Иногда Бергеру мерещилось, что Блум исчезла, но она снова появлялась в своей насквозь промокшей темно-зеленой толстовке с капюшоном.
Наконец, впереди за деревьями завиднелся свет. Он был такой слабый, что мог бы оказаться миражом. Но они оба его увидели, всего лишь легкое изменение в темноте. И деревья начали редеть. Вероятно, они приближались к поляне.
Им оставалось пройти всего пару рядов деревьев и заросли кустарника, когда стало понятно, что свет льется не с поляны, а с более далекого расстояния. Бергер погасил фонарик, продрался через последние кусты и вышел на поляну.
Свет шел с другой стороны, до него, наверное, было метров двести, и он заставлял светиться фасад небольшого полуразвалившегося дома.
Но не только он был освещен.
Хотя до того места было далеко и различить что-либо было сложно, не оставалось никаких сомнений в том, что источником света являются как минимум четыре прожектора, каждый метра два в высоту. В центре между ними находились четыре обрубленных голых ствола, которые образовывали квадрат. Освещенный квадрат.
Бергер почти ничего больше не видел. Ему пришлось напрячь зрение и вглядеться сквозь дождь через поляну, которая поросла травой, пожалуй, слишком высокой для обычной травы.
Он всмотрелся в освещенное место, в необычно светящуюся вдали сцену посреди темноты. Прожекторы на участке около дома. Внутри образованного ими четырехугольника четыре голых, прочных обрубленных ствола не выше трех метров в высоту.
Они напоминали деревянные опоры.
Между стволами замысловатым узором свисали толстые цепи. Но не только цепи. Бергеру показалось, что он может различить пару больших шестеренок, несколько колес и пружин, пару осей, гирю и маятник.
Это был часовой механизм.
Башенные часы без башни.
И в середине этого механизма находился человек.
Руки были вытянуты в стороны, они торчали немыслимо далеко из рукавов элегантного, слишком летнего платья в крупный цветок. И длинные волосы были очень светлые.
– Эллен, – хрипло сказала Блум и двинулась вперед.
Бергер увидел, как она проваливается среди высокой травы, которая оказалась скорее тростником. А поляна оказалась скорее болотом. Блум продиралась через доходящий ей до груди тростник, при каждом шаге увязая в жиже.
Бергер бросился следом. Он проваливался глубже, но был намного выше. Дождь сек их все сильнее, пока они пытались продвигаться вперед. Извращенно освещенный часовой механизм качался и подрагивал у них в глазах в такт неустойчивым шагам. Бергер услышал отчетливый щелчок, пробуравивший темноту, и увидел, что руки Эллен Савингер растянулись в стороны чуть больше. Он не слышал криков, вообще никаких звуков, кроме звуков их с Блум борьбы с болотом под ногами.
Ноги вязли, путались в корнях, снова с плеском и чавканьем вытаскивались наружу. Тростник хлестал их по лицу, резал их. Лицо Блум выглядело в ночи белым, бледным, но целеустремленным.
Полпути пройдено. Бергер продирался вперед изо всех сил. Он слышал собственный крик, который доносился как будто из другого места. Из совсем иных глубин.
До них донесся еще один громкий щелчок. Руки, торчащие из цветастого платья, растянулись еще больше. До прикованной фигуры было так близко, что ее уже можно было рассмотреть. Светлые волосы скрывали наклоненную вперед голову, и Бергер понял, что они видят Эллен со спины.
Голые ноги были плотно прижаты друг к другу под платьем, торчали только руки. Эллен Савингер выглядела так, будто была распята самим временем.
Крик больше не доносился издалека. Бергер орал, рычал. Он изо всех сил выдергивал ноги из жижи. Выбравшись, он пронесся мимо Блум, издавая рев, он был уже совсем близко. Ему вдруг показалось, что он может различить каждый волос на затылке Эллен.
Раздался следующий щелчок, еще громче, чем раньше.
Бергер уже практически вступил на участок вокруг дома, когда увидел, что толстые цепи сместились еще немного. А потом он увидел, как одна рука отделилась от тела. Ему казалось, что он сквозь грохот непогоды слышит, как суставы вырываются из капсул, как трещат мускулы, как рвется кожа. Он видел, как правая рука выскакивает из рукава платья и описывает в воздухе дугу, прежде чем повиснуть, покачиваясь, как маятник, на одной из цепей на голом стволе.
Только теперь болото отпустило его ноги. С криком он вырвался на твердую почку и побежал к часовому механизму. Он обежал израненное тело Эллен и заглянул ей в глаза. Они не смотрели на него в ответ.
Их взгляд был неподвижен.
Это вообще не был человеческий взгляд.
Это был взгляд куклы.
– Это чертов манекен! – взвыл Бергер.
Блум выбралась из болота. Тонкие розовые струйки стекали у нее по лицу из крошечных ранок. Она ничего не говорила, только смотрела на руку, которая висела, раскачиваясь, на толстой цепи. Потом Молли подошла к телу, которое не было телом. Пока Бергер стоял, согнувшись и опираясь руками на колени, она рассмотрела лицо, которое никогда не было живым. Потом протянула руку, достала у манекена изо рта предмет и протянула его Бергеру.
