– Зря… Очень зря. Алиби у вас нет, зато у нас есть свидетель, который видел, как вы выводили автобус, и будут еще доказательства, дело времени, – сказал Вишневский, подумав о веревках. Если генотип совпадет с генотипом задержанного, то этого станет достаточно для того, чтобы упечь его за решетку. – Лучше во всем признаться прямо сейчас.
– Я же сказал, отказываюсь давать показания и подписывать ничего не буду.
– Поверьте, я найду способ доказать вашу вину, – продолжил следователь, вставая из-за стола.
Недолго длился этот допрос… Человека увели, и Вишневский остался один в своем кабинете. Усталые тени заползли за его спину, а пространство вокруг словно сжалось, укрывая его от всего мира.
«Этот механик не похож на безумца, и, значит, его действия должны иметь логичное объяснение, – размышлял Глеб, перебирая варианты в своей голове. – Зачем он оставлял конфеты своим жертвам? И почему вообще выбрал такой изощренный способ убийства? Может, он мстит за то, что его кто-то морил голодом? Или, возможно, сами жертвы как-то связаны с этим? Но они незнакомы друг с другом… Или все-таки знакомы? Нужно еще раз изучить каждую жертву и личность механика». В голове Глеба безостановочно крутились мысли. Теперь, когда у них есть подозреваемый, у него наконец появились конкретный след и четкое направление. Но даже показаний свидетеля не достаточно, чтобы предъявить ему обвинение в двух убийствах и попытке третьего.
Поставив телефон на громкую связь, он начал набирать номер Александры. Нужно было узнать, сможет ли Давид пройти процедуру опознания. Это смогло бы подкрепить доказательства.
– Александра, – начал он, собравшись с мыслями, – я помню, что на вашем сеансе Давид смог вспомнить кого-то. Это важно. У меня есть идея провести опознание. Сможет он нам помочь в этом?
Он потянулся к чашке с кофе и сделал глоток, ожидая ответа.
– Попробовать можно, – ответила Александра. – Если его состояние позволяет, то нужно использовать этот шанс.
– Но он не забудет лицо? – продолжал Глеб, непроизвольно сжав пальцы. – Мы не можем потерять возможность.
– У Давида наблюдается положительная динамика, – уверенно произнесла Александра. – То, что он вспоминает, фиксируется в его памяти.
Вишневский отставил кружку, наклонился немного вперед, будто это усиливало его сосредоточенность.
– Но шанс, что он вспомнит что-то важное, у нас есть? – спросил Глеб, надеясь на положительный исход.
– Шанс есть всегда. Если Давид встретится с обидчиком лицом к лицу, то мы не можем исключить, что это поможет в восстановлении памяти. Иногда даже маленькие детали способны вызвать вспышку в сознании. Это как чиркнуть спичкой. Важно где. Искра или потухнет, если не будет кислорода, или даст спичке загореться, или, если зажечь в облаке газа, взорвет все. Так и здесь.
– Он же видел лицо в своих видениях.
– Это не видения, – отрезала Саша, – но не будем углубляться. Здесь есть и обратная сторона медали. Каждое новое воспоминание может быть связано и с другими событиями.
– И как нам это понять?
– Никак. Я постараюсь подготовить его к встрече. Главное, чтобы все прошло гладко и без ущерба для его психоэмоционального состояния.
Вишневский глубоко вздохнул.
– Спасибо, Александра, – произнес он весьма искренне.
Глеб завершил звонок и поудобнее устроился в кресле, погрузившись в документы, разбросанные перед ним. Он понимал, что еще необходимо выяснить, кем был Давид для этого механика. Он снова перевел взгляд на дело, пролистывая страницы с надеждой найти хоть одну зацепку, которая могла ускользнуть от его внимания, но в этих страницах не было даже малейшего намека.
Он знал, что преступник не признается так просто – это признание упечет его за решетку на всю оставшуюся жизнь, навсегда лишив свободы, даже если он в конце концов решит раскаяться. Но он заслужил это. Никто не имеет права отнимать у человека жизнь, и за это придется ответить. И не только ему – необходимо найти второго. С кем он был в ту злополучную ночь?
Глеб медленно подвинул к краю стола документы, как будто хотел отстраниться от всего, что скрывалось за напечатанными словами. Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, пытаясь стереть из головы навязчивые мысли. Мысли о Марии. Они не давали ему покоя, мешали сосредоточиться на расследовании и трезво осмыслить ситуацию. Что может еще так беспощадно пьянить, как не женщины?
Он не видел ее с той самой минуты, когда она оставила его одного за столиком в ресторане. Кольцо уже было спрятано в кармане; хорошо, что он тогда не успел сделать ей предложение – он бы этого не вынес. Она сидела напротив, вокруг играла нежная музыка. Глеб взял ее руку, заглянул ей в глаза, будто пытался запечатлеть этот момент (к его сожалению, он действительно навсегда остался в памяти), готовясь произнести самые важные слова. Но все изменилось в один миг: Мария отвела взгляд, начала осматриваться, будто искала выход из ситуации. Наверное, она понимала, что сейчас будет, и, к счастью, не сказала «нет», а просто ушла, оставив ему лишь сухое «извини». Тонкие пальцы, когда-то так уверенно лежащие в его ладони, выскользнули, и в тот же миг официант принес бутылку шампанского и открыл ее. Она встала и ушла, не обернувшись.
