До Уэтерингтона было рукой подать. Под холмами расстилался идиллический пейзаж Бишоптауна: лоскутное одеяло зелёных полей и лесов, усеянное маленькими домиками, пабами и магазинчиками. Кто бы мог подумать, что в этом прекрасном месте живёт чудовище? Самым ужасным во всей этой печальной истории было то, что никто ничего не подозревал — ровно до того дня, когда Эйден, спотыкаясь, вышел из леса. Он явил нам последствия насилия, свершённого над ним, но подробности случившегося держал в голове за семью печатями.
И раз уж Эйден не хочет рассказывать о том, что с ним произошло, то, возможно, об этом поведает кто-то другой.
Петляя по извилистой подъездной дорожке, я подъехала к величественного вида дому. Чтобы всё получилось, мне нужно было попасть в ту часть грандиозного здания, что занимали жилые помещения. Я понятия не имела, находятся ли в данный момент герцог с герцогиней в особняке или отбыли в свою частную резиденцию в Хайленде или в летний домик в Девоне — инспектор Стивенсон не вдавался в подробности условий освобождения герцога под залог.
Поставив машину на ручник, я на мгновение замешкалась. Что я делаю?! А если меня арестуют?! Набираясь смелости, я почесала место между большим и указательным пальцами, покрытое болезненной красной сыпью, и открыла дверь. Тут дело не только в Эйдене, это нужно и мне самой. Нужно поговорить хоть с кем-то, у кого могут быть ответы.
Прежде чем выйти из машины, я стянула с себя тёплый кардиган, и так уже вся вспотела — даже несмотря на ветер, дополнительного утепления не нужно было. По гравию дорожки, ведшей к чёрному ходу, идти было трудно, особенно в моём положении, с дополнительным весом на животе, и я еле держалась на ногах, неровным шагом продвигаясь к двери. За весь путь меня никто не окликнул и не приказал убираться с частной территории, я благополучно добралась до цели и постучала по старинной дубовой двери. Три раза.
Я представляла себе Уэтерингтон-Хаус чем-то вроде аббатства Даунтон, с дворецким, в любую секунду готовым открыть дверь, но на деле всё было совсем иначе. Дверь открыла невысокая ссутулившаяся женщина с седеющими, но аккуратно уложенными волосами. Она оглядела меня с головы до ног, несомненно, отметив удивлённое выражение у меня на лице, и сжала губы в жёсткую тонкую линию.
— Вы знаете, кто я? — выпалила я. В моих устах эти слова звучали странно, особенно учитывая, кто стоял передо мной, но мне хотелось, чтобы она знала. Мне хотелось, чтобы она знала, на кого сейчас смотрит.
— Знаю, — ответила она. — Вам лучше зайти.
32
Следуя за её кашемировым кардиганом приятного кремового цвета, я вдруг осознала, что представления не имею, как обращаться к этой женщине. Герцогиня? Или миссис Грэм-Леннокс? А может, просто по имени — Мейв?
— Его здесь нет, — сказала она. — Если вы хотели знать.
Я как раз думала об этом. Едва переступив порог, я задалась вопросом, дышу ли я сейчас одним воздухом с человеком, похитившим моего сына — то есть если это он его похитил.
— Я попросила его уехать, — сказала она, проходя через изысканно украшенный раствор двери в небольшую, но милую гостиную со старинными комодами и картинами скаковых лошадей на стенах. — После всего того, что полиция нашла у него на компьютере, я не смогла бы выдержать его присутствия в этом доме. Более пятидесяти лет я делила с этим человеком постель, но отныне этому не бывать. Не хотите ли чаю?
— Нет, спасибо, — сказала я. Чем дольше я находилась в этом доме, тем больше чувствовала себя девушкой-подростком, «на слабо» пробравшейся со своим парнем на территорию чужого имения. Я вцепилась в свою сумку и как ребёнок в дорогом магазине смотрела во все глаза на прекрасную антикварную мебель. Меньше всего мне хотелось что-нибудь здесь пролить.
— Устраивайтесь поудобнее, — предложила она, указывая на диван с цветочным рисунком и ножками из красного дерева.
— Спасибо, что пригласили меня в дом. Неожиданно.
Она коротко рассмеялась, устраиваясь в красном бархатном кресле напротив дивана.
— Понимаю. — Макияж на ней был идеальным: розовая помада и немного румян на покрытых морщинками щеках. Она сидела, скрестив ноги, в позе женщины, у которой всё под контролем. — Я хотела встретиться с вами. Я хотела встретиться с вами ровно с того момента, как арестовали моего мужа. Понимаете, я чувствую себя в какой-то степени ответственной. Хоть я и понятия не имею о том, как долго у моего мужа это… эта мания, подозрения зародились уже давно, но я предпочитала их игнорировать. — Она сделала неопределённый жест рукой, словно отмахиваясь от чего-то. — Уверенности у меня никогда не было, и я не знала, в чём именно проблема, но я всегда подозревала, что у мужа есть свои скелеты в шкафу. Вам может показаться это сущим пустяком по сравнению со своими испытаниями, но вы не представляете, какому давлению я подвергалась на протяжении всего брака в плане следования определённым стандартам. Развод с самого начала не был вариантом, так что даже когда я поняла, что вышла замуж за ничтожество, назад пути уже не было.
