– Прости, он заставил меня, – говорит Жанета. Она указывает на одежду, сваленную в углу. Палома пытается надеть джинсы, но они узкие, и раны на ногах жутко жжет с каждой попыткой. Жанета подходит сзади и пробует максимально расширить пояс штанов, чтобы ткань едва касалась открытых ран. Кровь усложняет задачу. Штаны решено оставить, поэтому Палома натягивает только трусики и футболку, ни на что другое нет времени. Они вместе поднимаются по лестнице.
Жанета поднимает люк, всматриваясь в ночную тьму и напрягая слух. Она ничего не видит и не слышит. Но за это время группа полицейских наверняка окружила это место, и они в безопасности. Вдалеке светятся окна дома со старой индейской женщиной без руки. Без сомнения, Брандао там. Пройденный путь и холодная ночь успокаивают Жанету. Она чувствует ветерок, вдыхает влажный лесной воздух. Берет Палому за руку.
– Теперь бежим. Полиция где-то здесь.
Несмотря на серьезные травмы, Паломе удается бежать с ней рядом достаточно быстро. Странно – она не видит ни единого признака присутствия Вероники или другого полицейского, ни машины, спрятанной среди деревьев, ни тени, движущейся в отдалении. У них уже более чем достаточно материала, чтобы арестовать Брандао, не так ли? Чего же они ждут? Внезапно Жанетой овладевает уверенность, что полиция сбилась с пути. Ноги подкашиваются, но она продолжает бежать. Ее грудь наполняется рыданиями, и вскоре ее слезы летят по ветру. Она осматривается. Это невозможно.
– Вероника! – Тишина. Они бегут по открытой местности, через поле, в направлении, противоположном дому. Они стараются двигаться пригнувшись, чтобы их тени нельзя было увидеть издалека. Если появится машина, они должны бежать вниз, вперед, к лесу. Палома ослабевает и остается чуть позади, бежит медленнее. Она босиком, гравий впивается в ступни, остается кровавый след, но она не жалуется. Они должны добраться до укрытия.
Тишину нарушает звук выстрела. Бум! Жанета оглядывается через плечо и видит силуэт Брандао, который держит винтовку, направленную вверх. Бум! Еще один выстрел.
– Жанетааа! Вернись! Я выслежу тебя и в аду!
В ужасе они бегут со всех ног, скрываются в темном лесу, выискивая какой-нибудь признак жизни, дорогу, выход. Теперь Жанета уверена: рядом нет Вероники, нет никого, они с Паломой одни в этом мраке. Брандао приближается, словно он едет верхом. Инстинктивно женщины сцепляют руки, смотрят друг на друга, отчаянно ищут место, где могли бы спрятаться.
– Донья Глория, ради всего святого, – всхлипывает Палома. – Вы уверены, что нам кто-нибудь поможет?
– Замолчи! – Жанета теряет всякое терпение и чувствует только ненависть. Она продолжает идти в кромешной тьме, на цыпочках, как дикое животное. Она нащупывает ветки, отодвигает листву, опирается на стволы, ползет по влажной земле, засыпанной опавшими листьями. Бум! Еще один выстрел. Крики Брандао становятся все ближе и ближе. Они садятся на высокий обрыв и отпускают себя, скатываясь с холма к дереву с гигантским, торчащими из-под земли корнями. Похоже, это хорошее место, чтобы спрятаться и дождаться рассвета.
В глубине души Жанета надеется на то, что команда полиции рядом и все равно выполнит свою часть работы. Вероника не подведет. Конечно, полицейские идут, они уже услышали выстрелы. Они под защитой, в безопасности, скрыты толстыми корнями. Женщины крепко обнимаются, как старые подруги. Жуткая тишина окутывает лес, и только сухие ветки, ломающиеся тут и там, заставляют вздрагивать. Жанета подносит к губам указательный палец, и Палома согласно кивает.
В мучительном ожидании они теряют счет времени, притаившись среди кустов, разгадывая звуки леса. Цикады и обезьяны над головой, лягушачье кваканье на земле. Температура быстро падает. Палома слегка дрожит – для практически голого и вспотевшего человека холод почти невыносим. Ее зубы невольно клацают друг о друга. Жанета растирает ноги девушки, пытаясь согреть, но вскоре ее собственные израненные пальцы начинают ныть, и она берет их в рот, один за другим, посасывая, чтобы перестали болеть.
Ноги начинает покалывать, руки охватывают судороги, но они сохраняют неподвижность. Они не смеют сдвинуться даже на сантиметр, но наконец Палома не выдерживает и приседает на корточки, чтобы облегчить неудобство. Это движение приводит к легкому шороху листьев, Палома замирает, но уже поздно. Она поднимает голову и видит ноги Брандао в безупречных ботинках военного образца всего в нескольких метрах от них.
– Вылезайте! Обе, очень медленно! – Голос у него низкий и тихий, он привык командовать. Палома поднимает руки, сдаваясь. Когда она начинает вставать, Жанета пытается ее удержать, но Палома уже смотрит Брандао в глаза, дрожит всем телом и умоляет сохранить ей жизнь:
– Это она… – шепчет Палома. – Это она хотела сбежать.
