Талгрон.
Ярулек упал на колени.
— Лоргар Аврелиан? Что с ним, брат?
— Он… Он поднял меня из тьмы.
— Апотекарий! — снова крикнул Ярулек через плечо.
— Ярулек, я их видел, — прошептал Сор Талгрон.
— Кого видели, мой повелитель?
— Богов… — выдохнул он.
ЭПИЛОГ
Угловатый нос корабля рассекал живую антиматерию преисподней, видимой за порталом оккулуса. Существа, состоящие из грубых эмоций и воплощенные в обличьях из кошмаров и порожденных ужасом психозов смертных, скреблись по полю Геллера корабля, силясь пробить его.
Сор Талгрон стоял на мостике своего громадного флагмана, пристально глядя в вихрящееся безумие варпа.
После ужасных ранений, полученных им на Перцептоне Примус, его не погребли в саркофаге дредноута. Нет, вместо этого ему создали новое тело — состоящее из бионики, поршней, шестерней и синтетических органов. От него прежнего практически ничего не осталось.
Его лицо представляло собой кошмарную картину растерзанной, изувеченной плоти и уродливой рубцовой ткани. Ему хотели дать новое. Выращенная в баках синтетическая плоть, культивированная мышечная ткань и донорские живые кости. Предложение вызвало у него смех.
Впрочем, глаза ему заменили, и он всматривался в эмпиреи парой черных сфер — глаз, изготовленных адептами Механикума и улучшенных им самим посредством молитв, увещаний и темных благословений. Настроенные на варп и его вариации, они давали ему уникальную картину, которую он находил приятной.
Он стал выше, чем был в первом своем жизненном воплощении — том пустом существовании, которое вел до прихода к вере. Было невозможно разделить броню и плоть, ставшие единым целым.
К его нагруднику была прикреплена «Книга Лоргара», раскрытая, чтобы демонстрировать литании и катехизисы осквернения. На бедре висел шлем, недавно созданный в подражание зловеще ухмыляющемуся черепу.
На палубе апотекариона «Инфидус Диаболус» он родился заново. Им двигала новая цель, новая убежденность. Перед ним открылась новая дорога. Новый путь.
У него за спиной висел символ его новообретенной власти. Помимо символа власти это в равной мере было могучее оружие: гигантский крозиус, закаленный в крови мучеников.
Он потерял две трети 34-й роты на Перцептоне Примус, когда Ультрадесантники зачистили планету. Это был ошеломляющий финальный поступок побежденного врага. Перцептон Примус стал навеки заражен, однако это, как полагал Сор Талгрон, было небольшой платой за те потери, которые нанес Ультрадесант.
Он многого лишился на Перцептоне Примус. Однако многое также и приобрел.
Ясность. Цель. Убеждения. Веру.
На его бедре пульсировала варп-склянка. Внутри билось сердце — сердце Волхара Рефа.
— Уже скоро, мой старый друг, — произнес он.
АРМИЯ ОДНОГО / Роб Сандерс
Сквозь переохлажденный металоновый туман проступает лицо.
Нейросоединение выжигает его очертания в моем мозгу. Это лицо. Я знаю это лицо…
Я пробираюсь сквозь свои кошмары. Царство полувоспоминаний, лабиринт сумрачного абсурда.
Вот я один, уличный беспризорник, дрожащий в нищете и темноте главного улья. Вонь от куч химических отходов жжет мои ноздри так же, как когда-то.
Я фыркаю и оказываюсь уже тощим юнцом, вокруг толпа и давка: идет вербовка в Имперскую Гвардию, вокруг шепчутся о великой войне, надвигающейся на Проксима Апокрифис. В ней Апокрифской Горте уготована выдающаяся роль. Я три дня простаиваю в беспокойной очереди, только для того, что бы услышать издевательский смех младшего офицера и его прислужника-сержанта. Я разворачиваюсь и ухожу.
Я несусь прямо в какофонию выстрелов. Подулье, я бегу вместе с Кровавыми Молниями. Ощущаю медный привкус возбуждения от перестрелки, мимо проносятся пули, в прорехах ржавого ограждения мелькают блестящие клинки стилетов. Это Спуск Тритуса. Мы на территории Охотничьих Собак — и под «мы» я имею в виду меня и Счастливчика. Я помню жар, с которым пуля предателя вошла мне в спину, звук его убегающих шагов, когда он бросил меня умирать. Оставил меня Охотничьим Собакам. Жестокому судье Коркорану и его силовикам из улья. В переполненной инкарцетории, где я заключен в тесной камере, где можно только стоять. В тяжелом труде, выполняемом командами по строительству шпиля.
После высоты и вызванной ей гипоксии — снова плен. Я продан и брошен в клетку. Клетку для рабов. Загон для одной из множества гладиаторских ям главного улья. Теперь я одно из животных, существующих лишь для того, чтобы нести смерть другим. Животное, которое попалось на глаза некоему барону Кравиусу Блюмолотову — обрюзгшему племяннику такого же обрюзгшего старшего планетарного лорда-губернатора. Он приходит к моей клетке ночью — когда заканчивается моя кровавая работа — и запускает свои жирные пальцы в мои слипшиеся от крови волосы. Благодарность выродка. Милость изверга.
— Мой верный раб, — шепчет он успокаивающе.
Но вот еще раз моя кровь и плоть в цене. От предложения иномирца даже гнусный барон не может отказаться.
