Перед ней простирался странный ландшафт: ямы, черные кочки и нестриженые, разросшиеся живые изгороди. Позади виднелась деревня, похожая на Фейфорд, в серебристо-серых тенях – будто дагерротип знакомого Элси места. Света не было вовсе.
Сара споткнулась и провалилась в воду по щиколотку. На подол ее платья налипла грязь, мокрая юбка липла к ногам. Она казалась совершенно потерянной и невозможно одинокой. Словно утопленница.
Скрип. Протяжный и тихий, будто во мраке кто-то стонал от боли. Два тяжелых удара – бум, бум. Потом снова скрип.
У Элси затрепетали веки. Уж не из ее ли сна эти звуки? Или они прозвучали здесь, в палате? В глазах все еще стояла Сара, сутулившаяся под серебряными иглами дождя, но Элси уже не чувствовала ни миазмов набрякшего водой торфа, ни резкого металлического запаха дождя. Нос наполнился более тяжелым и сладким ароматом. Розы.
Вздрогнув, она окончательно проснулась, попыталась шевельнуть рукой и не смогла. Вытянутые вдоль тела руки были придавлены подоткнутым со всех сторон одеялом. Элси попробовала оглядеться, но кругом была непроглядная темень.
Скрипнули половицы. От этого звука у Элси по коже побежали мурашки. Маленькие частые шажки, как у бегущего трусцой животного.
Джаспер?
Но нет: Джаспер далеко отсюда. Она не в Бридже. Элси перевела дух, чувствуя облегчение уже от одного сознания, что она не там.
Бум, бум. У нее зашлось от страха сердце. За дверью кто-то стоял.
Не стану отзываться, лихорадочно думала Элси, им меня не одолеть. Она хотела забраться под одеяло с головой, но оно было слишком туго натянуто. Стук повторился.
Кто бы это мог быть? Сиделки, нянечки, доктора – никто из них не стучится, они входят без разрешения.
Снова заскрипели половицы в изножье кровати, звук раздавался внутри комнаты.
Горло сковал ужас. Ни закричать, ни позвать на помощь – она только и могла, что поджимать ноги по мере того, как приближался скрип. Одеяло по-прежнему сковывало движения, к тому же, под ним сделалось жарко, Элси вся горела, будто от огненного дыхания преисподней.
Ее мутило, хотелось плакать. Наконец – видно, отчаяние придало сил – она высвободила руки и стала шарить под подушкой. Хоть бы они были там, хоть бы были. Нет, это в прошлом. Сейчас ей никто не позволил бы хранить спички.
Что-то коснулось ее ноги.
Ее обожгло, как огнем. Раскаленные докрасна стрелы вонзились под кожу, побежали по венам. Они насквозь пронизали горло Элси и выпустили на волю крик.
В коридоре затопали шаги. Голоса, настоящие, реальные люди, подмога. Закрыв глаза, Элси закричала еще громче. Помощь может не поспеть вовремя.
Она услышала, как за дверью звенят цепочкой, отодвигают засовы. Почему они так долго возятся?
Новое прикосновение к ноге. На сей раз ближе к икре.
Бум. Дверь распахнулась, ударившись о стену. В коридоре горели газовые лампы, их свет проник в палату.
Увидев ее только краем глаза в мелькающих тенях и бликах, Элси все же разглядела: это была Сара. Деревянная, размалеванная.
Она испустила новый вопль.
– Осторожнее, – тихий шепот ассистентки.
Что-то зашипело, и ее ослепила вспышка света. Она зажмурилась. Это просто лампа – в палате зажгли свет. Медленно, медленно она открыла глаза. Сара исчезла. На ее месте стояли два дюжих санитара и мужчина с белыми манжетами.
– Начали!
Они подскочили, схватили ее за запястья. Два других санитара держали ее за щиколотки. Одеяло упало на пол, больше не давя и не душа ее.
Она извивалась и лягалась, но не могла вырваться из их мертвой хватки. Санитары были глухи к ее мольбам, нечувствительны к ее ударам. Она пыталась укусить. Ей заткнули рот кляпом. Мгновенно задохнувшись, она попробовала вытолкнуть изо рта сухую, отвратительную на вкус тряпку, но внезапно что-то опустилось ей на лицо, под самые глаза – что-то жесткое, шершавое, вызывающее панический ужас.
Ребра тоже сильно сдавило. Руки, которыми она все еще пыталась отбиваться, засунули в длинные рукава. На миг она превратилась в привидение с неестественно длинными беспалыми руками. Затем рукава скрестили на груди и связали на спине. Труп: ее связанное тело напоминало труп.
Человек в белых манжетах повернулся к ней и омерзительно осклабился, показав гнилые зубы.
– Зовите-ка доктора. Скажите, тут случилось чудо, будь я проклят. Убийца может говорить.
Кляп вынули, она попыталась что-то сказать. Слова вертелись на языке, рвались наружу: бежать, Сара, компаньоны, близко. Но сухой, распухший язык отказывался повиноваться.
У нее вырвался сиплый хрип, и только. Жалкая пародия на шипящий скрежет компаньонов.
– Мне не кажется, что она способна разговаривать, – с сомнением проговорила ассистентка.
Человек вперился в нее. Ухмылка на его лице стала злобной, плотоядной.
– Что ж, она, по крайней мере, может кричать.
Вновь комната с обитыми стенами. Так и есть. Она чувствовала запах соломы на полу и грязного холста на стенах. Солома, запахи пота и страха: это зловоние трудно забыть.