Брандао улыбается, его циничный взгляд едва не искрится, спина прямая, палец на спусковом крючке. Бум! Клик! Бум! Палому жестоко отбрасывает назад, выстрелы едва не разрывают ее надвое. Кровь брызжет повсюду, окатывая Жанету, которая в неверии широко распахивает глаза. Кусочки кожи, кровь и что-то твердое, о чем она даже не осмеливается думать. Она отползает так быстро, как только может, но выглядит это жалко. Брандао быстро настигает ее, тянет за волосы и засовывает ствол винтовки ей в рот. Она чувствует в горле холодный металл, пытается подтолкнуть его языком к щеке.
– Не убивай меня, Жизнь моя, не убивай! – Жанета вздрагивает, задыхаясь. – Посмотри, что ты натворил.
– Я ничего не делал, пташка. Это ты убила ее. Ты хотела убежать – и убила ее. На этот раз плохой парень – это ты.
21
В жизни есть вещи, которые нас меняют. В тот рассвет, в машине, выкурив целую пачку старых сигарет, найденных забытыми в бардачке, слушая пытки, крики, выстрелы и преследование через динамики своего передатчика, я превратилась в новую женщину. Прежняя Вероника, бесстрашная, уверенная в себе, унеслась с дымом, вырывавшимся через щель в окне, к беззвездному небу.
Поднося сигарету к дрожащим губам, я прислушивалась к каждому шагу Жанеты и жертвы в лесу, на них обеих охотились, как на убегающую дичь. Когда никотин проник в мои легкие, я почувствовала себя на их месте, испытала возмущение, негодование и покорность, но я знала, что мой ужас даже не приближается к тому, что ощущают эти женщины – в реальном мире, в нескольких километрах от меня. Так близко, но так далеко. Выстрелы эхом отдавались в моей голове и от звука в наушниках, и от темного неба. Я не могла определить, откуда исходит этот звук. Я била по рулю, едва не переломав пальцы. Сегодня я понимаю, что, ставя себя на их место, я защищала себя от меня же самой, избегая смотреть в лицо тому, что я натворила. Жанета верила, что я буду здесь, и в итоге ей пришлось умолять садиста-убийцу сохранить ей жизнь. Она назвала Брандао «жизнь моя» – это хуже всего. Бог, создавший этого человека, должно быть, очень жесток. Я едва не сошла с ума, услышав, как ее тащат по лесу, как она воет от боли, когда Брандао тянет ее за и без того короткие волосы. В какой-то момент звуки, передаваемые сережками, исчезли. Должно быть, они упали на землю. Или Жанета выбросила их, или проглотила в гневе и страхе. Это не имело значения, я виновата.
Я уткнулась лбом в холодную эмблему руля, врубив автомобильный гудок – мой крик от осознания собственной беспомощности застрял у меня в горле. Если б я не вмешивалась в это дело, если б не убедила Жанету попытаться освободить жертву и рассказать об этом. Если… Если… Если… Весь мир сговорился против меня. Нельсон должен был предупредить меня о возможности потери сигнала IMEI, муж был обязан не вмешиваться. Пять минут! Я могла подъехать как раз вовремя. Паулу, несчастный рогоносец, понятия не имеет, что натворил. Я никогда не давала ему повода не доверять мне; мои выходки не имели ничего общего с любовью. Привязанность и похоть – совершенно разные вещи. Марта Кампос и Жанета Брандао – тоже разные дела, которые перепутались.
Я не хотела отказываться ни от одного из них.
Я насыщала мозг кислородом, пытаясь сохранять спокойствие. Перекладывая вину на всех остальных, я только еще больше погрязну в страданиях. Я лежала на траве, глядя вверх, на траурное небо, похожее на черную дыру. В этой истории был только один виновник: Клаудио Антунес Брандао. Я видела, как многие полицейские лишались руки, задерживая таких мудаков-убийц. Тот, кто занимается расследованием, рискует изо дня в день, дышит насилием, не соответствует стандартам. Кровь кипит, и, конечно, несколько ударов помогают выплеснуть гнев из-за тех страданий, которые подобный червяк причиняет невинным. Преступники типа Брандао перестают убивать только после смерти. Это закон джунглей, мое непоколебимое убеждение. Нет смысла собирать доказательства, начинать расследование и задерживать таких подонков; судебная власть вскоре отпускает их. В этой гребаной стране правильные действия никогда не гарантируют счастливого финала.
Я поднялась, зная, куда мне отправиться. Я ехала под звуки Sepultura[43], вдавливая педаль газа в пол, не обращая внимания на радары в этот ранний час. Поначалу женщина за стойкой регистрации не хотела меня впускать, но увидев, в каком я потрясении, даже не стала задавать много вопросов. Наконец я добралась до единственного места, где чувствовала себя в полной безопасности: до комнаты отца.
Я не стала включать свет, только немного приоткрыла шторы, чтобы выветрился запах талька и мочи. Присела на край кровати, разбудила своего старика, повернув его на бок, чтобы прижаться к нему, как ребенок, боящийся чудовища в шкафу. Я выплакивала все, что должна была выплакать, не произнося ни слова. Я прокрутила для него запись на своем мобильном телефоне – с криками, мольбами и цепями. Я не посмела оглянуться на него, но с каждым выстрелом чувствовала, как его костлявое тело содрогается рядом с моим. Когда запись окончилась, я выключила мобильник, словно кнопка выключения может стереть мою память, и вернулась в постель, помогая безвольной руке моего отца обнять меня. Мне так хотелось, чтобы он погладил меня своими морщинистыми руками.