— Я выпишу вам обезболивающие, но вы должны будете строго соблюдать дозировку. Зависимость от подобных препаратов возникает очень быстро. Никаких физических усилий в ближайшие дни. Всё поняли?
— Да.
— Я буду менять вам повязки каждый день. Завтра посмотрим, как все будет развиваться.
Он на мгновение умолк, пристально посмотрел на нее и добавил:
— Мадемуазель Кох принесет вам новую одежду.
Теперь Дениз лежала рядом с Ниной. Очутившись в большой пустой спальне среди дня, она испытала странное чувство: это место, лишенное ночных теней и тяжелого дыхания других девушек, показалось ей почти приятным.
— Сильно болит? — спросила Нина.
— Терпимо, — ответила Дениз, хотя ожоги терзали ее ежесекундно.
— Не представляешь, как мне жаль…
— Жаль чего?
— Что меня там не было…
— Не говори глупостей! Ты ничего не смогла бы сделать.
— Зачем использовать такие опасные химикаты? Обращаются с нами, как с собаками…
Дениз понизила голос, хотя их никто не мог услышать:
— Ты права, и именно поэтому мы должны быть готовы уйти в самое ближайшее время. Я поговорила с Маркусом: он согласился помочь.
— Ты уверена?
— Да, я сделала все необходимое.
— В каком смысле? Что ты пообещала взамен?
— Ничего, на что не чувствую себя способной.
Поняв, Нина отвернулась.
— Тебе лучше уйти без меня.
— О чем ты?
— Посмотри, в каком я состоянии! Сделаю десять шагов и рухну…
— Сегодня — да, силы к тебе вернутся. Я дала тебе слово и не хочу к этому возвращаться.
— Почему ты такая добрая?
— Не говори глупости. Я плохой и эгоистичный человек…
— Да как ты можешь?!
— Дурные люди тоже бывают жертвами…
Они одновременно взглянули в окно на тучу: она разошлась, как занавес, и пропустила в спальню солнечный луч, в котором плясали пылинки.
— Мы не расстанемся? — спросила завороженная светом Нина.
— Нет. Мы не расстанемся.
На следующий день бинты приобрели зловещий коричневатый оттенок. Дениз страдала, как мученица на костре. Таблетку, которую дал ей врач, она проглотила вечером; ее действие быстро прошло, и всю ночь она корчилась на кровати, стиснув зубы, чтобы не стонать.
Увидев повязку, мадемуазель Кох с трудом скрыла панику. Она приподняла ее, увидела кожу в волдырях и трещинах и пробормотала:
— Ну что же… Ладно…
Дениз впервые почудилось во взгляде женщины подобие сострадания.
У доктора возникли какие-то проблемы, он должен был появиться позже, и Дениз пришлось ждать помощи в спальне в компании Нины, где их навестил директор.
В тот час, когда девушки завтракали, наконец пришел Далленбах. Раздеваясь в его кабинете, Дениз услышала, как он в коридоре обменялся несколькими словами с надзирательницей: «Все будет в порядке. И не беспокойте меня…» Он запер дверь, собрал в лоток все необходимое, а когда повернулся к девушке, Дениз увидела у него в руке шприц и схватилась за края смотрового стола.
— Снять повязки будет трудно, вы можете почувствовать сильную боль. Я должен сделать вам обезболивающий укол, иначе ничего не получится.
Дениз напряглась, когда он приблизился, положил шприц на стальной поднос и начал разматывать прилипший к ее руке бинт. Девушка закричала: ей казалось, что он сдирает с нее кожу, а не бинт.
— Прекратите!
— Я вас предупредил. Помогите мне, мы справимся только вместе.
Дениз закрыла глаза и постаралась больше ни о чем не думать, пока он делал укол. Лекарство подействовало быстрее, чем накануне. Ноги и руки стали ватными; она соскальзывала в темноту, чувствуя, что впадает в глубокое оцепенение, и попыталась бороться: врач ведь обещал избавить ее от боли, а не оглушить… Она открыла глаза, но увидела лишь смутный силуэт сидящего на стуле мужчины.
— Я… я не понимаю, что…
— Расслабьтесь. Все будет хорошо.
Сознание уплывало. Дениз накрыла тьма.
8
— Что происходит, Дениз?
Девушка неподвижно просидела на кровати добрых четверть часа, уставив глаза в потолок и не произнеся ни слова.
— Ничего. Я просто устала.
Нина с трудом поправила подушки за спиной и повернулась на бок.
— Я же вижу, что это не так. Ты беспокоишься за наш план? Думаешь, мы никогда не сможем выбраться отсюда, да?
— Нет. Об этом не волнуйся, все будет хорошо.
Сама того не сознавая, она только что повторила слова доктора Далленбаха, услышанные перед тем, как соскользнула в забытье. Дениз стиснула зубы. Ей безумно хотелось рассказать все Нине, единственному человеку на земле, которому она могла доверять, но боялась волновать ее.
Когда она очнулась в кабинете, доктор беседовал с мадемуазель Кох и заполнял какие-то бумаги. Дениз не знала, сколько пролежала без сознания. Ее знобило и тошнило, но она чувствовала: что-то не так. Сначала это было лишь смутное чувство, которое вполне могло исчезнуть, когда она окончательно придет в себя. К боли от ран добавилась еще одна, внизу живота. На нее навалилась непонятная стыдливость, но тут мадемуазель Кох подошла к кровати и засыпала ее вопросами.
