– Что? Вы можете доказать свое алиби?
– Не знаю, что вы подразумеваете под этим словом, – холодно парировала Лидия, – но я с легкостью могу доказать, что в Пимлико меня не было.
– Но… миссис Рен… там был… ваш друг Ферручи!
– В самом деле? Что ж, лично мне об этом ничего не известно. В этот раз я его в городе не видела. Но если вы полагаете, будто он убил Марка, то ошибаетесь. Я не верю, что Эрколе способен убить муху, несмотря на то что он итальянец.
– Вы не думаете, что это он взял стилет?
– Нет, не думаю!
– Тогда кто?
– Не знаю. Я даже не знаю, когда именно он исчез. Я хватилась его после Рождества, потому что старая училка сказала мне, что он пропал.
– Старая училка!
– Ну, пусть будет Белла Тайлер, если вам так больше нравится, – парировала миссис Рен. – Поедемте, мистер Дензил, теперь я не отпущу вас, не доказав свое – как вы там его назвали? – алиби. Поедемте со мной в Кэмден-Хилл.
– Хорошо, я поеду, чтобы лично во всем убедиться, – сказал Люциан и взял со стула плащ. – Хотя, если честно, мне кажется, в этом уже нет необходимости.
– Вы поняли, что я невиновна? Что ж, – растягивая слова, проговорила Лидия, когда Люциан кивнул, – полагаю, это и впрямь очень мило с вашей стороны. Быть может, я не святая, но уж и не такая грешница, какой вы с вашей Дианой меня вообразили.
– С моей Дианой, миссис Рен? – переспросил Люциан и покраснел.
При виде жаркого румянца на его щеках женщина рассмеялась.
– О, я совсем не дурочка, молодой человек. Я же вижу, откуда ветер дует! – И, кивнув ему на прощание, она выпорхнула из комнаты.
Глава XVIIIКто купил плащ?
Миссис Рен не заставила себя долго ждать и вскоре предстала перед Люцианом в потрясающем костюме, только что доставленном из Парижа. Быть может, нарядившись с таким тщанием, она хотела уверить Дензила в том, что обладала слишком хорошим вкусом, чтобы покупать одежду с подбоем из кроличьего меха в Бейсуотере, или же – куда вероятнее – была совсем не против невинного флирта с привлекательным молодым человеком.
Подозрение, возникшее у нее относительно того, что Люциан влюблен в Диану, лишь укрепило ее в желании обольстить его. Самонадеянность и тщеславие, ненависть к приемной дочери и желание вызвать восхищение у мужчины, который всячески противился этому, – вот причины, заставившие миссис Рен выказать особенное благоволение молодому адвокату. Когда они сели в быстрый двухколесный экипаж и покатили в сторону Кэмден-Хилл, она приступила к осуществлению своих коварных замыслов.
– Полагаю, вы не станете возражать, если сегодня вам придется сыграть роль моего возлюбленного, – сказала она, одарив его кокетливым взглядом. – Сначала вы можете сопроводить меня к Пегаллам, а потом мы с вами съездим к «Бакстеру и К°» в Бейсуотер, чтобы вы лично убедились, что я не покупала этого плаща.
– Весьма признателен вам за хлопоты, которыми вы себя утруждаете, миссис Рен, – отозвался молодой человек, с осторожностью избегая провокационных взглядов своей обворожительной спутницы. – Давайте сделаем так, как вы предлагаете. Могу я узнать, кто такие Пегаллы?
– Мои друзья, у которых я останавливалась в канун Рождества, – пояснила миссис Рен. – Настоящая добрая, славная и скучная английская семья, столь же тяжелая на подъем, как их сливовый пудинг. Миссис Пегалл – вдова, как и я, но, по-моему, свои платья она покупает как раз в магазинах Бейсуотера. У нее есть две дочери, похожие на кухарок в пивной, где им самое место, вот только их не возьмут даже туда, поскольку они недостаточно умны для этого. У нас получилось настоящее домашнее воскресенье в канун Рождества, мистер Дензил. Вист и некрепкий чай в восемь часов, негус[10] и молитвы – в десять. Папа хотел научить их игре в покер, но они отказались; хотя, возможно, это было в прошлый наш визит к ним.
– Я бы сказал, что это не та семья, в компании которой вам приятно проводить время, – заметил Люциан, озадаченно глядя на кокетку.
– Пожалуй, вы правы. Они старомодны и скучны. Но так полезно иметь респектабельных друзей в этой стране, где о людях судят по тому, с кем они водят дружбу.
– Ага! – многозначительно произнес Люциан – что прозвучало, надо признать, подчеркнуто грубо. – А вам, значит, понадобились респектабельные друзья, пусть даже скучные?
– Вот именно, – честно призналась миссис Рен. – У меня с папой была необычная жизнь, то вверх, то вниз, то задом наперед. Интересная, но сложная.
– Ведь вы не американка? – внезапно пустил пробный шар Дензил.
– Вот это да! Как вы догадались?
– Потому что вы слишком хорошо владеете американским произношением, чтобы быть американкой.
– Что ж, в этом есть доля правды, – прохладно отозвалась Лидия. – Впрочем, я – продукт США ровно в той мере, в какой и всего остального мира. Довольно долгое время у нас была частная практика в Вайоминге, штат Висконсин, и для девушки, которая считает себя янки, это совсем недурно. Но, пожалуй, мы не будем углубляться в нашу семейную историю, – сухо заключила миссис Рен. – Я не папистка, а вы не мой духовник.
