Наконец за пластиковыми дверями я обнаружил огромный зал с ламинатом под орех и зеркальными стенами, вдоль которых тянулись станки для растяжки. На потолке рядами висели неоновые лампы, забранные жестяными решетками-отражателями.
Я нашел взглядом преподавателя, низкорослого тощего мужика лет тридцати, с черными кудрями и сросшимися бровями. Группа у него занималась большая, человек сорок парней и девушек. Заметив меня, он дал ученикам знак продолжать и пританцовывающей походкой направился ко мне.
– Да? – проговорил он приятным баритоном, чуть подавшись вперед, чтобы перекрыть музыку.
Я показал ксиву.
– А что случилось? – Кустистые брови взлетели вверх. – Мы не вызывали.
– Знаю, я сам приехал, – отозвался я, стараясь перекричать «техно». – Вы давно тут работаете?
– Лет шесть.
– Когда вы заканчиваете?
Танцовщик бросил взгляд на часы:
– Через пятнадцать минут.
– Я вас подожду. Есть небольшой разговор.
– Может, вы хотите с кем-то другим пообщаться, чтобы не ждать, – предложил танцовщик. – Сегодня, правда, тут кроме меня только Марина, а она работает всего год.
– Нет, это мне не подходит, – покачал я головой.
– Нужен старожил? – Преподаватель улыбнулся, продемонстрировав белоснежные ровные зубы.
– Именно.
– Ну, тогда посидите в рекреации. Там удобные диванчики.
Я вышел из зала и расположился у окна неподалеку от кадки с развесистой пальмой. На стенах здесь висели фотографии, на которые я не обратил внимания, пока шел на звук музыки. Теперь я поднялся и обошел рекреацию по периметру, внимательно рассматривая снимки. Заодно положил под язык таблетку гастала для профилактики.
Никогда не думал, что в моем возрасте уже могут начаться проблемы с пищеварением, а оно вон как обернулось. И ведь это я еще пытаюсь более-менее правильно питаться: пью кофе только раз в день, ограничиваю потребление жирного, не ем на ночь пирожки с повидлом.
Минут через десять я добрался до фотографии, висевшей между снимком какой-то девушки в свободных штанах, танцующей в ярком свете софитов, и цветной ксерокопией очередного сертификата, врученного кому-то в студии.
На меня смотрел улыбающийся Юрий Барыкин, в одной руке державший позолоченный кубок, а в другой – диплом. Ему было на вид лет двадцать пять, если не меньше. Рядом с ним, чуть обрезанный краем фотографии, но отлично различимый, стоял худощавый голубоглазый блондин в серебристой рубашке.
Я прошел дальше вдоль стен и обнаружил еще три фотографии Барыкина и две – голубоглазого блондина. Когда музыка в зале стихла и ученики начали расходиться, я снял одну рамку и подошел к показавшемуся в рекреации преподавателю.
– Простите, что не представился, – проговорил тот, подавая руку. – Роман Альбертович Ниецевский.
– Лейтенант Самсонов.
– Что это у вас? – Он взглянул на фотографию. – А, с соревнований. Старый снимок.
– Кто здесь? – спросил я.
– Наши преподаватели. Правда, бывшие. Вот этот, – Ниецевский ткнул пальцем в Барыкина, – погиб. Разбился на машине. Сгорел так, что, говорят, его с трудом опознали. Хороший был парень, хоть и замкнутый. Все время вздрагивал, если слышал какой-нибудь сигнал.
– Сигнал? – переспросил я.
– Ну, да. Машина, там, завоет или еще что-нибудь. У нас однажды накурили в мужском туалете, сработала пожарка, так Юра аж побледнел и затрясся весь. Я думал, он сознание потеряет.
– Он это как-то объяснил?
– Нет. Да я и не расспрашивал. У каждого свои тараканы, как говорится.
Я кивнул.
– А это кто?
– Тоже наш преподаватель. Уволился пару лет назад. Кажется, в другой город переехал.
– Как его зовут? – спросил я, замирая от предвкушения.
– Андрей Наумов.
– Тоже хороший парень?
Ниецевский пожал плечами.
– Мы мало общались. Не могу ничего про него сказать. Кажется, перед тем, как уволиться, он пропал в Карелии на несколько недель. К счастью, нашелся.
– Вы его с тех пор видели?
– Нет.
– А когда он приходил увольняться?
– Он не приходил. Прислал заявление по почте и попросил так же выслать ему трудовую книжку.
– Как он аргументировал это?
– Лежал в больнице на реабилитации. Не мог сам приехать. Ему пошли навстречу, конечно же.
– Никто его не навещал в больнице?
– Мы хотели, но он отказался назвать адрес.
– Понятно. – Я достал фотографии учителей. – Скажите, а кто-нибудь из этих людей вам знаком?
Ниецевский внимательно просмотрел снимки и покачал головой:
– Нет, к сожалению.
– У Барыкина была девушка?
– Кажется, да. Во всяком случае, я его видел пару раз с какой-то особой.
– Он не говорил о ней?
– Никогда.
– Они с Наумовым были друзьями?
– Скорее приятелями. Барыкин иногда подвозил Андрея на машине.
– На белом «Ниссане»?
– Вроде бы. Скажите, а к чему все эти расспросы? Что-то случилось?
– Может быть, – ответил я уклончиво, пряча фотографии учителей. – Вы мне очень помогли, Роман Альбертович.
