Эстер уселась в кресло возле постели, а он спокойно лежал и слушал, не сводя глаз с ее лица. Миновало одиннадцать часов вечера, наступила полночь; часы пробили час ночи – и Рис наконец уснул. Пометив страницу, Эстер закрыла книгу и тихо вышла; у себя в комнате легла, не раздеваясь, на кровать и тут же провалилась в сон.
Проснулась она поздно, разбитая и неотдохнувшая, хотя с момента переезда на Эбери-стрит это была первая ночь, когда она так хорошо спала. Эстер немедленно зашла к Рису и обнаружила, что тот уже бодрствует, но еще не совсем отошел ото сна, чтобы завтракать.
Внизу она встретилась с Сильвестрой. Едва завидев Эстер, хозяйка поспешила к ней; лицо ее выражало тревогу.
– Как он? Еще не говорит? – Она прикрыла глаза, негодуя на собственное нетерпение. – Простите. Я дала себе слово, что не стану вас об этом спрашивать. Доктор Уэйд говорит, что надо набраться терпения… но… – Она замолчала.
– Конечно, это нелегко, – пришла ей на выручку Эстер. – Каждый день тянется, как неделя. Но вчера мы допоздна читали, и он, похоже, хорошо спал. И вел себя гораздо спокойнее.
Напряжение несколько ослабело, плечи немного опустились, и Сильвестра попробовала улыбнуться.
– Пойдемте в обеденный зал. Уверена, вы еще не завтракали. Я тоже.
– Благодарю вас. – Эстер приняла предложение не только потому, что оно исходило от хозяйки; она рассчитывала постепенно побольше узнать про Риса, чтобы создать ему более комфортные условия. Пока что мисс Лэттерли заботилась главным образом о его душевном спокойствии, не считая кормления, соблюдения чистоты и отправления насущных личных нужд. Доктор Уэйд не разрешал ей менять повязки на серьезных ранах, и она ограничивалась уходом за поверхностными повреждениями. Самыми тяжелыми являлись внутренние травмы, но к ним никто не имел доступа.
Обеденный зал был меблирован довольно мило, но, на взгляд Эстер, в несколько тяжеловесном стиле, как и остальной дом. Стол и буфет, изготовленные из дуба в елизаветинском духе, крепкие и мощные, производили впечатление своей массивностью. Вокруг стола стояли резные стулья с высокими спинками и вычурными подлокотниками. В комнату не повесили зеркал, способных добавить света и создать эффект пространства. Портьеры из бордовой и розовой парчи, подвязанные шнурами с кисточками, были тем не менее расправлены достаточно широко, чтобы все могли оценить их дороговизну и полюбоваться подкладкой цвета бургундского. На стенах висели картины – с дюжину или больше.
Но мебель оказалась необычайно удобной. Сиденья на стульях были мягкими, а в камине пылали дрова, наполняя зал приятным теплом.
Сильвестра, взяв тост, никак не могла решить, чем его намазать – мармеладом «Данди» или абрикосовым вареньем. Она налила себе чашку чаю и отпивала по глоточку, пока тот совершенно не остыл.
Эстер интересовало, что представлял собой Лейтон Дафф как человек, как встретились будущие супруги и как складывались их отношения на протяжении примерно двадцати пяти лет. Какие друзья помогут Сильвестре в ее горе? Они все присутствовали на похоронах, но это произошло очень быстро, в те несколько дней, что Рис провел в больнице, до переезда Эстер. Теперь с печальными формальностями покончено, и Сильвестре предстояло одной встречать вереницу заполненных пустотой дней.
Казалось, только сестра доктора Уэйда демонстрировала готовность при первой возможности навещать подругу, да и его самого, похоже, связывали с Даффами не только профессиональные обязанности.
– Вы всегда жили здесь? – спросила Эстер.
– Да, – быстро ответила Сильвестра, поднимая глаза, словно сама искала повод завязать беседу, но не знала, с чего начать. – Да, с тех пор, как вышла замуж.
– Здесь необычайно удобно.
– Да. – Миссис Дафф отвечала автоматически, словно замечание звучало вполне естественно и ей оставалось только соглашаться. Для нее оно не имело значения. Нищета и постоянные опасности Сент-Джайлза находились от этого дома дальше, чем битвы и боги «Илиады». – Да, удобно. Полагаю, я так привыкла к дому, что не обращаю внимания. Вы, должно быть, работали в совершенно других условиях, мисс Лэттерли. Я восхищена вашей смелостью и чувством долга, вашей поездкой в Крым. Моей дочери Амалии особенно захотелось бы встретиться с вами. Думаю, она вам тоже понравилась бы. У нее очень пытливый ум, и ей достает смелости идти за своей мечтой.
– Великолепное качество, – искренне согласилась Эстер. – У вас есть все основания гордиться ею.
Сильвестра улыбнулась.
– Да… благодарю вас. Спасибо. Мисс Лэттерли…
– Да?
– Рис помнит, что с ним случилось?
– Не знаю. Обычно люди помнят, но не всегда. У меня есть друг, переживший несчастный случай; он получил сильный удар по голове. Обо всем, что было до этого дня, у него остались самые смутные воспоминания. Временами какой-то вид, звук или запах заставляют вспомнить о чем-то, но лишь фрагментарно. Теперь ему остается лишь сложить эти обрывки воедино, больше ничего. Впрочем, он создал себе неплохую новую жизнь. – Она перестала делать вид, что ест. – Но Риса не били по голове. Он знает, что дома, помнит вас. Он просто не помнит ту ночь, и, возможно, это к лучшему. Существуют невыносимые для нас воспоминания. Через потерю памяти природа помогает нам не лишиться разума. Таким образом мозг исцеляется – когда нельзя забыть естественным путем.
