Из Европы и не только продолжают приходить новости, в таком большом количестве, так быстро, что я не успеваю за ними следить и просто пропускаю. Это все равно что выбрать одно-единственное предложение из книги в пятьсот страниц; понять весь сюжет я не смогу, в лучшем случае мне удастся ознакомиться с отдельными разрозненными сценами. Я делаю все возможное, но… расстояния словно увеличиваются. Сегодняшнее путешествие туда и обратно, наверное, миль пять-шесть, показалось целой вечностью. Франция теперь находится где-то в другом мире.
Слышны призывы и крики, написанные текстом и буквальные, со стороны тех, кто хочет, кто жаждет порядка. Правительство, полиция, военные, пресса, местные власти по-прежнему издают официальные обращения. Однако становится все труднее отличить настоящие обращения от ложных. По «сети» распространяются противоречащие друг другу советы. Оставайтесь дома… двигайтесь на север. Не прикасайтесь к веспам… мертвые веспы не представляют никакой опасности. Они умирают… их распространение продолжается.
И есть еще «токсичные люди». Таких в «сети» всегда было полно, однако сейчас именно они производят больше всего шума (порой мне хочется, чтобы они сделали это буквально, потому что, право, нам и без них хватает забот). Экстремисты всех основных религий утверждают, что это их конкретный Судный день, апокалипсис или что там еще. Далекие от религии люди также выступают во весь голос, в безумном рвении обвиняя религиозных фанатиков. Простой народ винит правительство. Экологи заявляют, что это расплата за то, что нашу планету столетиями безжалостно насиловали. Французы обвиняют англичан, Англия обвиняет Россию, русские обвиняют всех и вся. В интернете целая паутина ненависти, и мне хочется знать, кто сидит в центре, улавливая вибрацию и выжидая, когда нанести удар.
Складывается такое ощущение, что как только общество начало рушиться, люди лишились способности отличать добро от зла. Впрочем, а была ли она у них когда-нибудь? Папа говорит, он всегда с ужасом думал о том, что плохие вещи происходят с хорошими людьми, но я гадаю, а были ли вообще когда-нибудь хорошие люди. Мир становится больше, группы, в которых мы живем, становятся меньше, и мы возвращаемся к тому, каким все было раньше. Снова становимся зверьми, как говорит Линна. Тысячи лет назад мы жили в деревнях. Десятки тысяч лет назад – маленькими кочевыми племенами.
Что дальше?
Возможно, нам уготовлено встречать будущее поодиночке.
– Твою мать, какая же тоска, – прошептала вслух я.
Разговаривать с собой – странная привычка, и я делаю так, только когда очень расстроена, подавлена или заведена и мне хочется кричать. Но в настоящий момент достаточно было одного шепота.
Захлопнув крышку планшета, я откинулась назад. Закрыв глаза, я увидела «преподобного» и его жуткий изуродованный рот, почувствовала на себе его взгляд, жадно следящий за тем, как я разговариваю жестами, подобно тому как изголодавшийся человек смотрит на кусок жарко́го.
Я спустилась вниз, чтобы быть вместе со своими родными.
Все собрались в просторной кухне. Именно там мы по большей части проводили время вместе, закрыв двери и включив старую плиту. Уходить в другие помещения было как-то неловко, поскольку этот дом нам не принадлежал, и хотя Линна убрала старухины вещи, ее присутствие по-прежнему ощущалось. Я частенько гадала, кто она такая, есть ли у нее родственники, как долго она прожила здесь одна. Частично ее историю рассказывали немногие фотографии, но у меня душа не лежала рыться в пожитках старухи, чтобы узнать о ней больше.
Когда я присоединилась к своим близким, все, кроме Линны, сидели за столом. Мама и папа шептались, склонившись друг к другу, чуть ли не соприкасаясь лбами, держась за руки. Джуд стоял на коленях на стуле перед тарелкой с едой, и он где-то нашел коробку с пластмассовыми солдатиками. Джуд выстроил их перед собой и стрелял в них хлебными крошками, украдкой озираясь по сторонам, словно опасаясь того, что ему в любую минуту скажут прекратить. Но Линна была полностью поглощена тем, что мешала на сковородке жареные бобы, а родители говорили друг с другом и тоже не замечали ничего вокруг. Впрочем, может быть, если бы они и заметили, то просто порадовались тому, что их сын – маленький мальчик.
Остановившись в дверях, я какое-то время смотрела на Джуда, и тот, заметив меня, улыбнулся. Я улыбнулась в ответ. Он отправил щелчком хлебную крошку, и та, отразившись от передовых порядков его войска, упала на пол и закатилась под шкаф. Сосредоточенно высунув язык, Джуд снова погрузился в сражение. Он был счастлив, и я порадовалась за него.
Я прошла на кухню, и Линна, кивнув, указала на составленные на полке в стопку тарелки. Тарелки были переложены полотенцами, чтобы не звенеть, хотя мы постепенно убеждались в том, что тихие звуки не представляют собой опасности. Судя по всему, веспы не слышали негромкий шум через стекла и стены. И все же лучше было перестраховаться.
Мы сели за стол. Войско Джуда выстроилось вокруг его тарелки. Линна подняла руку, привлекая к себе внимание.
– Прежде чем приняться за еду, я должна кое-что сказать, – тихо произнесла она.