– Надеюсь. – Он белозубо улыбнулся. – А у вас, лейтенант, есть девушка?
– Надеюсь, скоро будет.
– Жаль.
Я вежливо, но холодно улыбнулся.
– Всего хорошего, – проговорил Ниецевский.
Выйдя на улицу, я сел в машину и на несколько секунд прикрыл глаза. Информации становилось все больше, и ее надо было обдумать.
Я включил проигрыватель и нашел песню группы Korn «Narcissistic Cannibal». Музыка всегда помогала мне сконцентрироваться. Некоторое время я сидел, слушая трэк, потом откинулся на спинку водительского кресла.
Получалось, что приятель Барыкина Наумов исчез (неизвестно, был ли он вообще в Карелии, ведь об этом знают только с его (а его ли?) слов), затем объявился, но никто из знакомых его не видел. В то же время погибает Барыкин, да так, что опознать его удается только по часам и медальону.
Я представил, как Барыкин убивает Наумова и сажает его на место водителя, а затем сталкивает машину в кювет и поджигает. В принципе, проделать такое можно было, и вполне достоверно. После этого он занимает место Наумова, «отправив» его в путешествие в Карелию. Теперь, став другим человеком, он поступает на работу в школу в Пушкине, где может отомстить своим обидчикам. Как именно досадили ему убитые, неизвестно, но наверняка он считал их виноватыми в том, что его лицо обгорело. А эта травма – судя по всему, больше психическая – довлела над ним всю жизнь.
Вот только была одна загвоздка: у того Наумова, который работал в школе, было совсем не то лицо, что у Барыкина. И даже не лицо Наумова, голубоглазого блондина. Кто вообще этот человек?
«И человек ли?!» – прошептал мне на ухо внутренний голос. Что, если демон с черепом вместо лица, которого видел бомж в лесу, способен принимать разные облики?
Нет, это, конечно, глупости! Никаких обитателей ада в Пушкине нет и быть не может. В конце концов, это реальная жизнь, а не фильм в жанре хоррор. Хотя, надо признать, жизнь иногда дает фору даже некоторым ужастикам.
Я достал сотовый и позвонил Ане.
– Ну что, в семь? Я успеваю.
– Слушай, тут такое дело… – затараторила девушка смущенно. – В общем, мне нужно на часик отлучиться, так что давай перенесем. Ты не против?
– Да нет, ради бога. Тогда в восемь?
– Да, это было бы лучше всего.
– Хорошо. Я тебе еще раз позвоню минут за двадцать на всякий случай.
– Отлично.
– Ну, пока.
– До скорого.
Я завел мотор и развернулся. Ехать было часа полтора, не меньше.
Парить не перестало: воздух был какой-то густой, спертый. Включив кондиционер и музыку (играла знаменитая «Lady in red»), я покатил назад в Пушкин. До назначенной с Аней встречи оставалось больше двух часов, так что я еще вполне успевал перекусить по дороге.
Заехав в кафе и заказав отбивную с рисом под кисло-сладким соусом и десерт из засахаренных фруктов (почему-то захотелось плюнуть на необходимость соблюдать хоть какую-то диету – лучше приму потом таблетку), я набрал номер Димитрова.
– Известно что-нибудь насчет священника?
– С ним все в порядке. С училкой танцев тоже. Кстати, я выяснил, где торгуют ботинками «Corpa-DiSaundress» в Пушкине. Всего два магазина. Адреса дать или мне самому сгонять?
– Сгоняй. Узнай, сколько пар было продано и не помнят ли продавцы покупателей. Мужчин и женщин.
Димитров фыркнул:
– Ты сам-то веришь, что такое возможно?
– Нет, но мало ли. Покажи фотографии.
– Учителей?
– Да.
– Ладно. А у тебя как успехи?
– Похоже, я вычислил Пожирателя.
Короткая пауза.
– Да ладно?! – недоверчиво протянул лейтенант. – И кто?
– Думаю, Наумов. Учитель танцев.
– С чего это?
– Точно сказать не могу, полной картины еще нет. Но все указывает на него.
На самом деле были возможны и другие варианты, например, с участием Ани, мстящей за своего возлюбленного, но ситуацию, в которой она могла оказаться убийцей, представить было еще труднее, чем объяснить, почему у Наумова-учителя внешность не похожа ни на Барыкина, ни на настоящего Наумова.
Хотя это, конечно, не означало, что девушка, пусть чисто гипотетически, не может оказаться убийцей. По идее, у нее были мотив и возможность. Правда, она не вписывалась в катавасию с автокатастрофой Барыкина и исчезновением Наумова-блондина, но ведь она могла и не иметь к ней отношения. Действовать сама по себе. От таких мыслей голова немного шла кругом.
Мне принесли заказанную еду, и я принялся за нее, стараясь не думать об изжоге, которая непременно последует. По идее, надо бы перейти на геркулесовую кашку, хотя бы временно. Говорят, она даже от язвы помогает. Но не люблю я эти молочные размазни, что же поделаешь? Хотя, если бы приперло… ел бы и кашки.
«Так зачем ждать, когда тебе их пропишет доктор? – поинтересовался внутренний голос. – Не лучше ли не доводить до греха?»
От таких мыслей есть десерт расхотелось. Выпив кофе, я взглянул на часы и набрал Анин номер.