Собеседник молча слушал его, потупив взгляд в пол.
– Так и будете молчать, да? Тогда я сам расскажу, что было дальше. – И Вишневский продолжил: – Вы подобрали его на остановке, зная, что он ездит этим маршрутом в одно и то же время. Хорошо придумано. Дальше вы его вырубили, возможно, использовали препараты, которые находятся у вас в доступе в ветеринарной клинике. Только одного не могу понять: зачем вам было собирать целый автобус людей и развозить их по остановкам? И как он сел именно в ваш автобус? Хотели таким образом не вызвать подозрения у него? Или хотели обеспечить алиби себе, если бы никто не узнал о том, что автобус поехал не по маршруту? Надеюсь, что вы расскажете мне об этом, уж очень интересно. И еще.
– Я читал новости, – наконец выдавил из себя Георгий Адамов.
Ножки стула, на котором сидел Вишневский, противно заскрипели по полу – он придвинулся ближе, остановив взгляд на лице Адамова.
– Давайте поговорим. Как вам новости?
– Он должен был страдать. Страдать так, как страдал мой сын. – Скулы мужчины затвердели, глазные щели сузились в ненависти. – Он должен был сдохнуть в чертовом лесу, чтобы понять, каково это, чтобы ощутить на своей шкуре все, что сделал.
– Месть никогда не приносит ничего хорошего. Вот вам стало легче? Признайтесь.
– Что вы хотите от меня?
– Я хочу, чтобы вы рассказали все, что произошло. Поверьте, сейчас я действую не только в интересах следствия, но и в ваших интересах.
Он хмыкнул.
– По-человечески я вас понимаю, но от того, дадите вы показания или нет, будет зависеть срок заключения.
– А вы адвокат или следователь? Что-то я уже запутался.
– Вы не вернете сына, но вы сможете вернуть свою честь и честь своей семьи. Рассказать о том, что произошло. Мы с вами оба понимаем, что доказательств для суда будет достаточно. У нас было время, чтобы их собрать.
Он молчал.
– Я оставлю вас. Подумайте. Можете посоветоваться с адвокатом, но я уверен, что он вам скажет то же самое.
– Не надо. Я готов. Я расскажу все.
Он достал паспорт и вытащил из обложки фотографию молодого улыбчивого парня.
– Это… – он сделал паузу, – …это мой сын. И его больше нет в живых. Скажите, Глеб, что бы вы, как отец, сделали, если бы знали, кто убийца? Вы бы отдали все в руки правосудия? Хорошую параллель вы тогда провели с животными. И мне даже показалось, что вы говорите искренне. И если это так, то должны понять меня.
– Закурите?
– Да. – Он взял предложенную Глебом сигарету. – Мой сын был добровольцем в спасательном отряде. Хороший малый, никому в помощи не отказывал. И тот, кого вы называете жертвой, похитил моего сына и оставил умирать.
– Вы писали заявление о пропаже сына?
Ветеринар лишь махнул рукой.
– Его порой днями не сыщешь: то в походах, то еще где.
– Не писали, значит.
– Он доброволец в спасательном отряде! Именно они и искали его. – Адамов ухмыльнулся себе же. – А кто руководил отрядом, думаю, можно и не говорить.
Вишневский крепко сжал губы.
– Я сам нашел сына. Он был еще жив, смог назвать имя. Это был знак, что я должен сам покончить с этим. А тот наставником у него был, представляете? – На глазах у мужчины выступили слезы.
– Почему вы не позвонили в полицию, как только нашли его? И почему полиция не заинтересовалась его смертью?
– На счету была каждая секунда. Я отвез его в больницу, но было уже поздно… Слишком поздно. Я сказал медикам, что он просто заблудился, что я долго его искал и нашел. Никто никуда не сообщал. – Он развел руками. – И что вы хотите? Чтобы я сложил руки и просто позвонил в полицию после этого? Нет уж, в справедливость суда я не верю. Каждый заслуживает того же, что он совершил. Если бумеранг не возвращается, значит, нужно его найти и запустить в обратную сторону.
– И он снова вернется обратно.
– Плевать.
– Поэтому существует правосудие.
– Правосудие? Ему бы дали, ну хорошо, пусть будет пару десятков лет, а потом чудовище, нет, не просто чудовище, а голодное чудовище вышло бы на свободу, оно ходило бы по улицам и заманивало бы новых жертв.
– Он был бы помещен в психиатрическую клинику. Вы знаете о причинах этих убийств?
– Что? – Он даже поднялся с места. – Что вы мне хотите сказать? Что я должен пожалеть его? Вы когда-нибудь теряли детей? Нет. Вы когда-нибудь были жертвой, невинной жертвой, которую довели до смерти голодом? Нет. Тогда не вам рассуждать об этом!
– Я лишь задал вопрос.
– А я еще раз скажу – мне плевать на причины! А то, что в городе находится нездоровый псих, – ваше упущение. Не так ли? Но вместо того чтобы признаться себе в этом, вы ищете других виноватых. Вы мне должны были спасибо сказать за то, что я остановил его. Хотел остановить, – он ухмыльнулся, – но и тут вы влезли. Подумать только! Спасли не того, кого надо спасать. Давайте мне ваши бумажки, я все подпишу, но учтите, что у меня будет хороший адвокат на суде.
– Вы зря так, я не желаю вам зла, я так же, как и вы, иду в ногу с правосудием. Заметьте, официально. Это моя работа. Так что же, расскажете, как вам удалось провернуть все, используя автобус?