Потом Дениз долго стояла в туалете, широко расставив ноги и разглядывая себя. Боль ушла, уступив место зуду. Она заметила легкое раздражение, на которое при других обстоятельствах вряд ли обратила бы внимание. В глубине души девушка знала: Далленбах что-то с ней сделал, пока она спала, но не могла этого доказать. Опустившись на унитаз, она заплакала.
На следующий день, к ее большому облегчению, Далленбах не счел нужным менять повязки, не объяснив причину. На этот раз дверь кабинета осталась открытой. Она попросила у него обезболивающее, но он отказал, аргументируя тем, что слишком частый прием снижает действие таблеток.
— Мне слишком больно, мне правда нужно.
— Получите завтра.
— Я столько не продержусь.
— Хотите стать наркоманкой? — спросил он, пожимая плечами.
Дениз провела ужасную ночь.
Страшная сцена повторилась на следующий день. Закрыв дверь на ключ, Далленбах достал из шкафа шприц и флакон.
— Я не хочу укола. Я думала, боль невыносима, но это не так… Я хочу оставаться в сознании.
— Так и будет, — пообещал он. — В прошлый раз я выбрал неправильную дозировку.
В кабинете повисла тишина. Дениз чувствовала подступающие слезы, которые ей с трудом удалось проглотить.
— Я знаю, что вы со мной сделали.
— О чем вы?
— Когда я спала, позавчера… Я знаю, что вы со мной сделали.
Далленбах не удивился, только по лицу его промелькнула тень досады.
— Хотите обвинить меня в чем-то серьезном?
Ужасно смущенная, Дениз промолчала.
— Ответьте, пожалуйста!
— Я говорю правду.
Он издал короткий смешок.
— Что есть «правда» для такой, как вы? Вам всего семнадцать; неужели вы думаете, что знаете правду? Вы понимаете, где находитесь? Не в летнем лагере, мадемуазель, и не в одной из тех модных школ-интернатов, к которым привыкли. Вас поместили в воспитательный дом за участие в разложении нашего общества. Увидев вас всех в этой униформе, никто не отправил бы вас каяться на исповеди… Но если просмотреть ваши досье, обнаружишь, что здесь содержатся только преступницы, девушки дурного поведения, маленькие распутницы… — Его лицо исказила отвратительная усмешка. — Отбросы нашей страны!
Дениз на мгновение оцепенела, а он продолжил обвинять ее:
— Вы сбежали с мужчиной, не так ли? Он был намного старше и воспользовался вами столько раз, сколько захотел.
— Ничего подобного не было!
— Значит, вы были согласны!.. Вы осознаете, что это еще хуже? И вы хотите, чтобы мы поверили, что вы — жертвы общества… Все вы — вместилище порока, вот какова правда.
Доктор вдруг успокоился, медленно потер подбородок и покачал головой.
— Если обвините меня, я должен буду немедленно сообщить об этом директору, который предупредит начальство. Будет расследование, административное и судебное. Сюда приедет полиция, чтобы всех допросить. Персонал поддержит меня единодушно: я очень популярен в доме Святой Марии и имею отличный послужной список. После ареста правосудие заинтересуется вашим бывшим ухажером, который, как ни странно, не стал объектом расследования по фактам растления малолетних и похищения детей. Поместив вас сюда, родители подписали отказ — значит, по закону кантона Во от тысяча девятьсот сорок первого года именно кантональная комиссия будет решать ваше будущее и, несомненно, назначит психологическую экспертизу и поместит вас в другое, более подходящее учреждение.
Дениз тяжело сглотнула, горло перехватил спазм. Она свернулась калачиком на смотровом столе, ей хотелось исчезнуть. Вспомнила девушку, о которой ей рассказывала Нина, ту, что после бунта против старшей надзирательницы отправили в исправительное заведение и никто ее больше не видел.
— Вы близки с Ниной Янсен, не так ли? Я часто видел, как вы проводите время вместе. В конце концов, ее история очень напоминает вашу, хотя вы оказались умнее и не забеременели. Не зря говорят: «Подобное тянется к подобному»… Если подумать, вы очень похожи: злонамеренные умы могли бы вообразить на ваш счет нечто неприличное. Так называемая женская любовь стала бичом наших заведений… Вряд ли вам хочется разлучиться с ней.
Дениз опустила глаза. В кабинете снова повисла тишина. Мысли метались в голове, как летучие мыши. Еще несколько дней, максимум недель, и она будет свободна. Но даже намек на скандал разрушит все ее планы. Она не сможет бороться против этого человека, против системы воспитательного дома, против комиссии, о которой она даже не слышала.
— Продолжите обвинять меня? — Голос Далленбаха прозвучал как хлесткая пощечина.
Сейчас решалась ее жизнь. Она оказалась у развилки в конце пути. Ответ, который она даст, необратимо изменит ход ее существования; у нее всего несколько секунд, чтобы сделать выбор. Дениз закрыла глаза, увидела лицо Нины и вспомнила свое обещание.