Пол был застелен клеенкой и поскрипывал под ее босыми ногами, когда она ходила, как зверь по клетке, взад-вперед, взад-вперед. Она слышала этот скрип, чувствовала, как трут кожу узлы смирительной рубашки. Неужели и мать Руперта тоже прошла через это? Нет, нет, нет. Она хочет только одного – вернуться в то время, когда мир вокруг был безопасным и тихим. И зачем только она начала писать?
Где-то в больничном корпусе раздался звонок. Громкий, очень реальный, он был слышен даже сквозь соломенные маты.
Ей нужно видеть доктора Шеферда. Если бы он тогда разбудил ее, то, возможно, смог бы успокоить и помочь снова заснуть. Тогда у нее не было бы этих ужасных кошмарных снов про Сару, и никто не стал бы заставлять ее участвовать в разбирательстве. Дознание? Суд? Он собирается выйти на кафедру и говорить о ней, как о каком-то диковинном растении, выставляя на общее обозрение все то, что было скрыто под землей. А люди вроде мистера Гринлифа, потенциального инвестора их фабрики – жирные, важные, со щетинистыми бакенбардами на лице, будут его слушать и переговариваться между собой, решая ее участь.
Какая же участь ждет ее теперь? Доктор Шеферд сказал, что лучшее, на что она может надеяться, это Бродмур: тюрьма для умалишенных преступников. Видно, по сравнению с Бродмуром, горько подумала она, больница Св. Иосифа покажется ей роскошным отелем вроде «Клариджа».
Возможно, если лекарства окажутся достаточно сильными, как бывало раньше, она сумеет выдержать. Но выживать так, как приходится сейчас – в ясном сознании и полной памяти? Немыслимо.
Щелкнул замок. В комнату влетел доктор Шеферд.
С доктором явно что-то случилось. На нем не было ни сюртука, ни жилета – только сорочка и бежевые подтяжки. Волосы растрепались. На стекле очков красовался отпечаток пальца, а руки были вымазаны чернилами.
– Миссис Бейнбридж, простите меня. Я, разумеется, должен был явиться намного раньше, едва только услышал о вашем небольшом срыве, но поверьте, меня задержали крайне важные обстоятельства. – Он окинул ее взглядом с головы до пят, будто видя в первый раз. – Смирительная рубашка? Об этом мне не доложили. Приношу вам извинения, миссис Бейнбридж, я распоряжусь, чтобы это сняли и поместили вас в удобную палату. Почему они сочли эту меру необходимой? Насколько я понял, вы просто увидели дурной сон?
Он поглядел на Элси. Она не отвела глаз.
– Ах, конечно же, вы не можете писать – ваши руки. Прошу прощения. Никак не могу собраться с мыслями.
Спохватившись, он закрыл за собой дверь. Глаза у него покраснели, как у человека, который провел ночь без сна. Впрочем, в этой коробке без окон невозможно определить время. Возможно, он явился к ней среди ночи.
– Я как раз писал свое заключение, – сказал ей доктор Шеферд. Заметив на пальцах чернила, он машинально вытер их о стену. – Видите, чернильные пятна тому доказательство! Я излагал теорию, которую мы обсуждали, о ваших родителях и мисс Бейнбридж, когда… Словом, этот фрагмент придется переписать. Или вообще не писать об этом, я пока ничего не могу сказать. Все это весьма, весьма странно.
Сейчас ей как никогда нужен был бы голос. Прошлой ночью она кричала, но и только. Ей припомнились записи в дневнике Анны о демоне, лишившем Гетту дара речи. Вот что при этом чувствуешь: смирительная рубашка на языке и никого, кто мог бы развязать путы.
Сняв очки, доктор Шеферд протер стекла рубашкой.
– Должен признаться, это оказалось чувствительным ударом по моей гордыне. Я полагал, что во всем разобрался, и все это так хорошо укладывалось в заключение. Но в подобных случаях приятно оказаться неправым. Вы удивлены. Ну конечно, ведь я еще ничего не объяснил. – Он нацепил на нос очки, не ставшие чище. – Я попросил бы вас сесть, но, вижу, мои невнимательные коллеги не снабдили комнату стулом. Неважно. Тогда я просто прошу вас, миссис Бейнбридж, приготовиться услышать нечто невероятное и поразительное.
Неужели он говорит серьезно? Невероятное и поразительное? Полно, читал ли он вообще ее историю?
– Вчера, среди ночи – или, точнее, сегодня под утро – я получил телеграмму. Она имеет отношение к объявлению, которое я разместил в газетах, с просьбой откликнуться тех, кто имеет сведения о Саре Бейнбридж.
Стены комнаты, казалось, стали расширяться. Элси затаила дыхание.
– В это трудно поверить – столько времени прошло – но телеграмма была от самой Сары. Она существует, и она жива.
Жива. В одном слове было столько возможностей – дверь на волю из ее узилища, выход из гробницы.
Должно быть, она сильно побледнела, так как доктор крепко схватил ее за плечи.
– Да, я могу понять ваши чувства. Это чудо. Я так рад, так рад за вас, миссис Бейнбридж. Примите мои поздравления.
Сара сможет засвидетельствовать, что гибель Джолиона была трагической случайностью. И, хотя она не видела, как повесилась миссис Холт, но сможет рассказать, в каком состоянии находилась бедная женщина, в какие пучины отчаяния и безысходности она погрузилась, лишившись единственной дочери.