Далеко-далеко во тьме я вновь испытываю такой страх в агонии и осквернении плоти, о причинении которого любой боец из гладиаторских ям или бандит подулья даже не могли мечтать. Я обрел… Клада и их мучительный дар нового бытия. Моё тело стало произведением их темного искусства: хирургический шедевр генетической и кибернетической аугметики. Гипертрофированная мускулатура, наложенная на сломанную, переконструированную, а затем укрепленную раму экзоскелета. Для них я — воплощение химического оружия. Во мне столько боевых наркотиков и препаратов, что сворачивается кровь и горят вены; эти сильнодействующие средства вызывают зависимость, и я уже не смогу без них жить. Психологическая обработка окончательно уничтожает то, что еще оставалось от моей личности в этом чудовищном создании Клады. Я — катастрофа. Я — холодная ярость. Я — беспричинная жестокость, чистая и направленная. Я — живое оружие, всегда готовое к бою.
Я — эверсор.
Только после этого я встречаюсь с тем, по чьему замыслу рождаются подобные мне чудовища. Они зовут его Сигиллит. Он прививает моим мультисердцам глубокую любовь к Императору и бездонную ненависть к его врагам. Из его губ я слышу свое имя, кажется, впервые за целую вечность.
— Ганимус…
Через нейроканал он показывает мне это лицо. Лицо, которое мне знакомо.
— Ганимус… — говорит Сигиллит. — Теперь этот человек стал нашим врагом. Он — пешка Магистра Войны. Безбожный еретик. Ты должен с ним покончить, Ганимус, — и со всеми, кто его поддерживает.
Переохлажденный металоновый туман рассеивается.
Небытие криосна само становится сном. Я слышу вой, с которым спусковая капсула падает сквозь атмосферу, я лечу словно бомба, словно молния, словно месть Императора сквозь небеса цвета расплавленного свинца. Толчок отвлекает меня от моего полета-кошмара. Передача данных на кору мозга завершена. Моё задание — это подавляющий разум контроль, которому я не в силах противиться. Моя цель для меня всё — она тянет меня с непреодолимой силой притяжения звезды. Неутолимый гнев — это всё моё естество.
Я прорываюсь наружу сквозь листы капсулы, словно из металлического чрева. Костюм-перчатка цвета полуночи плотно обтягивает тело, наполненное ужасным потенциалом. Накачанный до чудовищности — гротеск, вылепленный из плоти и ненависти, — я вновь ступаю на пепел Проксимы Апокрифис. В тень главного улья и холодный мрак, что когда-то я называл домом. Вытаскиваю из поясной кобуры свой «Палач» и вытягиваю пальцы, обтянутые начиненной токсинами нейроперчаткой.
Сквозь оптику черепа-шлема я вижу, что на шпилях дворца развеваются знамена Гора. Глаз Магистра Войны, наблюдающий за приближением убийцы. Шаг за шагом — все быстрее, скорость и ярость нарастают — вперед, через наполненные отбросами трущобы. А затем убийство начнется. И его не остановить.
Я питаюсь смертью. Жители улья, фабричная чернь и враждующие группировки — все умрут на моем кровавом пути. Я утоляю свою страсть к разрушению. Падают дымовые трубы, рушатся фабричные здания, полыхают пожары. Словно зверь, я прорываюсь сквозь силовиков, посланных остановить меня, прежде чем в сражение вступят предатели из Третьей Апокрифской Горты. В городских кварталах я устраиваю для них ту самую войну, которую они ждут, вырезая простых солдат как скот, прежде чем вырвать сердца их командиров-еретиков. Я не оставляю Магистру Войны ничего, кроме ошеломленных юнцов и мертвых трусов. Я врываюсь на территорию дворцового шпиля словно монстр, поднимающийся из глубин. Я проливаю благородную кровь, расчленяю сильных мира сего одного за другим и, в конце концов, добиваюсь аудиенции у верховного лорда-губернатора.
То самое лицо. Это лицо я знаю.
— Я верный подданный Императора, — блеет Кравиус Блюмолотов, бывший барон.
— Нет, — шепчу я. — А вот я — да.
Мой голос дрожит. Мне теперь не до слов. Я больше не могу сдерживать кровавую ярость и даю ей выход. Я эверсор. И я стал местью.
ДАЛЕКИЕ ОТГОЛОСКИ ДРЕВНЕЙ НОЧИ / Роб Сандерс
— И они назвали его… Смертью, — по открытому вокс-каналу шипела проповедь брата-капеллана Моргакса Мурнау. Прямые черные волосы подобно занавесам обрамляли бледное лицо, не скрывая злобного взгляда. Стоявший среди фиксирующих рам десантной капсулы капеллан сыпал словами в массивную трубку основного вокса, держа под рукой массивный скалящийся череп-шлем. — Живое воплощение Конца. Тьма, перед которой мы трепещем. Избавление, которого мы жаждем. Будущее, которого мы страшимся.
Капеллан Гвардии Смерти шагнул на рампу. Десантная капсула застряла в грязи, похожая на вытянутого, покрытого заклепками клеща. Вокруг него была одна топь. Убедительная речь капеллана отдавалась эхом среди окаменевших железных деревьев, ветер разносил его мрачные слова, подобные сладкозвучному безумию, над пропитанной соком растений трясиной. Проповедь прервал короткий и редкий выхлоп из стабилизирующих двигателей, когда машинный дух десантной капсулы попытался удержать ее вертикально и не позволить погрузиться в болото.