– Это я пока сказать не могу. В интересах следствия, – добавил я для большей убедительности.
Филатова равнодушно пожала плечами:
– Ладно, как хотите. Когда зайти? Кстати, вы мне его отдадите?
– Не сейчас.
– Это улика?
– Да.
Знала бы ты, что было в твоем костюме, в руки бы его больше не взяла!
Филатова вздохнула:
– Пропал костюмчик!
– Загляните в отдел сегодня, если можете. Я предупрежу, что вы придете.
– Хорошо. Только дайте адрес.
Я продиктовал ей адрес отдела и ушел. По дороге позвонил Димитрову, чтобы сообщить, что Филатова зайдет опознать костюм.
– Отлично! – обрадовался тот. – Хоть бы это он и оказался! Я предупрежу ребят, чтобы сразу показали его ей.
После этого я отправился по адресам, которые мне дал Короб.
Для начала я планировал посетить Апашову, затем Храброва, после него, наверное, имело бы смысл заехать к Бобровой – так звали ушедшую на пенсию учительницу по биологии. Но это только если первые два визита ничего не дали бы. Тем более у меня не было ее адреса, а чтобы его пробить по базе данных, пришлось бы тащиться в отдел.
Я опустил щитки на лобовом стекле, чтобы защитить глаза от слепящего солнца. Сегодня оно жарило как-то особенно немилосердно, наводя на мысли о раскаленном небе египетской пустыни.
Мне вспомнилось мгновение из далекого детства: мы с родителями на пляже, сверкает вода, песок очень горячий, прямо обжигающий. Я щурю глаза, прикрываю их ладонью на манер козырька. Марина ловит пальцами красных муравьев, ползущих на покрывало, которое родители расстелили для нас.
Марина… как же давно это было, словно в иной жизни. Нет, скорее, в параллельной реальности.
Мне приходится мотнуть головой, чтобы отогнать образы, которые норовят последовать за этим солнечным воспоминанием. Страшные и отвратительные картины.
Одно время мне казалось, что я избавился от них, перевернул страницу, но нет, человеческий мозг устроен не так просто. Иногда мне по-прежнему снятся кошмары. Не часто, слава богу, но все же снятся. Наверное, я никогда не избавлюсь от них.
Впрочем, кто знает, возможно, именно смерть Марины от руки психопата определила мою собственную судьбу. Полиция, убойный отдел, потом серийный.
Я иду по пути, предначертанному моей сестрой. По пути крови, справедливости, возмездия и гармонии. Да, именно гармонии – потому что кто-то должен восстанавливать ее, убирая из этого мира тех, кто покушается… на основы.
Я свернул во двор и припарковал «Олдсмобиль» напротив детской площадки. Выключил музыку, которую обычно включал во время езды.
Апашова жила в пятиэтажке на втором этаже. Дверь, обитая черным дерматином, была приоткрыта.
Я прислушался: внутри квартиры было тихо. Выругавшись про себя, я достал из кобуры пистолет, снял с предохранителя и взялся за латунную ручку. В этот момент раздался пронзительный лай, а вслед за ним послышались шаги и скрипучий голос, произнесший:
– Дуська, молчать! Цыц, я кому говорю?!
Я поспешно спрятал оружие и отошел на один шаг. Дверь распахнулась, и на пороге появилась сухопарая женщина с завязанными на затылке волосами, в красно-синем свитере и голубых джинсах. На ногах у нее были белые кроссовки с веселыми оранжевыми шнурками. На поводке она держала тойтерьера с бантиком между ушами. При виде меня женщина нерешительно замерла перед дверью.
– Старший лейтенант Самсонов, полиция. – Сколько же раз мне приходилось произносить это за последние пару дней!
– Вы по поводу чего? – прищурилась Апашова.
Я показал удостоверение, надеясь, что это сделает ее менее подозрительной.
– По поводу Зинтарова и Сухановой.
– А что с ними?
– Вы не знаете?
– Нет. Дуська, стой спокойно!
– Может быть, вы будете гулять с собакой, я составлю вам компанию? – предложил я.
– Давайте, а то она ведь изведет, стервь этакая! – Апашова заперла дверь и помчалась вниз – довольно резво для женщины лет пятидесяти.
На улице мы пошли вдоль газона, причем тойтерьер трусил по травке, не натягивая поводок, так что бежать было не нужно.
– Так что вы хотели? – поинтересовалась Апашова, доставая одной рукой сигарету. – Что там с Зинтаровым и Машкой?
– Они убиты.
Учительница труда едва не подпрыгнула от неожиданности.
– Как?!
– Это пока не разглашается.
– Вы серьезно?
– Абсолютно.
– Господи, что делается-то! А от меня вы чего хотите? – тут же добавила Апашова подозрительно и закурила, щелкнув одноразовой зажигалкой.
Когда-то я тоже курил, но бросил. Просто потому, что решил: не желаю быть рабом чего бы то ни было. В общем, силу воли тренировал. С тех пор мне хотелось закурить всего несколько раз, но в целом к виду дымящихся сигарет я был равнодушен.
– Вы ведь помните пожар, который произошел в школе тринадцать лет назад?
– Помню. А при чем тут это?
– Может быть, и ни при чем. А может быть, при чем.
– Ладно, дайте-ка мне минутку.
