Она снова начинает идти, и он спешит вдогонку – ее шаги стали шире и быстрее из-за нахлынувших эмоций.
– Возможно, идея была дрянная, – сухо говорит она. – Во всяком случае, для Джо. Он сейчас в таком возрасте, когда наступает сложный период трансформации, и особенно нужны друзья, которых он оставил позади, и чувство места – дома. Иногда мне кажется, он проклинает меня каждый день. Особенно теперь, когда нас выселяют.
– Выселяют – серьезно?
– Я не шучу.
Он понимает, что впервые видит эту сторону Арвен. Реальную сторону. Все остальное – фасад. Похоже, приходится тяжело работать, чтобы быть улыбчивой свободной душой. Это идет вразрез с воспитанием ребенка в стабильной домашней атмосфере.
– Я подыскиваю новое место. Вчера вроде присмотрела кое-что подходящее. Ужасное, но другого сейчас не найти. Подвальная квартира с окнами под потолком, как в тюремной камере. Там пахнет плесенью. И она еще меньше нынешней, – она выдавливает смешок. – Возможно, Джо проклянет меня еще сильнее. Но с арендой все непросто. Когда мы переехали, я стояла в очереди на квартиру на центральной улице Стори-Коув, буквально в двух шагах от «Красного льва», потому и устроилась туда на работу. И записала Джо в школу Стори-Коув, но аренда сорвалась.
Они доходят до угла, где придется разойтись. Луна светит сквозь деревья.
– Мне пора, – говорит Арвен. – Отсюда полквартала до остановки. Увидимся на следующей неделе?
– Непременно.
Она медлит, потом говорит:
– Спокойной ночи, Том.
Он желает спокойной ночи, но она уже уходит прочь.
– Арвен? – кричит он вслед.
Она останавливается.
– В конце нашей улицы есть жилье под аренду. Это…
– Ой, Том, нет – я точно не смогу себе позволить. Оак-Энд? Спасибо за заботу…
– Это садовый коттедж со студией.
Она склоняет голову набок. Лунный свет падает ей на щеку.
– Он только освободился, – продолжает Том. – На прошлой неделе у жильца, пожилого мужчины, случился инсульт, и он переехал в специальный пансионат. Я хорошо знаю владельца дома – они живут за границей и сдают коттедж за бесценок – минимальную стоимость, чтобы жилец приглядывал за собственностью, контролировал службу по уходу за садом и работу сигнализации в доме. Если… В общем, я буду рад внести за тебя плату, если это поможет. Вам с сыном.
Она хочет что-то сказать, но не может. Отводит взгляд. Ее глаза блестят от эмоций.
Не глядя на него, она мягко говорит:
– Это через дорогу от дома Саймона?
Тома пронзает удивление. Он в замешательстве.
– Хм, да. Ты… знаешь?
– Саймон говорил, там может скоро освободиться жилье. Но он, кажется, не знает хозяев.
Том смотрит на Арвен. В голове мелькают воспоминания: Саймон трогает руку Арвен. Саймон прощается после вечера в таверне, наклонившись к Арвен слишком близко и говоря что-то в ее ухо. Арвен кладет руку Саймону на плечо и смеется над его шуткой.
С ним просто играли?
Он предложил поселить через улицу любовницу Саймона – в удобном месте, чтобы его друг мог трахать их официантку буквально под носом у жены и детей?
Господи, хватит, Том.
Арвен подходит ближе и прикасается к его руке. У Тома внутри все замирает.
– Я никогда в жизни не возьму твоих денег, Том, но спасибо за щедрость. А если ты сможешь поговорить с владельцами… Нет слов, насколько это для меня важно. И для Джо. Особенно для Джо. Он будет близко к школе, а я смогу пешком добираться до таверны.
И для Саймона.
Привлекательность пятничных попоек преображается в нечто более гнусное. Он чувствует, как предвкушение удовольствия от общения с друзьями утекает сквозь пальцы. Разлом пронзает его дружбу с Саймоном и остальными до самого основания. Динамика изменилась. Между ними возникла женщина.
И он селит ее на своей улице.
– Я позвоню им завтра, – обещает он.
Она поднимается на цыпочки и быстро целует его в щеку. Он чувствует мягкое прикосновение ее губ.
– Спасибо, – шепчет она ему в ухо, слишком близко. У Тома по спине пробегают мурашки, на брюки давит эрекция, и внезапно он перестает себе нравиться.
Она делает шаг назад.
– Может, увидимся на утесах в воскресенье? Саймон говорит, он тоже ходит бегать.
– Хорошо. Конечно.
– Спокойной ночи, Том, – она поднимает руку и уходит в подсвеченную луной тьму.
Какое-то время Том стоит неподвижно. Шумит легкий ветер. Енот переходит дорогу, смотрит на него и прячется в кусты. Том думает о содеянном. И о том, что еще предстоит. Какую линию он сегодня пересек и как далеко зайдет?
Как далеко зашел Саймон?
И есть еще одна тревожная деталь, словно ноготь, скребущий по стеклянной периферии его сознания.
Городок под названием Глен Дэнниг.
