Крик уложил подбородок мне на плечо и прижался лбом к скуле. Краем глаза я увидела сбоку размытое белое пятно – маску, под которой он прятался. Я помнила её так хорошо, что иногда казалось – до конца жизни буду видеть в темноте это безжизненное жёсткое выражение пластикового лица, разрисованного чёрной и алой краской. Он медленно отнял руку от моих губ, затем приложил к ним указательный палец. Я кивнула в ответ на его беззвучное требование молчать.
Он провёл ладонью над моей грудью, положил её под рёбра и крепко сжал пальцы. Они были такими сильными, что впились в моё тело, точно стальные прутья. От боли я тихо застонала – тогда хватку он немного ослабил. Пока он изучал моё тело прикосновениями, его подбородок лежал на моём плече: голова была тяжёлой, как камень. Я чувствовала, что он сгорбился, чтобы было удобнее касаться меня. И хотя я соображала на удивление ясно, без такой паники, как в первые две наших встречи, тело совсем не подчинялось. Возможно, именно это и значит оцепенеть от ужаса.
– Чего ты хочешь? – спросила я очень тихо.
Крик промолчал. Он всё ещё держал нож у моего горла, а другую руку положил на бедро и жадно стиснул его. Я стерпела и это. Он опустил руку ещё ниже и, задрав мне юбку, взял под коленом большой ладонью в чёрной перчатке. Я мягко осела в его руках, потому что ноги теперь совсем меня не держали. Хотелось бы вырваться, дать ему отпор. Неожиданно ударить. Застать врасплох. Сбежать. Но всем своим существом я понимала, что это невозможно. Я видела, на что он был способен, и знала, что бессильна против него, вынужденная уповать на чудо.
Вдруг он разжал руки, отпустил меня и отступил в тень. Дрожа всем телом, я постаралась выровнять дыхание. Глаза, постепенно привыкшие к темноте, различали предметы, мебель, рисунок обоев на стенах. Я знала, что он был за моей спиной, и оттягивала секунду, когда должна была обернуться и посмотреть на него. Охотно верилось, что он убьёт меня, если сделаю это. Обязательно убьёт.
Крик высокой тенью обошёл меня, точно хищник, кружащий вокруг пойманной добычи. Каждый шаг был крадущимся, гибким и плавным. Шагом охотника, который точно знал, что и зачем делает. Он давно мог проникнуть в мой дом, в школу, на ту вечеринку – куда угодно! Я с самого начала была в его власти. Он хотел запугать меня – и у него это вышло. Все мои попытки защититься были тщетны: он сцапал меня ещё тогда, в нашу первую встречу. Потом отпустил, чтобы посмотреть – а что будет дальше? Как долго эта мышь потрепыхается на свободе? И вот теперь вернулся незваным, потому что так захотел. Моя ребяческая смелость, нервное возбуждение, мои старания оградиться от него и наивные надежды, что хотя бы ненадолго я была в безопасности, – всё рухнуло, потому что сейчас я оказалась один на один с жестоким убийцей, и от него не стоило ждать пощады.
Он смотрел на меня через маску, плывущую белым призрачным ликом в сгустившейся тьме. На ней было ещё больше грязных следов и багровых размытых отпечатков, чем в прошлую встречу. Я не гнала от себя мысли, что это кровь: слишком очевидно, чтобы отрицать. Только робко шагнула назад, к двери, которая осталась за спиной.
Тогда он шагнул тоже – мне навстречу.
Мир стал душным и пульсирующим. Я приняла мгновенное решение бежать. Он был быстрее. И когда я попыталась отстраниться от него и совладать с непослушными, слабыми ногами, он рванул меня к себе за подол ночнушки и опустился на колени, роняя длинную чёрную тень, чернее ночи, от слабого света меж туч из окна. Сейчас, коленопреклонённым, он макушкой был мне почти по грудь, и я с трепетом осмотрела его. Хищника, севшего у моих ног.
Что он задумал?
Он поднял вверх обе руки в коротких чёрных перчатках. По коже и мускулам, выточенным стальными узлами, блестящим от пота, плясали тени от выплывшей из-за туч луны. Она то появлялась, то исчезала бледным глазом мертвеца.
Крик взглянул мне в лицо своей ужасной маской – она повисла в воздухе молчаливым призраком с безднами вместо глаз и чёрным шрамом на месте губ, но я увидела, как напряглась и изогнулась сильная жилистая шея в складке капюшона, когда он откинул голову назад и тихо выдохнул. Меня пробрала дрожь.
Это было похоже на экстаз. На восторженный трепет. На молитвенное припадание. Он был покорным, как человек, добравшийся до своей святыни и упавший на колени перед ней, и медленно опустил руки в почти ритуальном жесте. Ладони его легли на мои бёдра. И было в нём столько нескрываемой одержимости, что я испуганно оцепенела. Этот громадный и злой зверь осторожно приподнял подол моего платья, прижал его к сомкнутым, нарисованным чёрной краской губам и замер.
Что-то было в той комнате вместе с нами двумя под гниющим глазом луны. Что-то пульсировало в моих висках. Я это чувствовала. Мерзкое возбуждение вместе с дрожью во всём теле провалилось у меня из-под рёбер в низ живота. А в лёгких стало слишком горячо, я громко втянула губами воздух. Мне нечем было дышать.
