Я подъехала к дому и выпустила Эйдена из машины. Его походка после чудодейственной гаражной арт-терапии стала полегче — он ступал мягче, шаги уже не были столь закостенелыми. Он по-прежнему молчал, но у меня возникло ощущение, что рядом со мной он начал чувствовать себя менее напряжённо, и это поистине можно было считать настоящим достижением в свете того, что произошло в ходе нашего с инспектором эксперимента. Когда он шёл, он теперь расслабленно опускал плечи, а не держал их сгорбленно-зажатыми, как прежде. Он явно начинал чувствовать себя свободнее и даже казался чуть выше, хотя с тех пор, как я впервые узнала, что он жив, прошла всего неделя. В целом его поведение мало изменилось, однако нового ощущения было не отнять: со мной он начинает расслабляться, а может и наоборот, я начинаю расслабляться с ним.
Я помахала Дениз, которая терпеливо стояла у двери и дожидалась меня.
— Думаю, мы сейчас наверстаем, — сказала она.
— Безусловно, — ответила я. — Новости есть?
— Нет, — ответила она каким-то более отрывистым, более резким, чем обычно, тоном. Возможно, ей надоел сам этот вопрос или то, что отвечать на него ей приходится из раза в раз одинаково.
На фоне гостиничного оживления дом выглядел абсолютно тихим и спокойным местом, в котором вздрагиваешь от каждого скрипа половицы. Я повесила куртку Эйдена на вешалку, оставляя с ней в прихожей прохладу октябрьского ветра. Под мышкой у меня была пачка газет, на другом плече висела сумка. Оказавшись на кухне, я разложила газеты на столе и принялась их изучать.
Дениз вытащила из мешка плюшевого медведя.
— Что будем делать с медвежонком? — спросила она. — Доставили вместе с кучей писем. Что скажешь, Эйден?
Я посмотрела на сына, но никакой реакции на плюшевую игрушку со стеклянными бусинками глаз он не выдал. Игрушка была милая, но он уже вырос, и она была явно не по возрасту.
— Отдадим кому-нибудь, — решила я.
— Поняла, — ответила Дениз.
— А где сегодня Маркус?
— Работает сегодня в участке. Мы так поняли, что больше мы вам оба не нужны.
— А, понятно. Эйден, иди пока посмотри телевизор с Дениз. — Я перевела взгляд на Дениз. — Или вы хотели со мной ещё о чём-нибудь поговорить?
— Ну… — протянула она.
— Хорошо, нет так нет. Идите развлекайтесь! — улыбнулась я как можно более естественной улыбкой, а Эйден направился в гостиную.
— У вас всё в порядке? — забеспокоилась Дениз.
— Угу, — соврала я.
Она окинула взглядом кипу газет, но больше ничего не сказала.
— Что ж, в таком случае оставляю вас наедине с прессой. — Многозначительный взгляд, которым она меня одарила, выходя из кухни, породил во мне подозрение, что истинная цель её сегодняшнего визита — сообщить дурные вести о том, что мой муж совсем не тот, кем кажется. А ещё вероятнее — наблюдать за нашей семейной жизнью и выяснить, нет ли в поведении Джейка чего-то подозрительного с учётом той истории, когда пресса положила конец его электронной дружбе со студенткой.
Как только дверь за ней закрылась, я углубилась в чтение и оторвалась от газет, лишь когда услышала, как Джейк вставляет ключ в дверной замок. За это время я прочитала обо всех возможных версиях того, что могло случиться с моим сыном, включая самые невероятные. Его совершенно точно похитил некий «педофил-садист» и держал у себя в темнице на цепи в качестве «секс-раба», а я в это время шлялась чёрт знает где с бокалом шардонне в руке. Приговор сопровождался фотографией, на которой мы с Джейком были запечатлены во время медового месяца с улыбками довольных котов на физиономиях. Не обошлось и без фотографий Роба, которого местный писака снабдил эпитетом «тупой гопник». Джейка же характеризовали как учителя с сомнительной квалификацией и тёмным прошлым, который оставил предыдущее место работы в школе в целом облаке подозрений в недозволенных отношениях с несовершеннолетними школьницами.
Пресса была достаточно осторожна в формулировках, чтобы избежать каких бы то ни было обвинений, но авторы статей знали, что делают. Намёки были вполне прозрачными. Если мой муж мог запросто присунуть молоденькой девушке, то на что ещё он был способен? Ну и обо мне, конечно, отзывались не лучше. Напоминали, что я снова беременна, причём от мужчины, которого, без всяких на то доказательств, записали в извращенцы, мой первый парень, по-видимому, промышлял тёмными делишками, а сама я в своём нынешнем состоянии не вылезаю из тусовок — ну конечно, что ещё ждать от «молодой да неопытной».
Заслышав звук открываемой двери, я тут же свернула все газеты.
— Есть кто дома? Тихо-то как. О, привет, Эйден! Дениз. Можно было бы и звук включить, вообще-то. Вот так. А где мама? Ладно, сам найду. — Зайдя на кухню, Джейк поприветствовал меня вялым взмахом руки и поставил свой портфель на стол. — Сэм Саттон наконец-то удосужился сдать домашнее задание, о котором я тебе рассказывал. Тянул неделю, а теперь рассчитывает на оценку. Смешно! Я вообще-то могу к директору пойти. А чем ты занимаешься, ты… — Джейк посмотрел на разложенные на столе газеты. — Упс…
— Упс? Это всё, что ты можешь сказать?! — требовательно сказала я, опустив руки и сжимая и разжимая кулаки.
