траком. Прямо на одеяло. Утерев рот рукавом больничной рубашки, смотрю на служивого максимально жалобным взглядом. А про себя думаю: «Так тебе и надо! Будешь знать, как над больной девочкой измываться!»
Когда, прибежавшая на зов вояки медсестра, управляется с постельным бельём, и, с укоризной глянув на посетителя: «до чего девочку довёл!», выходит из палаты, решаю что пора заканчивать этот цирк.
[Простите, я, действительно ничего не помню. Врач сказал, что моя рана от крупнокалиберной пули. Могу предположить, что в меня стреляли. От персонала я наслушалась историй о зверствах северян. Видимо, это их рук дело. Кто бы ещё мог расстреливать из пулемёта беззащитного человека?]
— Верно подмечено, — щурясь, подтверждает сказанное пограничник. — Ты сказала, что тебя зовут ЛиРа. Откуда ты знаешь своё имя?
[Я не помню своего настоящего имени. Это новое, которое я придумала совсем недавно. Мне не нравится ходить неназванной. Офицер, я очень плохо себя чувствую. Если вы подозреваете меня в чём-то, скажите сейчас. Прошу, не мучайте меня! В противном случае, я бы хотела отдохнуть]
— Хорошо. Я почти закончил с тобой. Последний вопрос: ты знаешь эту ачжуму? — Чин, лезет в карман своего кителя, достаёт смартфон, находит в его содержимом нужную фотографию и демонстрирует её мне. Внимательно вглядываюсь в незнакомые черты лица кореянки средних лет, но внутри ничего не аукается. Качаю головой.
[Нет. А кто она?]
— Это неважно, — бросает мужик и убирает телефон. — Поправляйся. Аньёнхи кэсэйо! (до свидания (счастливо оставаться). Прим. автора) ЛиРа-ян.
[Аньёнхи касэйо! (до свидания (счастливого пути). Прим. автора)] — отвечаю ему вслед.
Пограничник встаёт и быстро удаляется из палаты, оставляя меня в глубокой задумчивости, и лёгкой панике. Уж больно многозначительный тон был у этого дядьки, при прощании.
«Чего он там себе удумал — непонятно. Может, уже записал меня в шпионы, и из больницы, я прямиком уеду в застенки местного КГБ? Блин, свалить, отсюда что ли?»
Дверь в палату тихонько открывается, и на пороге показывается весьма симпатичная кореянка. Длинные, чёрные как смоль, волосы красивой волной спадают ей на грудь с левой стороны. Карие глаза смотрят с любопытством и лёгкой опаской. Отмечаю про себя, что девушка странно передвигается, аккуратными шажками, будто боясь потревожить повреждённый бок. А ещё, мне знакомо её лицо. Правда, никак не могу вспомнить, где я его видел.
(Ким ЁЛин, как её видит автор)
Между тем, незнакомка заходит палату, прикрывает за собой дверь и здоровается.
— Аньон хасейо (здравствуйте. Прим. автора), ЛиРа-ян! Меня зовут Ким ЁЛин. Я — инспектор службы защиты детей. Как ты себя чувствуешь? Больше не будешь кидаться в меня подносом?
На этих словах, я, наконец-то, вспоминаю женщину. Пусть, образ смутный, но она точно была тут раньше. Чувствую, как краснеют мои щёки, когда до меня доходит смысл произнесённой фразы. Тороплюсь написать извинения.
[Аньон хасейо, ЁЛин! Простите меня, пожалуйста, я не нарочно. Вам сильно досталось? Доктор, сказал, что мои приступы прошли, и я иду на поправку. Думаю, сейчас вы в полной безопасности]
— Два сломанных ребра и разбитый телефон, ЛиРа-ян. Мне пришлось задержаться здесь на неделю, в палате по соседству. Но ты не расстраивайся. Благодаря стечению обстоятельств я великолепно отдохнула от всего.
[Вас, наверное, разыскивали?]
— Не больше чем обычно.
ЁЛин почти не лукавила. Когда поднос, запущенный невероятно сильной рукой, выбил из неё остатки воздуха, она и подозревать не могла, что это обернётся для неё незапланированным отпуском. Она, прекрасно помнила номера телефонов многих из коллег, и, не смотря на вышедший из строя смартфон, могла поставить кого-нибудь в известность. Но делать этого не стала, доверившись внезапному наитию. До вчерашнего дня её так никто и не побеспокоил. Приехавшая коллега, узнав обстоятельства исчезновения ЁЛин, позвонила в офис, информировав о нашедшейся пропаже, и пожелав той скорейшего выздоровления, умотала восвояси. Сегодня, ЁЛин разрешили выписку, и она поспешила навестить синеокую агасси.
— Давай, лучше, поговорим о тебе? — возвращается к цели своего визита гостья. — В службу защиты детей поступила жалоба на жестокое обращение с тобой. Скажи, ты подвергаешься какому-либо насилию? С тобой плохо обращаются?
[Не больше чем обычно, в больнице. Вы же знаете, все эти уколы и процедуры… бр-р-р! По правде говоря, обо мне тут хорошо заботятся. Я довольна, ЁЛин] — улыбаюсь девушке, демонстрируя искренность своих слов. Она кивает, принимая объяснения.
— Я не сомневалась в порядочности людей, которые каждый день спасают чьи-то жизни. По-другому и быть не может. К сожалению, мне надо идти. Приятно было с тобой познакомиться, ЛиРа-ян. Надеюсь, мы когда-нибудь увидимся, при более благоприятных обстоятельствах. Ты позволишь сфотографировать тебя, на память? Мой смартфон не может звонить, но камера, что удивительно, работает.
