– Рома, просто сделай это, ладно?
Тот пожал плечами:
– Ну, хорошо.
– Выясни также, кто из них с кем живет.
– Будет сделано.
Я поехал в отдел. Нужно было сосредоточиться и пораскинуть мозгами: убийца, возможно, уже подбирается к следующей жертве. Сколько у меня в запасе? Час, полдня, сутки? Предыдущий опыт показывал, что времени может и не быть вовсе. Сейчас, когда я расстался с Аней, все мои мысли снова завертелись вокруг дела.
Припарковавшись, я прошел прямо в кабинет Димитрова. Включил компьютер и открыл интернет-браузер.
Преступник сидел где-то в своем логове и сочинял головоломки для полиции. Он хотел обставить убийства как ритуал и для этого оставлял подсказки, зная, что мы едва ли сумеем найти решение вовремя. Возможно, это подстегивало его, добавляло адреналина.
Я представил, как он поедает нарезанные кусками лица. Запихивает себе в рот и медленно пережевывает, смакуя и упиваясь безнаказанностью.
Готовит ли он их или употребляет сырыми? Образ убийцы был расплывчатым, словно некая зловещая тень нависала над столом, уставленным тарелками. Почему-то я был уверен, что он жарит лица своих жертв: должно быть, из-за того, что он обставлял все с использованием огня. Пламя сыграло в его жизни важную роль – как и вода.
Я вспомнил портрет на фотографиях Юры Барыкина. Его тело опознали по часам и медальону. Мог ли он инсценировать свою смерть, чтобы беспрепятственно осуществить месть?
Я вынужден был напомнить себе, что ни Короб, ни Аня не опознали на снимках учителя из своей школы. Барыкин не устраивался туда, но он мог кружить где-то поблизости, выслеживая тех, кто как-то оказался виновен в том, что с ним случилось тринадцать лет назад.
И все же складывалось впечатление, что убийца знает школу слишком хорошо, чтобы быть человеком со стороны, пусть даже бывшим учеником. За такое время могло измениться очень многое, а память несовершенна.
Но сейчас требовалось сосредоточиться на расшифровке очередного послания.
Я ввел в поисковик: «Паганини, перевод» и приготовился ждать. Однако ссылки выпали практически сразу. Просмотрев несколько, я понял, что это бесполезно. Фамилия великого скрипача никак не переводилась.
Мне пришло в голову, что, возможно, ее следует разложить на части, хотя я был уверен, что преступник не стал бы повторяться. Я попробовал разные варианты, но ничего вразумительного не получилось.
Наконец компьютер выдал перевод части «pagan» – «язычник, неверующий, атеист». Несколько неожиданно, но, может быть, это и есть подсказка?
Я позвонил в секретариат школы, трубку поднял Жульин.
– Алло, это старший лейтенант Самсонов. Опять.
– Что случилось на этот раз? – поинтересовался секретарь.
– Работает ли в школе человек с фамилией типа Языков, Язычков, Неверующий, Неверящий. Ну, или что-то в этом роде. Женские фамилии тоже учитываются.
– Слушайте, может, я вам по факсу перешлю список работников школы?
– Это было бы идеально.
– Давайте номер.
Я продиктовал цифры, записанные на аппарате Димитрова.
– Хорошо, – сказал Жульин. – Минут через пять-десять ждите.
Я повесил трубку и подошел к окну.
Снова собирался дождь. Небо приобретало серый цвет, хотя кое-где еще виднелись лазоревые клочки. Я с детства терпеть не мог такую погоду: ни то ни се!
Отец говорил, что мне придется в жизни тяжело, потому что я делю мир на черное и белое, не желаю замечать оттенков. Что ж, я вырос и понял, что вокруг все серое. Но, так или иначе, рядом с нами всегда существует зло, и кто-то должен ему противостоять. Я не из тех, кто подставляет другую щеку.
«Добро должно быть с кулаками» – это мой девиз, и я следую ему вот уже сколько лет.
Я открыл одну створку окна, и в кабинет потянуло свежестью.
Зазвонил стационарный телефон. Я поднял трубку.
– Алло?
– Валера, ты? – звонил Димитров.
– Да, слушаю.
– Мы выяснили, за какое время нагревается бассейн. За два часа пятнадцать минут. Кроме того, Полтавин подсчитал, за сколько она могла остыть до той температуры, которая была в бассейне, когда он приехал.
– Он и это замерил? – удивился я.
– Как только обратил внимание, что вода слишком теплая. В общем, получается, что убийца включил нагреватель около семи утра. Плюс-минус полчаса.
– Значит, после этого преступник мог уйти, а мог оставаться в спортзале какое-то время.
Димитров кашлянул.
– Он мог уйти, но не через черный ход, – сказал он.
Я понял, что лейтенант имеет в виду.
– Да, если это один из тех, кто работает в школе. Взять у Храброва ключи, открыть черный ход, затащить тело или еще живую жертву, обставить ритуал, выйти в коридор, запереть спортзал снаружи, отнести ключи в учительскую или канцелярию… Нет, так не получается! Обнаружился бы лишний комплект ключей.
– Все правильно, – проговорил Димитров. – Поэтому убийца мог взять ключи от двери, ведущей в спортзал из коридора, в канцелярии. И туда же вернуть утром.
– Логично, – согласился я. – А что со скрипкой и анализом воды?