Убийца провёл ладонью по моей обнажённой ноге, скользя пальцами по лодыжке, потом – вдоль колена, и едва ощутимо касаясь ляжки. Подался вперёд, ближе. Прижался к коже своей грязно-белой щекой и тихо сказал:
– В прошлый раз я сказал тебе, что можно и чего нельзя. Но ты меня не послушала. Ты боишься меня. И пытаешься бороться. Что я говорил насчёт этого?
Он потёрся маской о мою ногу. Чудовищно-нечеловеческий. Мне хотелось отстраниться. Но хотелось и коснуться его тоже. И это пугало даже больше, чем его присутствие.
Я молча сглотнула тугой ком, испуганно сжав плечи.
– Обманывай себя дальше, – продолжил он. – Раз так хочешь – убегай и запирайся. Но однажды отсюда именно моя рука снимет повязку. Ты уже моя.
Эти страшные слова выжгли дыру в моей груди. Крик обдал горячим дыханием кожу – до мурашек, а потом толкнул свою маску с подбородка на кончик носа.
Он поднял на меня лицо, и я увидела его губы. В темноте кроме них не разобрать других черт лица: я видела лишь тень от ямочки на подбородке и влажный след над верхней губой. Я умоляюще покачала головой, но он прижался к моему бедру и обдал его горячим дыханием. Скользнул по коже кончиком языка и оставил резкий укус – такой сильный, что я невольно замахнулась в попытке защититься. Он перехватил мою руку, сжал запястье. И положил ладонь себе на щёку.
Маска оказалась не гладкой. Она была покрыта мелкими трещинами с въевшимися грязью и кровью.
– Скажи, что тебе это не нравится, – сказал он. – Или что не чувствуешь что-то особенное, когда я рядом.
Я могла бы кричать, но не кричала. Только лишь из-за страха? Или ещё потому, что не хотела? Но единственное, что сделала, – провела рукой по его маске, от щеки до виска, и убрала пальцы на его затылок, крепко сжав его поверх капюшона. Это походило на безумие, только из нас двоих теперь словно я сошла с ума. Он уткнулся лбом мне в живот. От частого дыхания его спина высоко вздымалась под чёрной накидкой.
– Ты хотела убежать? – спросил он.
Я покачала головой, стиснула руку на его голове крепче. На секунду промелькнула безумная мысль – забраться под капюшон, почувствовать на ощупь его волосы и кожу.
– Ты и сейчас хочешь, – уверенно сказал убийца.
Вдруг он замахнулся ножом и размашисто вогнал его в дощатый пол в сантиметре от моей босой ступни, а затем снова спрятался под маской.
Нож глубоко засел в половице: в ней, верно, навсегда останется насечка как напоминание о том, что он был здесь. Крик освободил обе руки. Провёл длинными пальцами под перчатками от моих лодыжек до колен. Подхватил под них, сжал в объятиях и встал вместе со мной. Я не знала даже половины той силы, какая была в нём, но казалось, что я не весила ничего. Положив ладони ему на плечи, лишь доверчиво смотрела в его глаза. Страх заставил меня стать такой, какой он хотел. Податливой, как глина. Безмолвной. Безропотной. Покорной. Даже желающей. И между нами в тёмной комнате, запертой от целого мира, умершего снаружи в своей тихой могиле, появилось что-то новое.
Прежде я сочла бы это безумием. Считала таковым и сейчас. Но мне больше не хотелось кричать и звать на помощь. Это было почти не по-настоящему, точно жуткий завораживающий сон. И, как во сне, я провела ладонями по его плечам и положила их на широкую грудь. Крик почти неслышно вздохнул:
– Ты начинаешь меня понимать.
Всё утонуло и погасло, как в мутной проруби, обжигающей холодом, опаляющей ледяным пламенем. Мой страх смешался с его похотью, томным предчувствием охватил меня – а в его руках и горящих под маской глазах я видела немую, фанатичную, тёмную потребность обладать. Он приблизился ко мне, подсадил ниже и коснулся своим лбом моего. Я боялась даже шевелиться. Дёрнись – голову откусит. Я сжала в пальцах чёрную ткань водолазки на его груди и с ужасом подумала, что точно схожу с ума, потому что должна бояться его, но пока боялась только, что всё это кончится.
И точно откликнувшись на мои мысли, за дверью громко скрипнула половица. Крик вскинул голову, столкнул меня со своих бёдер и метнулся вбок. Послышался стук. Голос матери показался раздражённым, звучал, как в тумане.
– Лесли!
Я обернулась и поняла, что в комнате была уже одна, с настежь открытым окном. Осенний зябкий ветер колыхал тонкие шторы, доходящие до пола, будто Скарборо с присвистом дышал прямо мне в комнату.
– Лесли? – раздражённо постучалась мама. – Почему так холодно? Я вся продрогла, чёрт бы тебя…
Я как сомнамбула пошла открывать, поправив на плече сползшую ночнушку. Только теперь я ощутила ночной холод и провернула щеколду. На пол упал столб тёплого света из коридора, но я посмотрела поверх маминого плеча, беспокойно разглядывая пустоту у неё за спиной и надеясь, что Крик не притаился где-то там, в доме.
– Ты умерла?! Или оглохла? Я отбила себе всю руку, пока стучалась. И почему ты вообще закрылась?
Я растерянно промолчала, и это рассердило её ещё больше. Она была в пижаме и с волосами, убранными в низкий пучок.
– Я срежу эти замки, – пригрозила она. – И почему у тебя так холодно?