Одержимость
22 апреля 1989 года, в субботу, на Глен Дэнниг, сонный городок в пригороде Медисин-Хат, опустилась теплая дымка. Вечерний воздух казался обитателям провинции непривычно теплым для ранней весны. Они не возражали. Тепло сулило жаркое, сухое лето. Скоро кактусы в засушливых прериях покроются цветами, и в воздухе повиснет аромат горячей полыни. После долгой, бесцветной зимы западных равнин нарастает чувство восторга – постепенно снимаются слои одежды, и мечты обращаются к новым садовым инструментам, мешкам земли для горшков, распродажам барбекю, садовой мебели и газонокосилок, и предвкушению туристических приключений в глубоких ущельях, таящих кости динозавров и змеиные ямы. Голова сержанта Марка Возняка была занята преимущественно постройкой новой теплицы, когда он патрулировал на своей машине проходящее сквозь городок шоссе. Он получил звонок в 8:58 вечера.
– Я сразу понял, дело серьезное – прежде мы с подобным не сталкивались. Ничего хорошего не ждал, – сказал позднее Возняк журналистам.
Полицейский диспетчер сообщил Возняку, что мужчина заглянул в освещенное подвальное окно соседей и увидел «тело в крови».
Возняк сразу ответил, что выезжает. Он включил сирены и поспешил на адрес, названный диспетчером.
Он первым оказался на месте преступления.
Сначала он увидел соседей, вышедших из домов на лужайки, некоторых еще в пижамах – они показывали ему путь.
Возняк остановил машину перед самым обыкновенным для Глен Дэннига одноэтажным домом. Внутри горел свет. Он пока не знал, с чем именно имеет дело – домашней ссорой, убийством, суицидом.
Он вышел из машины, обошел дом и заглянул в подвальное окно.
Ничто в предыдущей карьере Возняка не смогло подготовить его к увиденному в том окне.
Ожидающая его внутри ярко освещенного дома сцена навсегда оставила темный и печально известный след в анналах криминальной истории Канады. И глубокий шрам в душе Возняка.
Ру
Ру и Тоши наклоняются под веткой жасмина, следуя за Джо к его заросшему плющом коттеджу. За коттеджем возвышаются хвойные деревья парка Спирит Форест, мрачные и молчаливые. Отовсюду капает вода. Ру бросает взгляд на Тоши. Она видит, напарник тоже чувствует живое присутствие леса – словно он наблюдает, ждет, мягко покачивается от невидимого ветра.
Джо отпирает переднюю дверь и приглашает их войти.
– Здесь только одна спальня, моя, – объясняет Джо. – Мама проводит все время в студии, вон там.
Студия находится через лужайку от коттеджа, ближе к лесу. Плоское, прямоугольное здание с бетонными стенами, очень похожее на гараж.
– Как я сказал, мама спит в студии. Там есть кухонный фронт.
Джо по-прежнему говорит о матери в настоящем времени. И его можно понять. Он не видел ее разбитого тела, не принял того факта, что это его маму нашли мертвой на пляже.
В коттедже аккуратно. У входа – подставка для обуви и крючки для одежды. Овальный столик стоит рядом с кухней открытой планировки, со столешницей и двумя стульями. Гостиная размером с обувную коробку. Камин, судя по всему, недавно топили. Запах дыма еще витает в воздухе. Странно для лета, думает Ру. С другой стороны, коттедж стоит в тени леса, на него почти не попадает солнце, и сейчас холодно.
– Дверь в мою спальню там, в кухне, – говорит Джо. – А там маленькая ванная, – он показывает на дверь.
– Ты сказал, что пропали кроссовки твоей мамы – она оставила их возле этой двери? – спрашивает Ру.
– Да. И ее куртка обычно висит на этом крючке, рядом с фонариком и кепкой.
– Ты сказал, она обычно берет с собой мобильный? – спрашивает Тоши, пока Ру медленно рассматривает интерьер.
На стенах – фотографии Арвен Харпер. Она была красивой женщиной, по-цыгански красивой. В животе у Ру возникает комок. Похоже, ревность. И нечто большее – болезненные терзания, растущее чувство вины по непонятной ей самой причине. В погибшей определенно есть нечто знакомое. Но если она окажется той, кого преследовала Ру, граница уже пересечена, и с каждой секундой она вязнет все глубже. Она снова уверяет себя, что этого не может быть.
– Да, как я говорил, я пытался ей дозвониться, но безуспешно.
Возле тела не нашли телефона. Ру замечает на скамейке у входа холщовую сумку. Она чуть приоткрыта, и внутри виднеются полотенце и очки для плавания. На уголке полотенца – логотип спортзала. «Рекреационный центр Уиндзор Парк».
Она смотрит на него, и внутри все сжимается.
– Твоей мамы? – спрашивает она.
– Она любит плавать, – отвечает Джо. – Говорит, вода – символ бессознательного, и ей нужно погружаться, чтобы творить. У мамы есть подобные странности, в том числе – гадание на картах таро, – он переступает с ноги на ногу и вдруг трет глаза, и без того покрасневшие и опухшие. Парень измотан. Он выглядит так, будто вот-вот свалится в обморок.
– Значит, у твоей мамы есть членство в центре «Уиндзор Парк»? – осторожно спрашивает Ру.
Он кивает.
– А еще она ходит туда в спортзал. И любит бегать. Я… – внезапно он резко выдыхает, и его глаза наполняются слезами. – Простите.