[Конечно, ЁЛин! Если вас не смущает эта симпатичная повязка на моей голове]
— Не смущает, — улыбается в ответ девушка. Она достаёт из сумочки телефон, фотографирует, и, попрощавшись, быстро уходит. А я зависаю на какое-то время, с поднятой рукой, с пальцами, растопыренными в жесте «виктори», который продемонстрировал во время «фотосессии».
«Вот тебе и Корея, вот тебе и прогресс. Детишек, оказывается, и тут обижают»
Чем плоха незапертая изнутри палата, — это, невозможностью уединиться. Две женщины без стука вошли в тот момент, когда мною, на свет была извлечена большая козявка из собственного носа. Дойти до рукомойника, высморкаться было лень, а салфеток в досягаемости не оказалось. К сожалению, вместе с сознанием, в новое тело перенеслись и некоторые дурные привычки, в том числе, ковыряние в носу. Под негромкие, скрипичные завывания какого-то классика, по фамилии Бодрих — доктор исполнил мою просьбу, принёс небольшую колонку, в которую воткнул флэшку с произведениями местных музыкальных гениев — разглядываю добычу, прикидывая, куда бы её половчее запульнуть. В итоге, мишенью выбираю урну возле входа. Расчёт траектории полёта «на глазок», прицел, пли! Глупый снаряд, отклонившись от заданного курса, приземляется точнёхонько на щёку одной из пожаловавших по мою душу. Той, которую я не знаю. А вот её компаньонку вспоминаю сразу. Это она нашла меня на берегу, после незапланированного «купания».
«Упс»
— Это никуда не годится! Что ещё за «Торн»? Запишите её как Ли! Ли ЛиРа! — произносит моя знакомая, обращаясь ко второй даме, которая, как оказалось, являлась шишкой из Министерства объединения. Понимаю, если сейчас не возьму ситуацию в свои руки, распрощаюсь со своей двусмысленной фамилией. Ли — тоже неплохо — как Брюс Ли. Но мне никогда он не нравился, как и фильмы с его участием. Чак Норрис круче!
[Нет! Я, вам, не комнатная собачка, чтобы мне клички придумывать. Меня зовут Лира Торн, и, никак иначе! Раз уж Министерство объединения заинтересовано в моей персоне, извольте уважать личный выбор. В противном случае, может отправить меня обратно, в море]
Женщины, не ожидавшие от милой девочки столь категоричного тона, впадают в ступор, не зная как реагировать.
«Ничего, пусть привыкают»
— ЁнСо-сии, если вы собираетесь оформить опеку над девочкой, не помешало бы поработать над её манерами. Она совершенно не знает, как правильно вести себя с взрослыми. Я понимаю, это может быть вызвано амнезией, и делаю скидку. Но в дальнейшем, такое, неподобающее поведение, может ей сильно навредить, — обращается представительница министерства к моей спасительнице, представившейся Ли ЁнСо, когда первоначальный шок, от прочитанного на экране, проходит. Та, кивает головой, выражая согласие.
— Я, непременно займусь её образованием и воспитанием. Можете на меня положиться!
— Хорошо, пусть будет Ли ЛиРа. Датой рождения запишем 18.02. Возраст… — женщина запинается, переводит на меня взгляд и внимательно разглядывает. — … Возраст согласно медицинской карте, четырнадцать лет.
«Нифига себе, вот вам и „пусть привыкают“. Да они полностью проигнорировали мои слова. Как будто, я — пустое место! И что это за новость, про опеку? Меня усыно… то есть, удочерить хотят? А потом, ещё и воспитывать, в лучших традициях Корейской нравственности? Кажись, моя фантазия где-то не там свернула»
Делаю ещё одну попытку настоять на своём.
[Простите, но, моё имя Лира Торн! И я не соглашалась ни на какую опеку. Мне она не нужна!]
— ЛиРа-ян, ты хочешь оказаться в подготовительном центре? Там, условия куда хуже, чем в приёмной семье. Ты — несовершеннолетняя, а это значит, что тебе, по закону, положена опека. В противном случае, через три месяца тебя не выпустят оттуда. Могут, даже, депортировать обратно. Ты этого желаешь? Я запишу, как хочет эта ачжумма. Когда ты достигнешь совершеннолетия, сможешь самостоятельно сменить фамилию, на любую другую. Например, возьмёшь фамилию мужа.
Собираюсь написать всё, что думаю насчёт её предложения, но вовремя спохватываюсь.
«В чужой монастырь, как известно, со своим не ходят. В конце концов, какая разница? Если, вредные тётки хотят „Ли“, пусть так и будет. Убеждать их в обратном бессмысленно, судя по всему. Всерьёз они меня не воспринимают»
— Значит так, — между тем, продолжает чиновница, обращаясь к ЁнСо, — документы на агасси будут готовы дня через два. Я дам вам знать. Потом, идите в службу опеки, оформляйтесь и можете забирать ЛиРу из больницы. Конечно, как только врач позволит. И, не забудьте оформить пособие на неё.
Конец шестой главы.
Глава 7
Сегодня меня выписывают. Давно пора. Не скажу, что безумно рад событию, но и скучать по больничным застенкам не буду. На душе лёгкая тревога и волнение. Ещё бы! Одно дело, мир за окошком, а другое, своими ногами прочувствовать. Есть же разница⁈