— Но если вы думали, что он чудовище…
— А что такое чудовище? — спросила она. — Вурдалак из кошмаров, таящийся за дверью спальни? Или ужасный зверь с острыми клыками? Нет, таких монстров в природе не существует. Чудовища — это обычные мужчины и женщины, но они обладают способностью скрывать своё истинное лицо. Нет, я не думала, что вышла замуж за чудовище, я стала подозревать, что вышла за гомосексуалиста. Я не замечала, чтобы Джеймс заглядывался на детей в этом смысле, просто понимала, что я его не особенно интересовала. Мы решили вопрос с продолжением рода, но этим всё и ограничилось.
— А ваши дети?
Она нервно поёжилась и сняла очки, словно тянула время.
— У меня с ними был разговор на эту тему. Никто не смог вспомнить ничего… предосудительного. — Она прикрыла глаза, и я поняла, что очки она сняла для того, чтобы отвлечь меня от своих попыток сдержать слёзы.
— Если вы ничего не знали, то это не ваша вина, — заверила я.
Герцогиня откинулась в кресле и тихонько рассмеялась.
— Разве так о вас пишут в газетах? О, мать виновата всегда, как, в общем-то, и жена. Предполагается, что женщины управляют мужчинами, не так ли? Как там говорится: «За каждым великим мужчиной стоит великая женщина». Нам отведена роль тех, кто поддерживает их, а иногда и сдерживает их порывы. Забудьте о своей собственной жизни, забудьте о карьере, любви и горестях, мы — матриархи! — Когда она произносила слово «матриархи», глаза у неё сузились, а руки сжались в кулаки. Затем она подалась вперёд, и вся её фигура внезапно приобрела уставший вид. — Если уж на то пошло, не думаю, что Джеймс вообще прикасался к вашему мальчику. Последний десяток лет он был малоактивен, его мучили подагра и рак кишечника, который, впрочем, сейчас в стадии ремиссии, так что здоровым человеком мужа никак не назовёшь. Если он когда-либо и приставал к детям — в чём я не уверена — то, по всей видимости, довольно давно. Задолго до пропажи вашего сына. — Она вся съёжилась, повиснув на подлокотниках, как дряхлая старуха. За время нашего разговора она словно постарела лет на десять.
— Спасибо, что уделили мне время. — Я встала и взяла в руки сумку, на мгновение замешкавшись в поисках слов утешения. На ум ничего не приходило.
Я повернулась и вышла, оставив её сгорбленно сидеть в старинном кресле посреди величественного дома. Герцогиня даже не взглянула мне вослед.
После встречи с герцогиней я не переставала периодически видеть во снах её поникший в кресле силуэт. Её образ преследовал меня. Расследование окончилось, и не прошло и трёх лет со дня нашей встречи тем тёплым октябрьским днём, как герцогиня Хардвикская отошла в мир иной. Я была вместе с Эйденом на её похоронах, которые прошли без всякого шума, с участием удивительно небольшого числа скорбящих. Присутствовавшие говорили о её силе как матери и жены и о том, как эффективно она организовала повседневный быт и работу в Уэтерингтон-Хаусе.
Её дети решили продать дом, и, насколько я слышала, его собирались превратить в музей, а многие предметы антиквариата выставить на аукцион Уэтербис.
Её муж скончался много позже.
Эйден был с Робом и его родителями дольше, чем я планировала, но возвращаться домой я не спешила: нужно было время, чтобы обдумать слова Мейв Грэм-Леннокс. Мне было жаль её, и я сочувствовала превратностям её судьбы. Столь грязные делишки не приличествуют подобным семьям, для них это скандал, в результате которого их блестящая репутация оказывается вывалянной в дерьме. Репутация для них — всё. Не иссякнет ли поток посетителей Уэтерингтон-Хауса, исправно платящих за вход? Возможно, посетители будут, но их визит теперь будет сопровождаться нездоровым любопытством: «А вот это, дамы и господа, тот самый компьютер, на котором герцог тайно хранил детское порно». Чем больше я думала об этом, тем лучше осознавала, что все мы чудовища. Да-да, все мы! Мы — монстры, ведь нам так нравится читать все эти истории. Нам нравится наблюдать за человеческими страданиями.
Подъехав к дому, я испытала то неприятно-щекочущее чувство, которое возникает, когда что-то не так. Входная дверь дома была распахнута. Не успела я припарковаться, отстегнуть ремень безопасности и выскочить из машины, как меня чуть не сбила с ног светловолосая женщина, тащившая за собой плачущего мальчика лет десяти, который одной рукой держал другую, перебинтованную. За ней выбежал Роб.
— Простите ради бога, что так получилось! — сказал он, протягивая к женщине руки в знак сочувствия. Чтобы не отстать от неё, ему пришлось перейти на лёгкий бег.
Только по прошествии какого-то времени, которое потребовалось, чтобы осознать, что происходит, я поняла, что знаю эту женщину: это была Шивон Майклс. Её сын Билли учился в начальной школе Бишоптауна, а сама она работала менеджером у Сони и Питера.
— Мне неприятно это говорить, Роб, но газеты правы. С ним небезопасно.