От меня не укрылось, что мама и папа тревожно переглянулись.
– Мама… – начала было моя мать, но Линна продолжала шептать, не обращая на нее внимания.
– Я нездорова.
Бабушка перевела взгляд с меня на Джуда, и я подумала: «Ну вот. Я уже давно это подозревала, но какая-то моя частица, оставшаяся в детстве, гнала эту мысль прочь».
– У меня рак, – продолжала Линна. – Опухоль началась с желудка, распространилась на позвоночник и ноги и не собирается отступать. На самом деле становится только хуже. Боль не очень сильная; я принимаю таблетки и… – Она отвела взгляд, и у меня мелькнула мысль, сколько таблеток у нее еще осталось. – И особых беспокойств болезнь мне не доставляет. Но, Джуд и Элли, я хочу, чтобы вы знали правду. Думаю, сейчас не время для секретов.
– Ты умрешь? – спросил Джуд. Его широко раскрытые глаза увлажнились.
Линна ответила не сразу. Она смотрела на Джуда, но видела что-то другое, далекое. Ее пальцы забарабанили по столу по обе стороны от тарелки с бобами и свежевыпеченным хлебом.
– Я хочу, чтобы вы знали, – прошептала бабушка, очень медленно, чтобы я смогла прочитать по губам каждое слово. – Вы уже не дети. Не те, кем были до всего этого.
Джуд не расплакался. Не зная, к кому броситься и вообще бросаться ли к кому-нибудь, он остался на месте. Но не отвернулся.
– Не сейчас, Джуд, – сказала Линна. – Надеюсь, я еще поживу.
Папа сказал что-то, что я не разобрала, но я увидела, как взгляд бабушки заледенел.
– Знаю, что обещала, но это было до того. Извините, Хью и Келли. Но я считаю, что они должны знать.
Мама кивнула. Она была согласна.
Не могу сказать, что я почувствовала. Не потрясение. Я догадывалась о том, что не все в порядке, подозревала правду, хотя и старалась гнать ее прочь, засунуть куда-нибудь подальше, к другим тайнам. Но теперь, когда это прозвучало, мне стало жалко бабушку. Казалось, признавшись в том, что у нее рак, нам, своим внукам, она наконец признала свое поражение.
Какое-то время мы ели молча. Джуд пересел ближе к Линне. На самом деле он проявлял внешне свои чувства только по отношению к родителям, но сейчас он взял бабушку за руку. Та не сопротивлялась, хотя, как мне показалось, ей было неуютно. Она ела, но каждый глоток причинял ей боль. «Она ест только ради нас», – подумала я.
Никто не доел свою порцию до конца, хотя все были голодны. Мама собрала недоеденное в одну тарелку и убрала в холодильник, на тот случай, если потом кто-нибудь захочет есть.
После чего она махнула рукой, привлекая мое внимание, и начала говорить, повторяя свои слова жестами:
– Работают всего два телевизионных канала. Один из них – новостной канал Би-би-си. Он работает практически все время, хотя иногда пропадает. Ведущие говорят, что передачи ведутся из какого-то подземного бункера в Лондоне, и я их прежде никогда не видела. Они какие-то неопрятные. Это очень странно – видеть неопрятных телеведущих.
– Еще одно свидетельство конца света, – усмехнулся папа.
– А второй какой канал? – спросила я.
– Странно, – сказала мама. – Это одна серия «Друзей»[8], которую крутят по кругу снова и снова.
– Да их уже показывали восемнадцать миллионов раз! – заметила я, с удовлетворением отметив, что это вызвало улыбки.
– Ту, в которой Кровожадные монстры пожирают мир[9], – сказал папа.
Улыбнулся даже Джуд, хотя он вряд ли понял шутку.
– По-прежнему говорят, что веспы не выносят сильный холод, – продолжала мама. – Люди укрываются в высокогорных районах Альп, Пиренеев и других холодных местах. Есть кадры: горы дохлых веспов среди сугробов, бледно-синих вместо обычного тошнотворно-желтого цвета. Возможно, это хороший знак.
– Я тоже читала об этом в разных местах, – согласилась я. – Но становится все труднее отличить правду от вымысла.
Линна сказала что-то, и родители рассмеялись. Я попросила ее повторить.
– Я сказала, что всегда верю тому, что говорят по Би-би-си.
– Я даже не уверена в том, что это по-прежнему Би-би-си, – заметила мама. – Просто какие-то люди, сидящие со своим оборудованием в подземной студии. Даже не знаю. Возможно…
Это слово, повисшее в воздухе, как нельзя лучше описывало то, что нам было известно. Предположения. Догадки. Слухи.
– Зимой в Озерном крае всегда бывает снег, разве не так? – спросила Линна.
– Не всегда, – возразил папа. Он рассеянно нахмурился. – И есть еще кое-что.
– «Преподобный», – сказала я.
– Ты правда считаешь, что он опасен? – спросила мама, но никто ей не ответил, потому что на самом деле никто этого не знал.
– И есть кое-что еще, – сказала я. – Мы уже говорили об этом, мы ждали этого. Но первое упоминание я увидела только вчера вечером, а сегодня это уже по всему интернету. Это явление называют «сумерками». Речь идет о тех местах, где отключили электричество, и когда у людей сели аккумуляторы телефонов и компьютеров, они оказались отрезаны от окружающего мира. Н