– С анализом очень интересно. Оказалось, что эти волокна на самом деле трава.
– В смысле?
– В прямом. В бассейн кто-то бросил пучок травы.
– А что за трава?
– Это еще интереснее. Полтавин утверждает, что привозил такую домой прошлым летом из Египта. Это местный сувенир, называется «Каф Марьям», по-нашему – «Рука Марии». Если эту сухую на вид травку положить в воду, через пару дней она расцветает голубыми цветочками. Считается, что «Каф Марьям» приносит удачу – так сказал Полтавин. Правда, Храброву малость не повезло, но, может, убийца хотел, чтобы удача была на его стороне.
– Рука Марии, – повторил я, пропуская последнюю фразу Димитрова мимо ушей. – Слушай, мне надо кое-что проверить, а потом я тебе, скорее всего, перезвоню. Найди пока парочку оперов, и будьте наготове.
– Серьезно? Что-то проклюнулось? – Лейтенант оживился, но мне не хотелось его обнадеживать: я и так уже однажды неправильно расшифровал послание.
– Полчаса, – сказал я, бросая трубку.
Факс от Жульина пришел, пока я ходил в туалет.
Я выдернул листок из аппарата и принялся читать список учителей. Ничего похожего на Марию Языкову, Язычкову, Язычкину или Неверующую. Я даже проверил, нет ли среди работников школы Фомина или Фоминой – на случай, если убийца намекал на Фому Неверующего. Бесполезно! Человека, который должен был стать следующей жертвой, в факсе не было.
Я снова позвонил Жульину.
– Ну как, вам помог мой список? – спросил тот, едва я представился.
– Нет. Мне нужно знать, не работала ли в школе раньше, лет тринадцать назад, Мария Языкова, Язычкина, Фомина или Неверующая.
– Я посмотрю. Это срочно?
– Еще как!
– Хорошо, сейчас прямо и займусь.
Он позвонил мне через четверть часа.
– Никакая Мария в школе не работала, зато был у нас, оказывается, завхоз по фамилии Языков. Уволен тринадцать лет назад. Написано, что по собственному желанию.
Неужели?! Можно ли считать это удачей?
– Пришлите мне все данные на него, – попросил я.
– Хорошо, подождите.
Факс пришел через десять минут.
Я оторвал ленту, выписал адрес и номер телефона, сложил листок и сунул в карман.
Выяснять, какую роль сыграл завхоз в пожаре, случившемся тринадцать лет назад, было некогда, тем более об этом и так можно было догадаться: возгорание произошло из-за того, что вовремя не была заменена проводка в школе. Было ли это виной Языкова или чьей-либо еще, убийца вполне мог считать, что причиной всему – бывший завхоз.
Я позвонил Димитрову.
– Ты готов?
– В смысле?
– Нашел людей, как я просил?
– А, да. Что, уже пора?
– Да, записывай адрес, встретимся там. Возможную жертву зовут Языков Николай Петрович. Подходит и по имени, и по фамилии.
Я продиктовал Димитрову адрес.
– Кто он такой? – спросил тот.
– Работал завхозом в школе. Правда, давно.
– С чего ты взял, что это он? По-моему, Языков никакого отношения к Паганини не имеет.
Пришлось объяснить, как я расшифровал послание.
– Хм. Запутанно как-то, – неуверенно проговорил лейтенант. – Да и натянуто.
– Все равно больше никто не подходит.
– Ладно, мы выезжаем. Ты скоро будешь?
– Я уже иду к машине. – Я действительно вышел из отдела и направился к своему «Олдсмобилю».
– Тебе, кстати, еще нужна скрипка? Звонил Полтавин, сказал, что он с ней закончил и инструмент можно забрать.
– Потом заберешь. Сейчас важнее всего добраться до Языкова раньше убийцы.
– Если на этот раз ты не ошибся, – напомнил Димитров. – Извини, но такое уже было.
– Знаю. – Я сел в машину и завел мотор. – Встретимся у него.
– Хорошо.
Я добрался до дома Языкова за тридцать пять минут.
Причем это действительно оказался дом – за чугунной оградой, двухэтажный кирпичный особнячок в элитном поселке, где повсюду натыканы камеры и домики охранников, а на воротах – домофон и электронный замок.
Димитров и опера уже прибыли – их машины стояли возле клумб с алыми гвоздиками. Сам лейтенант курил, присев на капот своего «Фольксвагена».
– Что? – спросил я, подходя. Меня охватили самые плохие предчувствия. – Опоздали?!
– Не то слово, – отозвался Димитров мрачно. – Лет на шесть.
– В каком смысле?
Лейтенант выпустил струю дыма и сплюнул на фигурную плитку.
– Помер твой Языков шесть лет назад. Заметь, сам, безо всякой помощи со стороны. Язва у него открылась на третье января, через час от внутреннего кровотечения загнулся. Только до больницы успели довезти.
Я окинул растерянным взглядом дом, из трубы которого струился белый дым. Тяжелые решетки на окнах, гараж с правой стороны.
– А кто здесь тогда живет?
– Его вдова и двое детей. Этот особняк он успел отгрохать еще до смерти. Видимо, неплохо заработал, пока был завхозом, – усмехнулся Димитров. – Да и потом.
– А после того, как его уволили из школы, где он работал?