— Я ведь говорил, что тебе следует почитать прессу, — сказал он, выговаривая мне, словно ребёнку. — Ты должна понимать, что происходит. Должна знать, какую ложь они распространяют.
Тактично покашляв, в дверном проёме возникла Дениз с курткой в руках:
— Я, пожалуй, пойду на сегодня. Звоните, если понадоблюсь.
Я ждала, пока Дениз не покинет кухню, и сердце у меня колотилось что есть силы. Как только дверь закрылась, я снова вцепилась в Джейка:
— Это какую же? Не вот эту ли? — Я продемонстрировала ему газетную полосу с фотографией Джейка, обнимающего молодую девушку. — Это не ложь, Джейк. Это настоящее фото, и на нём ты лапаешь какую-то пигалицу!
— Лапаю?! Да ты сошла с ума! Это был конец учебного года, и она захотела сфотографироваться со мной перед тем, как уехать на экзамены в колледж. Они находят порок там, где его нет. Честно говоря, я думал, что моя чёртова жена будет на моей стороне.
Его повышенный голос вызвал во мне тревожную волну, прокатившуюся вдоль позвоночника. Вероятно, причиной тому был его всегда такие мягкие интонации, на фоне которых слышать ноты ярости было страшновато. Я сразу почувствовала себя плохо.
— Джейк, я в шоке от того, что прочитала. Почему ты не предупредил меня об этом раньше?
— Я пытался, но ты застряла в своём маленьком мирке с Эйденом. Ты такая наивная, Эмма! То, что было в прошлый раз, тебя ничему на научило. Как тебя тогда называли, шалавой? Повесили на тебя ярлык потаскушки только за то, что забеременела в восемнадцать.
— Ну, не настолько уж плохо всё было, — заметила я. — Писали просто, что я плохая мать, причём вывод такой сделали исключительно на основании моей молодости. — И я их за это ненавидела лютой ненавистью. А вот таких уничижительных эпитетов, как «шалава», я что-то не припоминала. Что это, выдумка Джейка? Или он больше моего вчитывался в газеты? Или я всё позабыла? Чёрт его знает…
— Нет-нет-нет, ты всё неправильно помнишь! Эти лживые писаки сделали из тебя маленькую шлюшку, а на самом деле в школе ты была примерной девочкой. Это всё было дико несправедливо! — Джейк мерил шагами кухню, и над бровями у него проступили капельки пота, день был довольно прохладный. Что это ему так жарко? Ботинки и пальто ведь он уже снял.
— Джейк, ты выпил?
Он повернулся ко мне лицом, слегка покачиваясь и для страховки держась за спинку стула:
— Нет!
— Не ври мне!
— Ну… я пропустил стаканчик по дороге домой.
— Думаю, ты пропустил побольше, — покачала головой я. — Может, тебе стоит пойти в кровать и выспаться? Поговорим обо всём утром.
Но Джейк больше меня не слушал. Он стал вытаскивать из кухонных шкафов неизвестно сколько стоявшие там бутылки виски, большинство из которых было ещё запечатано. Это были позаброшенные подарки на Рождество — те, что обычно собирают пыль в задних рядах обильного домашнего бара.
— Я эту девицу ни разу пальцем не тронул. По крайней мере, в этом самом смысле. В газетах всё перекручивают. Всё в грязь превращают. Понимаешь, о чём я? Я просто поздравлял её, вот и всё!
— Джейк! — сказал я предостерегающе. — Не думаю, что виски тебе сейчас поможет. Сядь, я сделаю кофе.
— Вот уж нет! Это ты у нас беременная, так что это ты сядь, я сам сделаю. — Он захлопнул дверцу шкафа. — Я хозяин в доме. Я тот, кто всегда помогает своей жене. Нужно заботиться о своей беременной жене, раз она носит моего ребёнка.
— Джейк, ты не в себе. Ты говоришь, как совершенно вымотавшийся человек подшофе. Сядь хоть на минуту! Потом можешь мне ноги помассировать. Идёт? — Я пыталась усадить его на стул, но, едва присев, он снова вскочил и принялся расхаживать по кухне.
— Я ведь тебя обеспечиваю, так? Эта кухня специально для тебя спроектирована. Я ради тебя этот дом купил, всё думал, как нам будет здесь жить и растить детей. Я всё ради тебя делал!
— Я знаю, знаю… — Я обхватила голову руками. Этого не должно было случиться. По крайней мере, не сейчас. Моя нерушимая скала треснула, как яичная скорлупа.
— Мы были так близки… Так близко, чёрт подери! А теперь…
— Молчи! — стала умолять я. — Не говори, что отвергаешь моего ребёнка! Если ты сейчас это скажешь, ты уже никогда не сможешь взять свои слова назад.
Я подняла голову, и мы вцепились друг в друга глазами. Ему не нужно было произносить ни слова: всё было написано у него на лице. Он был бледен как смерть, но в направлении мертвенно-холодного лица из-под воротника рубашки начинал пробиваться багрянец. Руки были плотно прижаты к боками, глаза расширились и наполнились диким огнём. Он выдохнул, и сквозь стиснутые зубы из рта вырвались брызги слюны.
— Ты ненавидишь его. С того самого момента, как мы привезли его домой, — печально проговорила я, чувствуя, как быстро холодеют руки и ноги.