Апашова молчала довольно долго, пыхтя сигаретой, затем заговорила:
– Значит, дело было весной, в каком месяце, точно не помню. Случился у нас пожар – кажется, загорелся склад с краской или растворителем. Вернее, произошло короткое замыкание из-за старой проводки, а растворитель загорелся уже потом. Зато быстро. Банки полопались, и он потек по полу. Сами понимаете, что тут началось. Пока почуяли дым да сообразили, что к чему, огонь полыхал уже вовсю! Пожарной-то сигнализации в то время не было еще. Ну, вот и оказалось, что пора эвакуироваться, причем уже давно, а мы все уроки ведем.
– Паника? – вставил я.
– Не то чтобы, но делать все пришлось аврально.
– Ну, и как? Кто-нибудь пострадал?
– Да нет. Вернее, не особенно.
Я насторожился:
– В каком смысле?
– Вроде один мальчик обгорел немного. Но все обошлось. Его родители, правда, на школу подали жалобу, но как-то без последствий. Никто же не виноват, что проводка гнилая была. То есть виноватые, конечно, были, но не в школе, а в соответствующих инстанциях. Которые это видели и замалчивали, чтобы не менять ничего.
– А Зинтаров и Суханова какое ко всему этому имели отношение? – спросил я.
– По-моему, никакого.
– Вы уверены?
– Да при чем тут они? – удивилась Апашова. – Завуч и учитель химии.
– А как звали мальчика, который обгорел?
– Не помню. Я его не учила. А после того случая он в другую школу перешел.
– Может, хотя бы помните, что у него обгорело? – спросил я с надеждой.
Апашова выбросила окурок в траву.
– Дуська, фу! – Она дернул поводок. – Кажется, лицо. Но я не уверена. Сколько лет прошло! Я иногда забываю, куда нож положила, а не то что…
Попрощавшись с трудовичкой, я отправился к физруку.
Эдуард Максимович Храбров обитал в новостройке на седьмом этаже. Судя по всему, у него даже имелся балкон.
Я звонил ему минут пять, но так и не дождался ответа. Квартира была заперта, а причин взламывать ее у меня не было: мало ли куда хозяин ушел.
На третьем этаже я столкнулся с женщиной, нагруженной пакетами из местного супермаркета.
– Прошу прощения, не знаете, где Эдуард Максимович из шестьдесят первой? – обратился я к ней.
– Вроде он вчера говорил, что собирается на шашлыки, – ответила та, переводя дух.
Я подумал, почему она не воспользовалась лифтом, но тут женщина поставила мешки на площадку и полезла в сумочку за ключами.
– Один или с друзьями? – спросил я.
– Один. Он часто так делает. А вы кто ему? – В женщине вдруг проснулась подозрительность.
– Коллега, – ответил я. – Из школы.
– А, учитель. – Женщина сразу успокоилась. – У вас телефон есть его?
– Нет, – покачал я с сожалением головой.
– Жаль. Ну, тогда заходите попозже. Он обычно около девяти возвращается.
– А куда он ездит, не знаете? А то мне по срочному делу. – Я сделал озабоченное лицо.
– Нет, мы вчера только парой слов перекинулись. Тоже вот на лестнице встретились.
Женщина открыла дверь, взяла пакеты и вошла внутрь.
– Так что приходите вечером, – бросила она напоследок.
На крыльце я остановился, прикидывая, что делать дальше. Можно было либо навестить Боброву в надежде, что она вспомнит подробности пожара тринадцатилетней давности, либо сгонять к священнику, к которому ходил Зинтаров. Где находится церковь, я знал, потому что изучал карту Пушкина, а вот где живет пенсионерка-биологичка – нет.
Сделав выбор в пользу священника, я отправился в церковь Святого Апостола Иоанна. Путь занял меньше часа. Оставив автомобиль возле лотков с сувенирами, я пересек сквер и поднялся по широким гранитным ступеням.
После того как я увидел фотографии из квартиры Зинтарова, было неудивительно, что учитель химии время от времени ходил к священнику. Должно быть, замаливал грех. Пытался ли он бороться с ним или только просил у Бога прощения?
Я понимал, что тайна исповеди не позволит духовному отцу Зинтарова рассказать мне о нем, но надеялся узнать хоть что-то, способное помочь мне продвинуться в расследовании.
Трижды перекрестившись, вошел в церковь. Она была небольшая, но недавно отреставрированная: стены и иконы сверкали краской и лаком, окна – витражами. На полу лежал тонкий ковер красноватого оттенка. Пахло воском и ладаном.
Я сразу направился к служке, торговавшей свечами и прочим, но про священника спрашивать не стал. Вместо этого купил четыре свечки.
В церкви я бываю нечасто, но когда захожу, то молюсь одним и тем же иконам: Николаю Чудотворцу, Богоматери, Пантелеймону Целителю – и, конечно, Иисусу Христу. Последнего всегда прошу о том, чтобы отправил мою сестру в рай. Если возможно. Поставив свечки, заказал «за упокой» и лишь затем решил поговорить со служкой насчет своего дела.
– Мне нужно перемолвиться с батюшкой, – проговорил я, наклонившись к ней.
– По какому вопросу? – смиренно спросила она, чуть подавшись вперед.
– По срочному, – ответил я, показывая удостоверение.