Ди фыркнула и покачала головой.
– Я так и думала, что это дурно пахнет. Вы смылись?
– Мы работаем вне поля зрения радаров, – уточнила Блум; она по-прежнему сжимала в руке оружие.
– Сэм? – голос Ди звучал настойчиво.
– Нелегально, – подтвердил Бергер. – У тебя остался твой старый телефон с анонимной сим-картой?
– Лежит дома незаряженный.
– Я пришлю список с четырьмя именами. Проверь, совпадут ли. ДНК Юлии, Юнны и Эллен в расследовании уже есть, но ты должна достать ДНК из четырех других, старых расследований: ящики тумбочек, расчески, зубные щетки, одежда, локоны, что угодно.
– Вообще-то, расследования уже считай что и нет, – мрачно сказала Ди. – От него мало что осталось. Думаю, СЭПО очень скоро заберет его себе.
– Это может вдохнуть в него жизнь. Ты поймешь связь, когда получишь имена. Тогда сможешь изучить их. Ответь на мое сообщение, когда будут результаты анализов. Никогда не пользуйся официальными каналами.
Ди вздохнула, ее лицо приняло озабоченное выражение.
– Значит, это правда? Это серийный убийца?
– И все семь жертв, похоже, сидели здесь, – ответил Бергер.
– Я почувствовала это, еще когда в первый раз попала в эту адскую камеру. Здесь совершалось много зла.
– Мы сматываемся, – сказал Бергер и протянул оставшиеся пакеты. – Как я уже сказал, ты нас не видела.
– Я даже не знаю, кто вы такие, – отозвалась Ди и подошла к стене. Она внимательно изучила высеченное в ней отверстие и покачала головой. – И в первую очередь, я не знаю, кто ты, Сэм. Ты врал мне. Ты действительно вел тайное параллельное расследование. И препятствовал настоящему расследованию. Трудно представить, что ты останешься в полиции.
– Единственное, что сейчас важно, Ди, это твое доверие. За остальное я извинюсь в более формальной обстановке.
Бергер опустился на колени и ногами вперед вылез через отверстие.
Ди повернулась к Блум и сказала:
– А тебя я и вовсе не знаю. Кто ты?
– Эва Линдквист, – ответила Молли Блум и, наконец, засунула пистолет в кобуру.
Когда они исчезли, Ди подняла руки и зажала уши.
Но крики звучали все громче и громче.
26
Четверг 29 октября, 07:02
Они ждали его. И оно не замедлило появиться.
Началось с постепенно меняющейся поверхности воды. Мир с трудом поднимался из тьмы, раскалываясь на две части, пока алой заре не удалось отделить верх от низа, небо от воды. Из щели между ними просочился яркий свет и разлился по заливу.
Они стояли на мостках, поспав пару часов. Бергер ощупывал свою перебинтованную левую ладонь и чувствовал, что Блум наблюдает за ним.
– Что случилось, когда ты сбежал? – спросила она. – Тогда. Двадцать три года назад.
Бергер покачал головой и сказал:
– Когда я пробежал через траву несколько десятков метров, твой крик смолк. И даже тогда я не повернулся. Я побежал домой, поджав хвост, спрятался. В принципе нет ничего более подозрительного, чем подросток, преувеличенно изображающий нормальность. Но мои родители ничего не заметили.
– А Вильям?
– Я просто избегал его. До конца семестра. И я так и не узнал, кто ты. Я ведь не разглядел тебя достаточно ясно.
– Думаешь, он нас возненавидел?
Бергер посмотрел на неожиданно быстро поднимающееся солнце и сказал:
– Чтобы что-то понять, нужно поставить себя на место Вильяма. Мы говорим о матери и сыне, которым приходилось переезжать из Хувудсты, Хессельбю, Стувсты, Бандхагена, потому что сына очень жестоко травили. Он с его бугристым лицом боролся с жизнью, прикипел к своим часам, несмотря на то, что ад вокруг него расступался снова и снова. В конце концов что-то сломалось. Может быть, после того снежка, кинутого вами в часы, которые он мне показывал, а может быть, причина в чем-то еще.
– Снежок. Его кинула не я.
– Но ведь ты там была? Ты же была в той компании, когда что-то сломалось? Он любил часы, покуситься на них означало задеть самое святое. Он обожал наручные часы, карманные часы, стенные часы, но тогда он занимался возведением самого сложного, башенных часов. Хотя башни и не было. Только лодочный домик. И он начал модифицировать их механизм для мести. То, что там оказалась ты, Молли, всего лишь случайность.
– Но не сейчас. Сейчас все не случайно.
– Разве что на совсем другом уровне. Когда он показывал мне часы, он хотел, чтобы им восхищались, чтобы его заметили благодаря его умениям. Он хотел поделиться. Раз он опять этого хочет, в каком-то смысле, он уже погиб. Когда человек подвергается тому, чему подвергался он, остается два выхода. То, что не убивает, закаляет. А кто становится убийцей, уже мертв.
– Ты хочешь сказать, что он совершает это все вместо самоубийства?
– Потому что он, очевидно, не закалился правильным образом.
– А какой образ был бы правильным?
– Не знаю. Прощение – не моя область.
– Ты имеешь в виду, что это было бы единственным выходом?