– Хотите деталей?
– Просто хочу, чтобы вы рассказали все как было.
– Я… Я очень устал… С того дня, когда его не стало. Я бился. Боролся за справедливость. Устал бороться еще и с вами. Будет вам правда… Можно еще? – Он махнул головой на пачку с сигаретами, и Глеб протянул ее Адамову. Щелчок зажигалки, и он, глядя в никуда, продолжил: – Я выслеживал его… долго выслеживал. Это была единственная моя цель. У меня был его адрес, и первое желание было прийти и… – он резко махнул рукой, – но я сдержал этот порыв, подождал. Чтобы этот гаденыш понял, каково это! Я ходил за ним по пятам, я знал его распорядок дня и маршрут автобуса, на котором он ездит. А ездил он по определенным дням, подработка у него.
– И где же?
– Большой строительный магазин на выезде. Берет ночные смены.
– Почему вы решили, что его никто не будет искать?
– Кто вам об этом сказал? Да, на работе вряд ли бы кто-то стал его искать, там текучка и работа неофициальная.
– Хорошо. Что было двадцать четвертого числа?
– Двадцать четвертого числа мы были готовы. Я знал, в какое время он выйдет из дома и направится к остановке. Я нарочно создавал ему преграды, – усмехнувшись, продолжил он, – чтобы он опоздал. И он опоздал. Все пошло по плану. Его автобус уехал, но тут же подъехал следующий триста шестнадцатый. Наш триста шестнадцатый. Он вошел в автобус, я – за ним. И как только он сел, мы закрыли двери, выключили свет.
– А потом что?
– Он получил удар шокером в шею. Разряд тока заставил его потерять сознание.
– От электрошокера?
– Нужно рассчитать правильную силу и выбрать хорошее место для контакта. Мы немного исправили этот агрегат, улучшили технические параметры. Потом, вы были правы, я вколол ему хорошую дозу снотворного, посадил его так, будто он спит, и сел рядом.
– И все же это рискованно. Почему вы были так уверены, что все получится?
– Если бы не получилось в этот раз, можно было бы попробовать снова. Но все сложилось как надо. Если бы не вы.
– Если бы вы не стали брать полный автобус людей. Зачем вы это сделали?
– Это было алиби, – он хрипло засмеялся, – предполагалось, что это станет идеальным прикрытием. Если бы его кто-то начал искать, камеры не на всех остановках. Сел на одной – вышел неизвестно где. Это уменьшало вероятность, что кто-то начнет задавать вопросы.
– Но ваш брат – механик, верно? Как он мог быть водителем?
– Да, и водитель по совместительству. Он официально вышел на маршрут.
– Почему тогда это не подтвердили, когда вас спрашивали?
– Когда ваша следователь, та молодая девчонка, приехала, моей супруге пришлось уничтожить запись о маршруте. Она поняла, что это может нас выдать.
Он снова закашлялся от длинной затяжки и закинул голову назад, пытаясь собраться с мыслями.
– И все же. Почему вы выбрали такой странный способ?
– А вы бы как поступили, если бы у вас были доступ к автобусу и ваша цель? Логично, что подловить здорового парня посреди города и засунуть его в багажник – это была бы крайняя тупость. Или прийти к нему в дом, а потом увезти на такси на глазах соседей? К чему такие сложности, когда жертва сама может прийти в клетку?
– Выходит, что знали только трое?
– Да, но мы решили не прятаться, не сбегать, слишком все стало бы очевидным. Теперь, когда его уже нет, а вы докопались до правды, я не хочу ничего скрывать. Пусть люди знают, за что и зачем я на это пошел! Не только ради своего сына. Убийства бы продолжились. Кто-то должен был остановить этот ад.
– А вам известно, что есть другие способы добиться справедливости?
– Дорогой друг, когда вы теряете близкого человека, вы не можете просто сидеть и ждать, когда кто-то другой решит проблемы.
– Вы думаете, люди поймут вас?
– Это их дело. Я сделал то, что должен был. Если кто-то сможет понять эту боль, то он поймет цену жизни, которую кто-то решил отобрать.
– Вы действительно верили, что сможете это сделать и уйти от наказания?
– Я был готов ко всему. Справедливость – это то, что мы можем создать своими руками, не надеясь на кого-то еще.
– Но теперь вы понимаете, какие будут последствия?
– И что теперь? Если я хоть как-то смог помочь другим, я не жалею об этом.
– Что сказал бы ваш сын?
– Он назвал мне его имя. И я его не подвел. Я сделал свой выбор, сделал все, что зависело от меня… и пусть последствия будут такими, какими будут.
– Вам стало спокойнее?
– Спокойствие… – Он иронично улыбнулся. – И где искать это спокойствие, на земле или под землей, когда тревога преследует нас повсюду? Она крадется в моменты, когда мы думаем, что все под контролем, и накрывает нас.
Вишневский не ответил. Достаточно было разговоров. Все, что постепенно подтачивало его изнутри, замедлило свои разрушительные действия и, кажется, почти остановилось. Почти. Но есть один факт, который, как безжалостная мясорубка, продолжал дробить кости его разума и не давал покоя. Если бы он взглянул на это расследование под другим углом, если бы увидел его другими глазами, то, возможно, все карты сложились бы так, как нужно. Тогда виновный оказался бы изолирован от общества, и эта непрекращающаяся мука име