Отступать некуда. Желая скрыть истинные причины приезда в Лозанну, я рискую упустить главное, а этой женщине я доверяю. У меня нет абсолютно никаких оснований ее подозревать.
— Буду с вами откровенен: я здесь потому, что мою мать арестовали два дня назад за попытку убийства.
Марианна даже не пытается скрыть изумление. Я вытаскиваю телефон, открываю сохраненную статью и даю ей просмотреть.
— Вы, возможно, слышали об этом… Средства массовой информации широко освещали это дело.
Она качает головой, глядя на газетную статью.
— Нет, последние несколько дней я была ужасно занята и не следила за новостями… Расскажите, что случилось?
Я излагаю ей события с того момента, как узнал новость по телефону, до моего визита в полицейский участок в Авиньоне.
— Я очень вам сочувствую. Но зачем вы здесь? Как все это связано с домом Святой Марии?
— Человек, которого она хотела убить, — швейцарский врач. От нашего адвоката я узнал, что он работал в этом доме, когда там была моя мать.
— Невероятно…
— Больше никто не в курсе. Даже полиция не знает, что может связывать мою мать с этим человеком. Его зовут Грегори Далленбах, он из Лозанны.
Лицо молодой женщины застывает.
— Это имя вам что-то говорит?
— Я… Может быть. Кажется, оно мне где-то попадалось — возможно, в одном из досье, — но я не уверена.
— Далленбах уже на пенсии, он старик… Врачи не знают, выкарабкается ли он, а моя мать рискует провести остаток жизни в тюрьме.
Дюссо качает головой, вид у нее растерянный.
— Не знаю, что и сказать…
— Мне неизвестно, как мама оказалась в одном отеле с этим человеком, но я уверен: сорок лет назад в доме Святой Марии что-то произошло. И я должен выяснить, что именно. Я знаю, вы заняты работой, но очень прошу помочь мне. Никто лучше вас не знает этот дом. Без вас я ничего не добьюсь.
— Обещаю сделать все, что смогу. — Марианна бросает взгляд на часы. — У меня через четверть часа занятие, и нам придется расстаться, но я обещаю, что покопаюсь во всех архивах, которыми мы располагаем на дом Святой Марии, и попытаюсь что-то найти. Я уже сейчас могу отправить вам некоторые документы, которые мы отсканировали. Напишите мне адрес вашей электронной почты, и я пришлю вам все как можно скорее.
Она протягивает мне свой мобильный. Я ввожу адрес в контактную карточку, которую Марианна только что создала, а заодно указываю и номер телефона.
— А что стало со зданиями Святой Марии?
— Они были заброшены на десять лет, потом их купила гостиничная группа и превратила в довольно популярное заведение. Все было полностью восстановлено. Трудно представить, что отель мог когда-то быть воспитательным домом…
— Я бы очень хотел взглянуть на него собственными глазами. Расскажете, как туда добраться?
Марианна колеблется, прикусив губу.
— Вы не против, если мы поедем вместе? Я свободна завтра после полудня. Мы могли бы пообедать там — я забронирую столик, а заодно воспользуюсь возможностью и расскажу вам все, что мне покажется интересным.
— Отлично, с удовольствием.
— Не хочу давать вам ложную надежду… Все это дела далекого прошлого… Как я уже говорила, много архивов уничтожено.
— Не беспокойтесь. Все, что вы делаете, очень важно для меня.
Марианна встает и убирает телефон в сумочку.
— По-моему, вам следует рассказать полиции все, что вы знаете; это поможет вашей матери.
— Спасибо за совет, но я предпочитаю немного подождать… С сегодняшнего дня она в марсельской тюрьме. Правосудие не станет участвовать в поиске истины, для них важно одно — найти виновного. Подозреваемая у них уже есть.
— Я понимаю.
Она улыбается, протягивает через стол руку. Мне спокойно с этой женщиной, хотя я редко теряю бдительность с едва знакомыми людьми.
— Вы правда верите в месть спустя столько лет?
— До сегодняшнего дня не верил. Но, после всего услышанного сегодня, убежден, что это возможно, если человек разрушил вашу жизнь…
6
Как будто желая продлить агонию и без того слишком долгого пути, опекун ехал медленно — с тех пор как они пересекли ворота заведения. Прежде всего Нину поразил контраст между ухоженными садами и уродливым серым фасадом с зарешеченными окнами. На лужайке она заметила трех девушек своего возраста, половших сорняки. Через грязное стекло на мгновение встретилась с ними взглядом, но ничего не смогла прочесть в их глазах.
— Тебе повезло, что они приняли тебя так быстро, — сказал опекун, паркуясь. — У тебя не будет другой возможности искупить свою вину.
С чемоданом в руке Нина поднялась по массивным ступеням. Посмотрела на небо — как в последний раз. Они вошли в большой холодный холл с голыми стенами.
— Подожди здесь, — приказал он и направился по коридору направо.
Нина ждала стоя, держа чемодан двумя руками, застывшая, как статуя, и чувствовала себя одинокой, как никогда. Через пять минут вбежали девушки, которых она только что видела, все в серых платьях, белых фартуках и черных чулках. У той, что выглядела старшей, были угольно-черные волосы, заплетенные в косички, контрастировавшие с прозрачно-голубыми глазами. Она была явным лидером группы.