– Может быть. Научиться у зла, чтобы понять его и суметь противостоять ему, внутри и снаружи. Самому мне это не удалось.
– Я тоже не простила. Как людям это удается?
– Но ты смогла двигаться дальше.
– Играя собственную жизнь, да.
– Кажется, это единственное, чем занимаются люди, – фыркнул Бергер. – Когда я был сыном, я играл роль сына. Когда я стал отцом, я играл роль отца. Когда-нибудь сыграю роль старика. Потом буду играть роль мертвеца, черт возьми.
– Но не роль полицейского.
– Не думаю, что я когда-нибудь играл роль полицейского. А ты?
– Это единственная роль, которую я никогда не играла.
Они постояли еще немного. Заря сменилась утренним светом, который безудержно разливался над Эдсвикеном. День пришел. Вопрос в том, что за день.
– В любом случае эта роль, вероятно, скоро будет доиграна, – сказал Бергер.
Блум медленно кивнула, но потом покачала головой. Потом зашла в дом. Бергер подождал какое-то время и пошел следом.
Он смотрел, как она натягивает на себя верхнюю одежду и пьет протеиновый коктейль, проверяя записи камер наблюдения за вчерашний день. Экран был поделен на четыре равные части, четыре точки обзора в окрестностях дома, и ни в одном кадре не происходило ровным счетом ничего.
– Спокойная ночь, – подытожила Молли, застегивая молнию на спортивной куртке.
Она окинула скептическим взглядом Бергера, надевающего свой старый пиджак.
– Мы просто на редкость разные люди, – констатировала она и вышла.
Бергер догнал ее у забора.
– Я поведу, – сказала она и протянула руку. Он положил туда ключ от машины, у него все равно не было ни малейшего желания всю дорогу до Кристинехамна вести украденную «мазду» 94-го года с фальшивыми номерами.
На протяжении двухсот пятидесяти километров удалось обойтись почти без дождя. За всю дорогу они только один раз обменялись заслуживающими упоминания репликами.
– Расскажи об альпинизме, – попросил Бергер.
– Об альпинизме? – переспросила Блум. Машина вильнула в сторону на трассе около Эребру, раздражающей ограничением скорости в девяносто километров в час.
– Кажется, это страсть всей твоей жизни.
– Ты всерьез намерен поговорить о моей жизни?
Он рассмеялся и сказал:
– Ладно, плюнь. Просто это немного несправедливо.
– Что именно?
– Я знаю тебя как Натали Фреден намного лучше, чем как Молли Блум. В то время как ты глубоко копалась в жизни неизменно одинакового Сэма Бергера.
Ему показалось, что гладкий лоб прорезала морщинка. Хотя вероятнее всего, это была иллюзия из-за внезапно выглянувшего из-за облаков солнца.
– Да, – наконец, сказала она. – Мне нравится альпинизм.
– Я думаю, что человеку, внедряющемуся в банды, логично было бы расслабляться, занимаясь чем-нибудь, совсем не напоминающим о работе. Может быть, плести кружева. Или разводить герань.
– Ты считаешь, что альпинизм похож на мою работу?
– А разве нет? Ведь и там и там нужен сильнейший контроль на грани бездны?
– В каком-то смысле да, – согласилась она. – Но когда я свисаю с вершины, окруженная бесконечной природой, единственное, что я ощущаю, это огромная и мощная свобода.
Он кивнул.
– А я боюсь высоты. К тому же не очень полагаюсь на себя. У меня могла бы появиться шальная мысль просто отпустить веревку.
– И ты тоже расскажи о часах.
Он улыбнулся.
– Часы дают мне спокойствие. Есть что-то неподражаемое во взаимодействии всех этих маленьких шестеренок. Я ухожу в другой мир и черпаю в нем силы. Там время всегда одинаковое. Спокойное и простое. Благодаря сложности.
– Это странным образом напоминает альпинизм.
– Альпинизм с защитной сеткой внизу, – сказал Бергер.
После этого они молчали до Кристинехамна.
В углу площади Сёдра под усиливающимся дождем сидела угрюмая девочка. Через ее слишком тонкую одежду просвечивали татуировки. Заглянув в машину, она очень подозрительно посмотрела на Молли.
– Сандра? – спросил Бергер.
– М-м-м, – ответила девочка. – А это кто?
Блум достала свое насквозь поддельное удостоверение и сказала:
– Садись на заднее сиденье.
– Не стоило бы, – ответила та. – Ведь именно это сделали Юнна с Симоном.
– Ты тогда не была в Австралии? – спросил Бергер. – Не переживай, мы из полиции. Мы просто хотим с тобой поговорить. Вчера по телефону ты упомянула о тайнике…
Сандра глубоко вздохнула и села в машину. Блум медленно отъехала и остановила машину на парковке неподалеку.
– Наша пещера, – сказала Сандра. – Это был наш тайник, когда мы были маленькими. Но я не знаю, показала ли она его Симону.
– Вы очень дружили в детстве? – спросила Блум.
– Да, мы пару лет жили в одной приемной семье. В пещере мы прятались от всего мира. А потом Юнне пришлось переехать, и мы встречались не так часто. Симона я видела всего пару раз.
– Могла ли она показать пещеру Симону?
Сандра кивнула.
– Думаю, что именно туда они сбегали время от времени. Когда вокруг становилось слишком много дерьма. Как раньше делали мы.