– Гм! Вижу, что вам довелось побывать в Южных морях.
– С чего вы взяли?
– Тамошние жители используют словечко «папист» для обозначения католиков.
– Да вы прямо семи пядей во лбу, мистер Дензил. Вас не проведешь; но я не намерена свидетельствовать против себя самой. Если вам нужны какие-то сведения, спросите папу. Он такой простофиля, что расскажет вам все.
– Что ж, миссис Рен, храните собственные тайны на здоровье; это не то, что меня интересует. Говорите, ваш отец тоже был в Кэмден-Хилл в Рождественский сочельник?
– Я этого не говорила, но он был там, – негромко ответила Лидия. – Ему нездоровилось – папа не выносит английские зимы, – и он написал мне, пригласив приехать. Но при этом чувствовал себя настолько плохо, что ушел от Пегаллов еще в шесть часов.
– Это было то самое письмо, которое расстроило вас.
– Да. Я вижу, старая Белла Тайлер не теряла времени даром. Получив письмо, я немедленно выехала. У меня остался только один родитель, и он мне слишком дорог, чтобы сунуть его в ящик и зарыть в землю, тогда как болваны остаются жить. Но вот мы и прибыли. Надеюсь, вам понравится тот цирк, который Пегаллы устраивают в своем доме. Христианский лагерь – сущая ерунда по сравнению с ними.
Жилище почтенного семейства, которое она имела в виду, являло собой средних размеров дом красного кирпича, окруженный аккуратным садиком и отгороженный от большой дороги высоким деревянным забором, тщательно выкрашенным в зеленый цвет. Полная вдова и две ее не менее дородные дочери, старые девы, обитавшие в нем, вполне заслуживали эпитета «тяжеловесные», который использовала миссис Рен. Они отличались отменным здоровьем, румянцем во всю щеку, черными волосами и широко раскрытыми глазами, в которых начисто отсутствовал даже слабый проблеск ума; по сравнению с ними деревянные куклы казались бы настоящими интеллектуалами. Одеты они были просто и удобно; мебель в гостиной выглядела так же безыскусно и комфортно; и дом, и его обитатели представлялись в высшей мере респектабельными и невероятно скучными. Люциану оставалось только гадать, что такой ястреб, как миссис Рен, нашла для себя в этой филистерской голубятне. Но он восхитился тем тактом, с коим она общалась с семейством, чья претензия на аристократичность уравновешивала ее в некотором роде легкомысленную репутацию; при этом им явно не приходило в голову, что она их просто использует.
«Как бы там ни было, эти три женщины слишком честны, чтобы сказать что-либо, кроме правды, – подумал Люциан, стоически ожидая окончания строгой процедуры представления. – Так что я буду знать совершенно определенно, действительно ли миссис Рен была здесь в гостях в канун Рождества».
Обе мисс Пегалл и их мамочка в капоре с лентами приветствовали Люциана с добродушием и жеманством, поскольку тоже оказались ценителями симпатичных молодых людей; но целовать и обнимать они все-таки принялись коварную Лидию, усиленно именуя ее «дорогой». Миссис Рен, в свою очередь, сновала между ними, словно птичка, и целовала каждую в красные яблоки щек, то и дело бросая лукавые взгляды на Люциана, дабы проверить, восхищается ли он ее талантом к лицедейству. Вино и печенье, портвейн и шерри были поданы в стиле гостеприимства ранней Викторианской эпохи, от которой явно вела отсчет миссис Пегалл, и все принялись веселиться, в то время как Лидия старалась оправдать себя в глазах Люциана и при этом не дать изобличить себя в глазах семейства.
– Мы только что вернулись из нашего загородного дома в Сомерсете, – пояснила миссис Пегалл. – Девочки пожелали полюбоваться тамошними окрестностями, и потому я сказала: «Поедем, дорогие мои, и, быть может, хоть одним глазком сможем взглянуть на нашу дорогую королеву». Я уверена, что более лояльных подданных, нежели мы, у нее нет.
– Вы в этом году намерены много путешествовать, дорогая миссис Рен? – спросила Беатриса Пегалл, старшая и самая невыразительная из сестер.
– Увы, дорогая, – со вздохом отозвалась Лидия, прикладывая к глазам изящный носовой платочек. – Вы же знаете о моей утрате.
Обе сестры принялись дружно охать и ахать, после чего Сесилия Пегалл, отличавшаяся крайней религиозностью, заметила, что «все мы смертны», к каковому замечанию присоединилась и ее мать:
– Совершенно верно, дорогая, совершенно верно.
Затем трио опять разразилось дружными вздохами, покачивая черноволосыми головами, словно китайские мандарины.
– Я бы не смогла пережить такое горе, – полным слез голосом продолжала Лидия, – если бы у меня не было по крайней мере трех таких верных и надежных подруг. Ах! Я никогда не забуду тот счастливый Рождественский сочельник!
– Вы имеете в виду последний сочельник, дорогая миссис Рен? – осведомилась Сесилия.
– Тогда вы все были так добры и милы к нам, – всхлипнула Лидия, метнув взгляд на Люциана, дабы убедиться, что он не пропустил мимо ушей свидетельские показания в ее пользу. – Мы играли в вист, не так ли?