— За что ты здесь? — спросила девушка, выдвинув подбородок, с горькой складочкой у рта.
Нина была застигнута врасплох. Что она могла ответить? Что ее обманули и выставили виновной в низости мужчины?
— Они не знают, что со мной делать, — ответила она, чтобы не молчать.
Девушка хихикнула, и ее немедленно поддержали остальные.
— Тогда ты попала куда надо. — Указав на чемодан, она добавила: — Он тебе не понадобится.
Нина ждала добрых десять минут, прежде чем за ней пришли. Опекун быстро ушел, сказав напоследок, что она не увидит его снова «в ближайшее время». Нина услышала в этом «никогда».
Женщина средних лет с суровым лицом, представившаяся как мадемуазель Кох, вывела ее в коридор.
— Мы любим порядок и дисциплину. Не важно, что ты натворила в прошлом; значение имеет, что ты будешь делать, начиная с сегодняшнего дня. Подчиняйся, и все будет хорошо.
Она ничего не добавила и провела ее в кабинет, такой же унылый, как и пустой холл. Директором оказался мужчина с большими бакенбардами и широкой грудью.
— Садитесь, — сказал он, глядя в бумаги, возможно, в ее досье.
Она подчинилась.
— Вас зовут Нина Янсен?
— Да.
— Родились в Эпаленже в тысяча девятьсот пятидесятом году?
— Да.
Он наконец соизволил поднять глаза.
— Наш дом — респектабельное заведение, мадемуазель. Наша миссия — помогать молодым девушкам, попавшим в беду, которых не пощадила жизнь, или тех, что пошли по неверному пути. Вы видели наш сад?
Нина кивнула, не понимая, почему он вдруг сменил тему.
— Человек подобен молодому побегу: для спасения ему нужен опекун. Если у растения появляются почки-паразиты, которые его ослабляют, их удаляют. Сама природа порождает только хаос, ей требуется рука человека. Вы понимаете? Мы — эта рука, а вы — молодая поросль. — Он снова уткнулся носом в папку. — Ваша мать дала согласие на то, чтобы вы оставались у нас столько, сколько потребуется; значит, мы имеем над вами полную власть. Я узнал, что ваше пребывание в сельской местности не обошлось без проблем. Вы отдаете себе отчет в том, что не смогли прожить даже двух месяцев в доме благодетелей, которые приняли вас как свою собственную дочь?
Нина опустила голову.
— Знайте, что в жизни все усилия напрасны, если не начать с признания ошибок. Вы признаете их?
— Да, — робко протянула она, — признаю.
— Это только начало. Мадемуазель Кох позаботится о вас. Она научит вас всему, что вам нужно знать.
Женщина, ожидавшая в коридоре, увлекла ее за собой. Она забрала чемодан — черноволосая девушка оказалась права, все, что приходило извне, оставалось у дверей холла — и повела ее на второй этаж. Нина подумала, что они идут к спальне, но мадемуазель Кох провела ее в большую ванную комнату с полом, выложенным плиткой с геометрическим рисунком: справа — ряд раковин; слева — ванны почти вплотную друг к другу, рядом с которыми стояли маленькие круглые табуретки.
— Мы уделяем особое внимание гигиене. Некоторые девушки прибывают к нам в ужасном состоянии, и первое, что мы требуем, это чтобы вы вымылись с головы до ног.
— Я чистая.
— Может, это и так, но все мы в одной лодке. Раздевайся.
Пока мадемуазель Кох открывала кран, Нина сняла жилет, затем платье и осталась в нижнем белье. Плитки пола были ледяными. Она начала дрожать.
— Снимай все! Разве можно мыться в белье?
Нина почувствовала, как к лицу приливает жар стыда. Даже перед зеркалом она никогда не осмеливалась посмотреть на себя полностью обнаженной. Под настойчивым взглядом мадемуазель Кох Нина медленно стянула нижнее белье и прикрылась руками. Женщина нахмурилась, пожав плечами.
— Не строй из себя ханжу. Я тут многих повидала! Убери руки!
Нина не пошевелилась.
— Убери немедленно! — закричала женщина, схватив ее за запястья. — Мы приходим в мир нагими. Считаешь, в этом есть что-то унизительное? Давай, залезай в ванну!
Все еще прикрываясь руками, Нина ступила в ледяную воду. По ногам словно пробежал электрический разряд.
— Холодная вода оживляет тело, она сделает из тебя крепкую девушку. Поверь, малышка, мы тебя закалим!
После унизительной сцены в ванной мадемуазель Кох дала ей казенную одежду и белье, потом в общих чертах объяснила распорядок жизни. Нина, погруженная в свои мысли, не слушала.
В тот день она почти не общалась с другими интернированными, а те и не подумали завязать разговор. На нее смотрели либо равнодушно, либо насмешливо. Только девушка с черными косичками, которая разговаривала с ней в холле и чье имя, как она вскоре узнала, было Эдит, смотрела на нее внимательно. Когда Нина совсем терялась, мадемуазель Кох, вздыхая, раздраженным жестом или короткой репликой указывала, что делать дальше.