Это была крошечная шестеренка.
31
Четверг 29 октября, 19:48
Бергер поискал взглядом Блум. Она медленно подошла с поднятым оружием к изуродованному манекену, привязанному к огромному, освещенному часовому механизму. Потом показала рукой в сторону и скользнула к террасе дома. Бергер последовал за ней. Когда они, пригнувшись, остановились перед ведущей на террасу лестницей, сходство с домом в Мерсте стало просто-таки противоестественным. Дома казались близнецами.
Вдруг одна мысль поразила Бергера, когда голос разума снова зазвучал у него в голове. Часовой механизм, должно быть, был запущен в строго определенный момент, так чтобы они не успели добежать. Значит, Вильям, вероятно, видел, как они подошли к поляне, и прикинул, сколько времени у них займет переход через болото. Наверняка он видел их благодаря камерам слежения, а потом вышел и запустил часовой механизм.
Вышел из дома. Он был здесь.
Вильям мог бы застрелить их в любой момент, пока они шли по болоту. В течение нескольких минут они были живыми мишенями. Но он этого не сделал. У него другие планы.
И, вероятно, они связаны с домом.
Блум подняла фонарик и кивнула Бергеру. Он достал свой и кивнул в ответ. Он увидел по ее взгляду, что ее посетили те же мысли, что и его.
Возврата нет. Они должны войти.
Они поднялись на террасу, присели на корточки у двери, спасаясь от возможной ловушки, ощупали дверь. Не заперта. Блум открыла ее.
Никаких ножей не вылетело, никакой коварный механизм не пытался обмануть их в этой еще более темной темноте за порогом. Оба фонарика зажглись.
Прихожая не очень походила на прихожую в доме в Мерсте; дома-близнецы все же не были клонами. Кухня прямо впереди, лестница в подвал слева, лестница вверх справа, больше ничего. Бергер и Блум оказались перед вынужденным выбором.
Бергер остался у ближайшей двери, наблюдая и за кухней, и за прихожей, а Блум прокралась в кухню. Бергер был совсем не рад, что она на мгновение исчезла из поля зрения, но она быстро вернулась и покачала головой.
Снова в прихожую. Только в этот момент они уловили запах. Постояв несколько секунд, попытались понять, что это. Прежде всего, запах был затхлый, в нем чувствовалось присутствие экскрементов и мочи. И Бергер, и Блум принюхивались, стараясь ощутить, витает ли в воздухе смерть.
Были ли признаки смерти?
На сколько разложившихся трупов им предстоит наткнуться в этом адском доме?
Как они ни принюхивались, различить запах смерти не удавалось. Слишком хорошо знакомый, сладковатый, отвратительный запах гниения зиял своим отсутствием.
Не то чтобы это что-то значило. Смерть все равно могла обнаружиться, спрятанная смерть, нейтрализованная смерть, стерилизованная смерть. Все в доме указывало на смерть.
Блум сделала глубокий вдох и махнула в сторону лестницы, ведущей в подвал.
Брать быка за рога.
Темнота поднималась снизу, как будто была материальна, густая и вязкая. Они осветили первые ступени, потом каменная лестница делала поворот и исчезала из поля зрения. Кто-то должен пойти первым.
Бергер снял с предохранителя свой Glock и вышел вперед. Блум прикрывала его сзади, насколько это было возможно на тесной подвальной лестнице. Пылинки лениво кружились в конусах света, безразличные к окружающему их аду. Ни звука. Запах становился сильнее, более затхлым, более противным.
Моча и кал.
Бергер свернул за угол. Там находилась закрытая дверь. Они с Блум подошли к ней. Бергер положил руку на ручку и услышал, как тяжело он дышит. Хрипит, как умирающий. Он нажал на ручку двери. Дверь отворилась.
Они оказались в очень маленькой комнатке с еще двумя удивительно низкими дверями. Блум могла стоять в комнате прямо, Бергер нет. На полу лежал пустой матрас со скомканным одеялом. В одном из углов стояло ведро, накрытое крышкой. Когда они приблизились к ведру, вонь стала еще сильнее.
Моча и кал.
Блум и Бергер остановились и осмотрелись. Место, где они находились, было тюремной камерой. Здесь, несомненно, лежала Эллен Савингер. В самом грязном аду.
Бергер увидел, как Блум, сделав глубокий вдох, приблизилась к одной из двух дальних дверей. Она бросила взгляд на него и открыла ее. Бергер, пригнувшись, двинулся вперед, прикрывая Блум, вошедшую внутрь. Ее фонарик осветил следующую комнату.
Зрелище в целом было то же самое: потрепанный матрас с одеялом, ведро под крышкой, никакой лампы на потолке, зато еще две низкие двери в другом конце комнатенки.
Бергер увидел удивление, написанное на лице Блум, и предположил, что на его лице написано оно же. Все было очень странно.
Они снова выбрали одну из дверей и вошли в еще одну крошечную тюремную камеру, в принципе не отличающуюся от предыдущих. И в ней тоже было пусто.
Становилось все очевиднее, что они опять опоздали. Ни Вильяма Ларссона, ни Эллен Савингер там не было. Вильяму еще раз удалось улизнуть.