Глеб подошел к окну, покрытому легким слоем пыли. Через него открывался ничем не примечательный вид на соседние здания с подгнившими фасадами. Он слегка пришел в себя, но воспоминания о прошлом продолжали терзать ржавым гвоздем его глубоко спрятанную душу.
А что насчет собственной свободы? Все, что у него есть, – это его кабинет с серыми стенами и жестким, холодным светом, который напоминает операционную. И кофе. Хороший кофе, такой в тюрьме может только сниться, и… получается, все. Размозженные остатки веры в то, что она когда-нибудь еще вернется к нему, больше не собрать.
С того свидания не прошло и полгода. Как же она могла поступить с ним так, резко оборвав все связи? Если он и мог понять ее, то потерпеть предательство от друга, пусть и не самого близкого, – этот удар оказался болезненным, еще глубже вонзившись в его душу, устоять на ногах было крайне сложно. Что они делали вместе в отеле? Вариантов было немного.
В горле застрял ком, Глеб почувствовал, что это он сам – зажатый в капкане собственных эмоций, которые продолжали все сильнее давить на грудь. Он вспомнил, что в глубине одного из шкафов стоит невскрытая бутылка коньяка, по-прежнему хранящая в себе отблеск давно забытых праздников. Плевать, хороший он был или нет, он давно не притрагивался к алкоголю и не думал о ценности звезд и выдержке – он хотел хоть чем-то заглушить свою боль. Так же как в тот вечер, когда он один осушил бутылку шампанского, заказанную для двоих, и не притронулся к еде.
Глеб поставил бутылку на стол, рядом с кружкой, из которой обычно пил кофе. Легким, но уверенным движением открутил крышку и вдохнул пряный, дурманящий аромат, который моментально пробуждал в нем старые эмоции. Если он сделает хоть один глоток, остановиться будет трудно. Сомнение закралось в душу, он взглянул на стопку документов, снова вернулся мыслями к расследованию и так же резко, как и открыл, закрутил крышку и запихнул бутылку обратно в шкаф, оставив ее там как символ своих неразрешимых проблем.
Глава 39
Давиду сказали ранним утром, что сегодня будет опознание. Он не знал, чего ему хочется больше: увидеть того, кто с ним это сделал, или еще раз погрузиться в гипноз, который, казалось, становился для него зависимостью.
Ноги коснулись короткого ворса ковролина, потом одноразовых белых тапок, которые уже почти разошлись по швам, надо бы попросить новые на ресепшен, и он зашагал в ванную. Быстро умыться, побриться, щетина снова отросла, позавтракать и еще оставить время на моральную подготовку.
Он выдавил пасту из тюбика и собирался было почистить зубы, но посмотрел в зеркало и остановил взгляд, снова разглядывая черты своего лица. Казалось, что Давид уже даже сумел подружиться с этим отражением. В нем все было как надо, оболочка его устраивала, но не устраивало то, что было внутри нее: смазанный силуэт его сознания. Он пригладил черные волосы, провел рукой по щекам – да, нужно было обязательно побриться, чтобы кожа была идеально гладкой. Зачем? Он нахмурился. Это было важно? Или это еще один звоночек в пользу неравнодушия к Лизе?
Давид закончил процедуры и вернулся в комнату, переоделся, спустился на завтрак, взял кашу, сегодня была овсянка, вареное яйцо, хлеб и черный чай. Шведский стол здесь был скудным, но Давида эта еда устраивала.
Он сел за стол, принялся за завтрак и не заметил, как тарелка опустела. Не просто не заметил, а не понял, когда еда успела провалиться в его желудок, хотя чувство насыщения было. Все просто. Он не думал ни о чем, кроме встречи с теми, кто хотел лишить его жизни, кто хотел избавиться от него, вычеркнуть, оставив его тело разлагаться. Он готовился к тому, что узнает эти глаза, этот взгляд, который он видел в своих видениях на прошлом сеансе. Взгляд человека, который балансирует между равнодушием и жестокостью, попеременно падая в бездну одного из этих чувств.
А можно ли к этому подготовиться? Что, если он узнает его? Он сможет вспомнить что-то еще? Поговорить с этим чудовищем. Найти ответ. Почему и за что? За что это чудовище убивает? Горечь появилась на корне языка. То ли от этих мыслей, то ли от каши, вкус которой он не успел понять.
– Вас ожидают в холле, попросили выходить, – звонок с ресепшен заставил одеться и спуститься вниз. Скоро, совсем скоро он сможет встретиться с ним взглядом.
Глава 40
Допросная, которую разработал Коган, сейчас превратилась в помещение для опознания. Борис Дробин помог собрать группу людей, внешность которых могла быть схожа с внешностью подозреваемого, но которые не были причастны к убийствам. Все было готово. Пятеро мужчин приблизительно одного роста и возраста стояли в ожидании, среди них и подозреваемый.