянистые, парящиеся перчины.
— Хиппарей и у нас полно, — заговорил Виктор. — А почему ты считаешь, если человек ради машины живет, то плохо? Лучше, что ли, если он дерется, пьет, семью гоняет? Живет, доволен всем, никому не мешает, чего еще надо? Главное, чтоб человеку было хорошо.
Сергей сразу как-то напрягся.
— Ничего я не считаю. Трясучки, говорю, просто нынче много из-за машин, из-за тряпок разных импортных.
— Ну и пусть. Выходной сегодня, вот этот мужик возле машины его проведет, а так бы напился. Лучше, что ли?
Сергей пожал плечами.
— Почему обязательно напился… А может, в кино бы пошел, кто его знает. Но верх счастья чувствовать от того, что машина есть, тоже как-то это, знаешь…
— А что? Кто-то марки собирает, кто на книжки всю жизнь зарплату тратит. У каждого свое. Кому-то нравится всю жизнь у пробирок просидеть, кому-то на заводе горбатиться, кому-то по-другому хочется жить. Пусть каждый живет как хочет.