Сильвестра уставилась взглядом в свою тарелку.
– Полиция хочет заставить его вспомнить. Им нужно узнать, кто напал на него и кто убил моего мужа. – Она подняла глаза на Эстер. – Что будет, если воспоминания окажутся невыносимы для него, мисс Лэттерли? Что, если его принудят говорить, предъявят доказательства, приведут свидетеля или что-нибудь еще, заставят пережить это снова? Это не сведет Риса с ума? Вы можете остановить это? Есть ли способ оградить моего сына? Должен быть!
– Да, конечно, – отвечала Эстер, не успев хорошенько подумать. Ей вспомнились отчаянные попытки Риса заговорить, его наполненные ужасом глаза, пот, струившийся по телу, когда он боролся с ночным кошмаром, оцепеневшие от напряжения мышцы, кадык, дергавшийся в безмолвном крике… Его пронизывали боль и ужас, но никто не слышал, никто не спешил на помощь. – Рис слишком болен, чтобы его тревожить, и я уверена, что доктор Уэйд так им и скажет. Во всяком случае, поскольку ни говорить, ни писать он не в состоянии, Рис мало что может – только обозначить утвердительный или отрицательный ответ. Им придется разбираться с этим делом другими методами.
– Я не представляю, какими! – Голос Сильвестры зазвенел от отчаяния. – Я не могу им помочь. Они задавали мне какие-то бесполезные вопросы о том, во что был одет Лейтон и когда он ушел. Такие расспросы ни к чему не ведут!
– А что им могло бы помочь? – Эстер вылила остывший чай в миску для помоев и протянула руку к заварному чайнику, тактично предложив налить и Сильвестре. Та кивнула, и Эстер наполнила обе чашки.
– Хотелось бы мне знать, – ответила миссис Дафф еле слышно. – У меня голова идет кругом от предположений, что Лейтон мог делать в таком месте. Единственное объяснение заключается в том, что он отправился за Рисом. Он… он был очень зол, когда уходил из дома; он разгорячился куда сильнее, чем я говорила тому молодому человеку из полиции. Мне показалось неправильным обсуждать семейные ссоры с незнакомыми людьми.
Эстер понимала – она имеет в виду не столько незнакомцев, сколько людей иного социального положения, к которым относила Ивэна. Сильвестра не знала, что его отец являлся служителем церкви, а сам Джон выбрал работу в полиции из-за обостренного чувства справедливости, а не потому, что это было место, уготованное ему в обществе.
– Конечно. Даже самой себе больно признаваться в ссоре, которую теперь ничем не загладишь. Остается смириться с тем, что она присутствует в истории отношений, и рассматривать ее просто как их составную часть, только по несчастной случайности оказавшуюся финальной. Весьма возможно, что проблема не столь важна, как кажется. Если б мистер Дафф остался жив, то, уверена, они уладили бы свои разногласия. – Эстер постаралась, чтобы последняя фраза не прозвучала как прямой вопрос.
Сильвестра отпила свежего чаю.
– Они были очень не похожи друг на друга. Рис у нас самый младший. Лейтон говорил, что я потакаю ему. Может, так и есть? Мне… мне казалось, я так хорошо понимаю его… – Лицо ее исказилось от муки. – А теперь получается, что я его совсем не понимала. И, возможно, эта ошибка стоила моему мужу жизни… – Ее пальцы судорожно сжали чашку, и Эстер испугалась, что та лопнет, Сильвестра обольется кипятком и порежет руки об осколки.
– Не терзайте себя такими мыслями, пока не узнаете правды! – попыталась успокоить ее мисс Лэттерли. – Вам необходимо подумать о том, что может помочь полиции понять, зачем они направились в Сент-Джайлз. Не связано ли это с событием, имевшим место накануне того вечера. Место и в самом деле страшное. Должно быть, у них имелась очень веская причина пойти туда. Может, они сделали это ради кого-то? Друга, попавшего в беду?
Сильвестра быстро подняла взгляд на Эстер, глаза ее загорелись.
– Это имело бы некоторый смысл, не правда ли?
– Да. С кем дружит Рис? О ком он заботится до такой степени, чтобы пойти в такой район им на помощь? Возможно, они заняли денег. Такое случается… карточный долг, о котором они не посмели рассказать родным, или девушка с сомнительной репутацией…
Сильвестра усмехнулась. Улыбка получилась горькой, но она не растеряла самообладания.
– Боюсь, это похоже на Риса. Респектабельных юных леди он находил довольно скучными. В основном по этой причине и ссорился с отцом. Ему казалось несправедливым, что Констанс и Амалия получили возможность уехать в Индию и познакомиться со всякого рода экзотикой, а он вынужден остаться дома, учиться, жениться и затем заняться семейным бизнесом.
– Чем занимался мистер Дафф? – Эстер определенно сочувствовала Рису. Получалось, что страстные мечты влекли его на Ближний Восток, а ему приходилось оставаться в Лондоне, в то время как старшие сестры переживали не воображаемые, а настоящие приключения.